— Разгружайте, товарищи, — велел я. — Три тонны записываем в «усушку».

— Это же воровство! — опешила Светлана Ивановна.

— И я обязательно позабочусь о том, чтобы подобного больше не происходило, — пообещал я. — Совсем страх потеряли — стратегический город «кидать»! Пойдемте, дядь Семен.

Прихватив у капитана и торговика маршрутный лист, мы покинули баржу, добрались до портовой администрации, и я отзвонился в «службу безопасности», призвав экономического дядю Витю и силового дядю Петю, заодно отдав распоряжения подготовить самолет. Мои старые-добрые товарищи не будут против размяться. Далее позвонил домой:

— Алло? — ответила Вилочка.

На фоне бубнил телевизор — жива и здорова моя девочка, контент впитывает.

— Это я, — признался я. — Как твое здоровье, любовь моя?

— 37.5, фельдшер прописал таблетки и постельный режим, — отчиталась она.

— Хорошо, — одобрил я и пожаловался. — А меня тут на три тонны хлопка кинуть попытались.

— Непростительно! — отреагировала она.

— Верно! — подтвердил я. — Я в командировку, прививать честность на местах. Не знаю на сколько дней.

— Завидую, — вздохнула она. — Я буду скучать.

— И я буду, — согласился я. — Еще позвоню по возможности.

— Удачи!

— Выздоравливай!

Контейнеры до баржи добирались по железной дороге, и опечатаны были в Узбекистане. Придется туда лететь, причем обычным самолетом — погодные условия не дают задействовать мой любимый сверхзвук.

Дядюшки прибыли, я ввел их в курс дела, и мы поехали в воинскую часть. Миновав КПП, добрались до штаба и отправились прямо к товарищу полковнику.

— Здравствуйте, Виталий Андреевич, — войдя в кабинет, поздоровался я.

Помещение совершенно уставного вида, обезличенное — такой вот командир здесь, служака до мозга костей, специально такого отбирали. Единственное исключение — стена с благодарственными письмами и почетными грамотами за «образцовость», коих товарищ полковник за службу накопил немало.

— Здравствуй, Сергей, здравствуйте, товарищи, — поздоровался он с нами в ответ, выбрался из-за стола, пожали руки. — Ты концерт согласовать?

— Не, я по другому вопросу, — покачал я головой, усаживаясь на предложенный стул напротив полковника. — Мы тут хлопок получили, часть недобросовестные товарищи намочили для тяжести. Три тонны примерно недостачи. Мелочь, конечно, но…

— Но спускать нельзя, — кивком перебил он. — Чем я могу помочь?

— Взводом автоматчиков, для солидности и устрашения, — ответил я. — В Узбекистане, как и в других республиках, сейчас учения и через это спокойно, но я хочу чтобы спокойно было и мне.

— Когда? — уточнил он.

— Сейчас, — попросил я. — Чтобы нам до субботы вернуться успеть, к концерту.

Он снял трубку внутреннего телефона:

— Сидоров, собери взвод автоматчиков, — посмотрев на меня, пожевал губами и не без смущения ответил на неслышимый на меня вопрос собеседника. — Да, «Непоседа-2».

Мы с КГБшниками гоготнули — потешные инструкции на любой случай у всех городских силовиков давно готовы, но названия я не знал.

— «Два» — это самолетом лететь, — пояснил он, опустив трубку. — В место повышенной опасности. Учения учениями, но республики… — он поморщился.

— Придавим пару торговых хитрецов среднего ранга и поужинаем с товарищем Рашидовым, — пожал плечами я. — Он же не лично хлопок мочил, и будет рад поспособствовать искоренению преступности.

— Вертолет? — гостеприимно предложил полковник.

— Не, до Хабаровска-то двадцать минут, — покачал я головой. — На машинах поедем.

— Холодно, — заметил он. — В КУНГах поедете.

— В КУНГе уютно, — улыбнувшись, кивнул я. — Спасибо, Виталий Андреевич.

Прибыв в Самарканд, мы попали, конечно, не в лето, но в средней паршивости осень. Температура за бортом +8, дороги поблескивают от совсем недавно закончившегося дождика, и в прорехах потерявших силу туч появились солнечные лучи. По приземлении я не отказал себе в удовольствии подумать о том, что за последние два года в СССР не произошло ни единой авиакатастрофы. Потому что инфобомба работает! Не обольщаюсь — отсутствие аварийных ситуаций рано или поздно приведет к расслабону и халатному отношению к обязанностям, и где-то что-то неминуемо упадет, так сказать, «неучтенное», и я этому никак помешать не смогу. Ну а что поделать — человек все-таки не птица.

С техногенными авариями проще — их, как правило, можно предотвратить, наводки и способы это сделать у старших товарищей есть. Не только соблюдением техники безопасности, но и обновлением пожилой инфраструктуры — с 74 года плотно за это возьмутся, денег к тому времени у Родины будет тем самым жуй, поэтому я питаю осторожные надежды. Чернобыль, например, не случится уже точно — закон о запрете любых экспериментов на размещенных поблизости от обитаемых мест работающих реакторах уже давно принят. Надо — строй в тайге и делай что хочешь. И ведь строят — дед рассказывал. Без экспериментов же тоже никуда.

Год для столицы Узбекистана нынче знаковый — 2500 лет городу исполнилось, не хухры-мухры. Знаменательную дату здесь с масштабом отпраздновали летом, активно освещая по телевизору, а памятник основателю обсерватории 15 века, ученому Мирзо Улугбеку, в числе прочих открывал мой знакомый директор АН СССР.

Здесь, как и в других столицах республик, я бывал с концертом, с непременной последующей экскурсией по достопримечательностям, но было это до вступления в законную силу закона о кооперативах, поэтому город изменился разительно: не осталось дома, в котором чего-нибудь бы не открыли, а свободные площади вдоль улиц застроили павильонами, воздвигли рыночные лотки, а витрины государственных столовых и магазинов выглядели на общем колоритном фоне без пяти минут безжизненными, а внутри не получилось разглядеть ни одного посетителя. Ох не думаю я, что это из-за резко забогатевшего населения — скорее там просто нихрена нет, потому что если в центральной части Родины кооператоры обожают «присасываться» к государственным объектам, здесь можно смело умножать на десять.

Зато понятно, почему на административную реформу (помимо очевидной наполненности окраин войсками) всем плевать — местным тупо не до того, они наслаждаются эпохой первоначального накопления капитала.

Часовые пояса Родины меня радуют — вылетели днем, в день и прилетели, как будто время останавливается. Иллюзия, конечно — дома уже глубокая ночь. Надеюсь, Вилочка постельный режим не нарушает и исправно лечится. Да лечится, она же как и я — ценная госсобственность!

К хлопковой базе номер семь — именно отсюда нам сырье и отгружали — мы ехали на предоставленном местными военными ЗиЛах, и не просто так, а усилившись еще парой взводов автоматчиков под командованием местного капитана Ерохина. Самаркандское КГБ привлекать не стали — оно у нас хлопок и курирует, как стратегический продукт, и, судя по «Хлопковому делу» из моей версии реальности, не слишком-то старается, предпочитая брать бакшиш. Дед, конечно, подчистил, но какого тогда хрена меня кидают на три тонны?! Непростительно! Полномочий прибывших со мной дядь с лихвой хватит, чтобы пересажать всех силовиков республики — им документы Цвигун и Щелоков подписывали, что в наших реалиях перебивается только решением Политбюро. Лютовать, впрочем, не буду — не глава же местный с ехидным хихиканьем мой хлопок мочил, а уследить за всеми, как обычно, невозможно.

Со мной в кабине ехали дядя Витя — за рулем — и захваченный по пути (пришлось в Алма-Ате ради него приземляться, мы через Казахстан летели), специализирующийся на хлопке кандидат сельскохозяйственных наук Чайкин Валентин Петрович. По пути он проводил легкий ликбез:

— Сушку хлопка-сырца можно производить как под открытым небом, так и в крытых зданиях с соответствующими условиями. Если хлопок хранить во влажном состоянии, в тепле волокно ослабеет и будет рваться, цвет станет желтым, и он будет слипаться и стираться. Сушить хлопок положено до влажности в десять процентов. Обычно для этих целей его раскатывают слоем толщиной в десять сантиметров или превращая в ябу.