— Никодим Феликсович Дроздов, — представился главбух.

— Антон Сергеевич Бегунов, — смущенно покосившись на одноногого спутника, представился парторг.

Славящийся несовершенством самоконтроля и обостренным чувством юмора Сережа не выдержал и гоготнул, получил символического леща от отчима и лишенную упрека понимающую ухмылку от инвалида.

— Извините, Никодим Феликсович, — вполне искренне извинился я.

И лещ тут не при чем — реально стыдно.

— Ерунда, я и сам иронии не чужд, — похлопал он меня по плечу.

Ознакомили с бумагами «по мне» получается, вот и знает, что Сережа «глубоко ироничный».

Гости разделись, и мы прошли на кухню, где я познакомил «новичков» с «гувернанткой». Ой какая рожа у нашего парторга сразу мечтательная стала, и это несмотря на обручальное колечко на пальце. Даже пытаться ревновать лень, пускай облизывается — все равно ему ничего не светит. Визитеры получили чаю и сырников, мы немного поговорили о мире за окном — неделя до Нового года, и праздничная атмосфера уже потихоньку начинает захватывать Родину — и Судоплатов, поправив очки, огласил:

— Первое собрание дирекции совхоза «Потемкинская деревня»…

— Назвал так назвал! — подмигнул мне главбух, стопу которому заменял деревянный протез.

Жутко неудобные на вид — что этот, что у Олиного отца. Не спрашивал — не те пока отношения, чтобы на очевидно неприятную для здоровых в целом мужиков тему разговаривать — но зарубка в мысленном блокноте есть: инвалидов в СССР много, а власть их старательно заметает подальше в темные уголки. Бесит!

— …Объявляю открытым, — закончил не обидевшийся на слегка перебившую его ремарку отчим.

— Да давайте неофициально, пап Толь, все равно никто протокол не ведет, — попросил я.

— Давай, — согласился он и посмотрел на парторга. — Антон Сергеевич, прошу.

— В процессе организации Новогодней Ёлки для совхозников возникли проблемы, — выдал тот совершенно неожиданное и достал из портфеля толстую папку.

К счастью, проблемам она посвящена не целиком — хватило двух листочков.

— О необходимости доработки законодательной базы нашего государства старшие товарищи знают, — вздохнул я, оценив список проблем. — Пофигу, ничего критичного, сделаем что можем.

— Все равно Ёлка получится замечательная, — утешил меня папа Толя.

Без нужды — это не тот случай, когда «и так сойдет», а натурально сказка — и Дед Мороз со Снегурочкой и помощниками-снеговиками на белоснежной «тройке», и песенно-театральная программа с живым мной в роли тамады (нескромно, но мне уже можно), и целая гора конкурсов и подарков. Да такого даже детям партноменклатуры никто никогда не устраивал, так что мои односельчане будут довольны.

«Довольство» моих крепостных (шутка) вообще за последние два месяца, после перехода земель под мою руку, резко возросло, сразу после того как они начали получать повышенные зарплаты из моего кармана. Отдельная «каста» — те, кто уже трудится на заводах, теплицах, стройках, типографии, свинарнике, грибной ферме и ухаживает за озимыми — эти получают от двухсот рублей, что для среднестатистического Советского колхозника, как бы печально это не звучало, без пяти минут мечта. Особенно хорошо «грибникам» — вешенки продаются очень бодро и пока являются единственным «плюсовым» нашим предприятием.

Дальше слово взял главбух, который расписал дебет с кредитом и подвел итог: совхоз «торчит» сберкнижке Сережи Ткачева почти миллион и полностью обнулил «фондовский» валютный счет — заводы и типографию мы покупали за бугром, чтобы не напрягать госпредприятия самой важной группы — «производство средств производства». Фигня, тюльпаны уже поспели, и с завтрашнего дня наши торговые отряды отправятся их продавать в Москву и ближнее Подмосковье. Без пяти минут монополия, зимой-то, и по доступной цене — ну как милых дам этакой экзотикой на праздник не порадовать? А тюльпанов у нас ух много, и треть из них уйдет коллективам московских заводов и фабрик по, так сказать, предзаказу.

— Давайте выведем из общей, так сказать, экономики типографию, чтобы не ухудшать отчетность — это чисто моё, и совхоз здесь — юридическая затычка, — попросил я.

— Сделаем, — поставил закорючку Никодим Феликсович.

Зазвенел телефон, я извинился и пошел снимать трубку.

— Украли!!! — оглушил меня панический вопль из динамика.

Ну вот, начались будни малолетнего товарища Анискина!

По пути в Совхоз, помогать штатному участковому расследовать леденящее кровь преступление в виде кражи трех вислобрюхих свинок — двух самцов и одной самочки, причем последняя на пятом месяце беременности, что выступает отягчающим обстоятельством — взрослые товарищи в лице дяди Пети и привлеченного кинолога Вадима Ильича, тщедушного дядьки лет сорока пяти, рассказывали мне о важном, стараясь уберечь совхозников от избыточных репрессий (дядя Петя), а себя и немецкую овчарку Эльзу — от увольнения (Вадим Ильич).

— Вон какая метель, — кивнул кинолог за окно везущей нас «Таблетки», где зимний полдень превратился в полумрак благодаря кружащим на ледяном ветру снежинкам. — Да еще и около свинарника след брать придется. Результат не гарантируем — Эльза у меня большая умница, — с улыбкой потрепал высунувшую язык, сидящую у его ног собаку. — Но…

— Я все понимаю, Вадим Ильич, — покивал я. — Вы с нами едете по большому счету для солидности, подчеркнуть серьезность совершенного правонарушения. Достаточно просто поимитировать Эльзину работу и немного порычать на главных подозреваемых, когда мы их найдем.

Далее слово взял дядя Петя:

— Я помню как ты колхозников любишь защищать. Я и сам в деревне вырос, и люди там в массе своей хорошие, но есть и такие, кому «всё вокруг колхозное, все вокруг моё». А тут еще и свиньи — плодятся, корма жрут, а никакого толку с них нет — в домохозяйства не поступают, на бойню — тем более.

— И даже не пробовал никто, — согласно вдохнул я. — Вот на Ёлке как раз массовая раздача «вислобрюхого шашлыка» и планировалась. Да и теперь планируется — не отменять же. Но все равно упущение — могли просто из любопытства спереть, не корысти ради.

— А почему шашлык «вислобрюхий»? — заинтересовался кинолог.

— Потому что мы разводим свиней породы «вьетнамская вислобрюхая», такие вот, — пояснил я и достал из внутреннего кармана фотографию, вручив ее Вадиму Ильичу.

Он посмотрел и сочно расхохотался. Остальные (Виталина со мной по-умолчанию, но «тройку» целиком собирать не стали — смысл, с такой мелочевкой и сами справимся — ограничился дядей Петей и водителем в лице дяди Димы) причины смеха не поняли. Отобрав фотографию у кинолога, дал посмотреть остальным. Смеха прибавилось — неудивительно, ведь на фотографии запечатлен наш одетый в костюм-«тройку», аккуратно причесавший шевелюру и бороду, скорчивший каменно-торжественную рожу свиновод рядом со своей питомицей Варварой, молоденькой хрюшкой, украшенной кокетливым розовым бантиком. Во время звонка, сразу после «украли», он без пяти минут зарыдал, спроецировав ситуацию на животное-компаньона: «А если бы мою Варварушку зарезали, изверги?!».

— Зря смеетесь, между прочим! — с улыбкой вступился я за Аркадия Викторовича. — Эти свинки очень добродушные, умеют гадить в специально выделенное место, великолепно дрессируются. Словом — извините, Вадим Ильич — почти ничем не уступают собаке в плане наличия рядом преданного живого существа. Конкретно Варвару, например, обожают все совхозные дети. Увы, с родителями взаимопонимания они пока не достигли, и домой на воспитание поросят им взять не разрешают. Ничего, Аркадий Викторович уже пробивает «кружок любителей нестандартных питомцев» и просит меня договориться с каким-нибудь пользующимся авторитетом у народа товарищем на предмет демонстративных променадов со свинкой на поводке — задать моду, так сказать.

Смеха в машине прибавилось, и мы въехали на территорию «экспериментального кластера номер один», где и расположены свинарник, ДК, теплицы, заводы, типография и котельная — последнюю прямо сейчас расширяют. Метель метелью, а работать нужно. Расположение кластера выбрано не наугад, а потому что отсюда ближе всего до железной дороги — по весне нам обещали проложить ветку прямо до «промышленной зоны». За мой счет, разумеется!