Тараны у нас вперед, поэтому пропустил Шолохова, и повел бледненького дядю Толю за ним. За столами — атас! На книжках этих солидных, сурово взирающих на меня дяденек я вырос, особенно — на книжках улыбающегося мне Николая Николаевича Носова, и совсем не рос на книжках уважаемого Первого секретаря Константина Александровича Федина, которого не читал. Надеюсь, знание его текстов в требования к будущим членам не входят. А вот и Пахмутова — сидит в окружении незнакомых, не менее суровых дяденек и знакомого мне по фоткам из интернета нынешнего секретаря правления Союза композиторов СССР Щедрина Родиона Константиновича.

Кажется, я начинаю понимать!

— Здравствуйте, уважаемые товарищи! — отвесил им фирменный пионерский салют.

— Здравствуйте, — буркнул Судоплатов.

— Здравствуйте, Анатолий Павлович, присаживайтесь вот сюда, пожалуйста, — твердой руководительской рукой указал Федин отчиму на свободное место в «ножке» образованной столами буквы «П», а мне велел встать перед центральным столом.

Константин Александрович встал, откашлялся:

— В ответ на заявление Сергея Владимировича Ткачева о…

Сидящий рядом функционер горячим неразборчивым шепотом прервал начальника.

— Как нет? — поднял тот бровь. — Что за бардак? — в помещении раздались сдавленные смешки. — Не важно, — величественно махнул он рукой. — В общем, Сережа, вот! — взял ручку, расписался в лежащем перед ним членском билете Союза писателей СССР с моей фотографией и печатями. Закрыв, протянул мне. — Носи с честью! А теперь два шага влево!

Прижимающий драгоценную корочку к груди — отыгрываю роль не верящего в такое счастье ребенка — я послушно шагнул, оказавшись перед Щедриным.

— У нас заявления тоже нет! — встав, повеселил он товарищей, и расписался в книжечке члена Союза композиторов — тоже с моей фотографией. — От лица Союза композиторов СССР рад приветствовать тебя в наших рядах!

Пожали руки, и я понял, что настало время вспомнить неосторожно накормленного в прошлом детстве жвачкой хомяка — бедняга набил полные щеки, задохнулся и умер. Ох и ревел я тогда! И до сих пор работает.

— Товарищи! — шмыг. — Это — очень щедрый аванс, и я ответственно клянусь изо всех оправдывать оказанное мне доверие!

Народ умиленно похлопал и потянулся на выход, не забывая потрепать меня за плечо или пожать руку. Носова не упускать! Увы, побежать за дедушкой мне не дал схвативший за руку Полевой.

— А заявления кто писать будет?

— Извините! — смущенно опустил я глаза.

— Маме не терпится похвастаться? — улыбнулся он.

— Не-а, мама пока из больницы не выйдет, не узнает — будет ей сюрприз! Я Николаю Николаевичу хотел спасибо за счастливое детство сказать!

— Ну беги! — хрюкнул Борис Николаевич.

Я догнал мэтра, поблагодарил за детство и рекомендацию, и был им благословлен на дальнейшие свершения.

Вернувшись, получил от главреда «Юности» дальнейшие указания:

— Вон туда иди, видишь, тетенька машет?

— Вижу!

— Вы тоже туда, Анатолий Павлович.

— Понял!

У тетеньки в кабинете мы по образцу написали заявления на прием в два союза, были отпущены с миром и погружены Полевым в его машину. Прежде чем тронуться, он достал из портфеля официального вида бумагу и протянул мне.

— Охотничья, 10, третий этаж, с видом на пруд. Комната тебе, комната маме и рабочий кабинет. Итого — «трешка». Семь тысяч у вас есть? — это уже охреневшему дяде Толе.

— Есть, — подавленно признал он.

— Поехали заселяться тогда, — не стал тянуть кота за хвост Полевой и завел двигатель. — Ох и понравился ты Екатерине Алексеевне, Сережка! Молодец, что сам ничего у нее просить не стал.

— Булгаков научил! — похвастался я. — А я мимо этого дома проходил, около парка прямо. Даже школу менять не придется, и ДК!

— Вот и Фурцева так решила, — кивнул Полевой. — Заодно спрятала тебя подальше, на окраины, а не в высотку в центре.

— Сильно поблагодарю при встрече! — пообещал я.

Остановились на светофоре, и ехидно улыбающийся классик достал из портфеля еще одну бумажку:

— А это тебе от Союза, дача!

— Натурально рог изобилия! А на меня сейчас метеорит в компенсацию не упадет? — хохотнул уже и не удивившийся я — вот оно, «определяющее сознание бытие» на худсовете как аукнулось!

Так нифига себе у феноменального пионера мрачняк — комната в коммуналке на двоих с матерью — последняя еще и по беременности в больницу угодила, за спиной — ментовской беспредел, жуткая авария с потерей памяти, соседи-алкаши избивают жен, а сам ребенок, вопреки всему, проявляет завидную гражданскую сознательность, перевыполняет план по сбору металлолома и мощно «донатит» в детдом. Просто обнять и плакать! А супер быстрое «проворачивание» бюрократического аппарата объяснить еще проще — авторитарный режим у нас тут или где?

— Про аванс это ты правильно сказал, — принялся Борис Николаевич меня немножко воспитывать. — Наполучал ты их сегодня ой как много, так что теперь будь добр соответствовать.

«Потому что за твои косяки огребать будем вместе!» — считал я невербальный посыл.

— Обязательно! Вот квартиру посмотрим, и я бы хотел дядю Толю попросить оформление бумажек на себя взять. Возьмете?

— Возьму, — смиренно кивнул многое сегодня переживший новый папа.

— Спасибо вам большое! А я тогда в Союзмультфильм поеду, вчера ночью не спалось, и я сценарий мультфильма написал про мамонтенка, который на льдине в Африку плывет!

— Это ему зачем? — хмыкнул Полевой.

— Мама искать приемную, слониху! Меня же с членским билетом примут и выслушают, Борис Николаевич?

— Если не выслушают — попробуем в следующий раз вместе прийти! — пообещал он. — Копия есть?

— Конечно! Три штуки — как всегда!

— В портфель одну положи, — кивнул он на тару.

Положил.

— Завтра нам еще в «Правду» нужно, оставим заявку на издание «Бима» отдельной книгой, — выкатил еще плюшку Полевой. — Но раньше чем через полгода не выпустят точно.

— А мне уже казалось, что день лучше быть не может! — хохотнул я. — Спасибо, Борис Николаевич.

— Не меня благодарить нужно, — отмахнулся он.

Во дворе нашей новой обители, куда мы прибыли навестив по пути сберкассу и обнулив счет — на ремонт! — царила суета: хмурые мужики как раз сгружали из кузова «ЗиЛа» и заносили в подъезд блестящую ванну голубого цвета.

— Это что, тоже Екатерина Алексеевна? — спросил я, сразу поняв — кому это.

— Это от Зыкиной вам на новоселье! Унитаз и раковину уже поставили, — хохотнул Полевой. — Говорю же, Сережка, нахватал ты авансов.

— Ну, допустим, унитаз я уже отработал! — нескромно хохотнул я, и мы пошли внутрь, за ванной.

Добрели до третьего этажа и посторонились, пропустив мужиков с ванной старой — потрескавшейся и ржавой. В такой лежать — только задницу царапать, но я бы не «обломался» перекрасить. Но если дают, надо брать!

Прошли внутрь, и Борис Николаевич познакомил меня с пожилой тетенькой — прошлой хозяйкой квартиры. Я оставил ей автографы на «Юности» — Полевой тоже расписался, усилив редкость трофея — и «Литературке», и, тщательно осмотрев квартиру — а типа кто-то собирался отказываться?! — они с дядей Толей и мужиком еврейской наружности — юридическое сопровождение — отправились оформлять документы. В процессе осмотра выяснилось, что семь тысяч — это за прилагающееся к квартире место в гаражном кооперативе, квартиру нам, что называется, «выдали». Голова пухнет, когда пытаюсь представить себе всю мощь провернутой Фурцевой схемы по скорейшему нашему переселению. Из жилища вывезли почти всё, но в гостиной осталась стенка ручной работы из белого дерева аж до потолка, который здесь три с половиной метра, приличный диван и стол-книжка, которую тетенька оставила специально, «как подарок такому хорошему писателю». Нашим легче, опять же — косметический ремонт прямо нужен, особенно — в ванной и туалете, где сантехникам пришлось немного дорабатывать трубы и корежить стены.

— Если хочешь, я мог бы посоветовать хорошую бригаду «шабашников», — предложил Полевой на пути к машине. — И помочь достать мебель.