Эмерсин замирает, и я замечаю темное пятно от воды на ее свитере.

— Ладно, — она подходит, останавливаясь в шаге от меня и протягивает раненую руку.

Сердце грохочет в ушах, когда я беру ее запястье и другой рукой аккуратно снимаю повязку. Она не морщится, и я вижу обожженную кожу вокруг закрытой раны — зрелище возвращает меня в прошлое. Я не слышу, что она говорит. Всё, что я слышу — это щелчок затвора и вопли, озаряющие сознание, а адреналин захлестывает всё тело.

Рот пересыхает, внутренности сжимаются от надвигающегося волнения.

Мне бы следовало ей сказать «беги». Беги как можно дальше и быстрее, изо всех сил.

Отпускаю ее руку, когда слышу, как звенит ошейник Ганнера, и в следующую секунду он оказывается рядом, тычась в мою ногу лапой. Резко выдыхаю, и жажда схватить оружие исчезает из сознания. Жалобное поскуливание пса заменяет хаос в голове, пока я глажу его черную шерсть.

— Ты в порядке? — ее голос доносится до меня, и я не знаю, что ответить. Никто не задавал мне этот вопрос. Больше некому.

— Да, он просто хочет на улицу, — хрипло говорю, отводя взгляд, пока веду его к задней двери. Заднее крыльцо застеклено, и, хотя на улице чертовски холодно, нужда есть нужда. Ганнер делает свои дела на искусственной траве — это лучше, чем ничего. Открываю дверь, и резкий ветер врывается в дом.

Не оборачиваюсь, когда выхожу на улицу с собакой. Вряд ли она понимает, какая угроза здесь таится. И так даже лучше. Глубоко вдыхаю. Резкий ветер жалит сквозь рубашку, напоминая, что я всё еще жив, и я закрываю глаза. Ее присутствие здесь — испытание на самоконтроль, мне не помешает тренировка. Может быть, она — мой вызов.

— Куртка нужна? — Эмерсин высовывает голову из двери, сморщив нос. — Здесь же дубак.

Качаю головой.

— Нет.

Ее зеленые глаза цепляют меня, и внутри поднимается горечь реальности. Она каким-то образом делает так, что мне не хочется быть психом с винтовкой.

— Точно?

— Да, иди спать, — мой тон резкий, почти высокомерный. Знаю, что звучу как засранец, но она не понимает, что еще минуту назад я подумывал ее убить.

— Я не очень хочу спать.

Сердито смотрю на нее, качая головой.

— Я не спрашивал, хочешь ли ты.

Она ничего не говорит, и пока ветер завывает и снег бьет в стекла, она исчезает внутри. Дверь закрывается тихо, и я остаюсь с Ганнером еще на несколько минут, пока он заканчивает свои дела. Этот пес был подарком от брата, когда меня демобилизовали…

И мне интересно, даже находясь под землей на глубине шести футов, он всё еще думает, что эта чертова собака сможет меня вылечить?

— Если бы он только знал, — рычу, глядя на то место, где все мои грехи похоронены под снегом. Отключаюсь на несколько секунд, и когда пальцы начинают неметь, возвращаюсь внутрь, и осматриваю комнату.

Ее сумки исчезли, и, скорее всего, она затащила их в спальню. Единственные следы ее присутствия — пара джинсов и женские туристические ботинки у камина. Она их забыла. Мой взгляд скользит по коридору, когда я прохожу мимо, направляясь на кухню. Выключаю свет, позволяя дому погрузиться во тьму, освещенную лишь угасающим огнем в камине.

Проверяю время, уже достаточно поздно, чтобы я мог попробовать уснуть. Но… именно в этом состоянии и зарождаются мои самые худшие порывы. Всё начинается с того, что я ложусь, а потом просыпаюсь, заблудившийся в собственных мыслях.

Ее присутствие в доме спровоцирует меня?

Бросаю взгляд на дверь спальни и перевожу взгляд на Ганнера. Если есть хоть малейший шанс, что я ее не убью, то мне нужен пузырек с таблетками на тумбочке. Я не спал с тех пор, как она появилась здесь, и дальше будет только хуже, если я продолжу тянуть.

Мне просто нужно пойти и забрать свои таблетки.

Потому что, знаешь ли, недосып тоже может быть триггером. Проклятье, при определенных условиях, триггером может стать всё, что угодно, особенно когда я на грани. Глубоко вдыхаю и иду по коридору к двери спальни. Стучу два раза и жду.

Через несколько секунд дверь распахивается, и Эмерсин появляется на пороге. Она смотрит на меня, в ее взгляде читается любопытство. Слабый свет играет на ее лице, смешиваясь с тенями, но я замечаю едва видимые веснушки на ее коже. Она начинает мне нравиться. А это плохой знак. Она прочищает горло — и я понимаю, что уже несколько секунд пялюсь на нее как маньяк.

— Мне нужно кое-что забрать, — говорю, глядя на нее, пока она отступает в сторону. — А потом я уйду наверх до утра.

Даже не понимаю, зачем сказал это; похоже, начинаю терять контроль над своим языком рядом с ней.

— Тебе не обязательно спать на полу, — убеждает она. — Я могу поспать на диване.

— Я почти не сплю, так что всё нормально.

Подхожу к тумбочке, резко открываю ее и вытаскиваю пузырек со снотворным.

— А с ними я могу уснуть где угодно.

Хотел пошутить, но выходит так натянуто, что она просто смотрит на меня в ответ пустым взглядом.

Боже, у меня это чертовски плохо получается.

Схватив таблетки, закрываю ящик и направляюсь к двери.

— Как зовут твою собаку? — спрашивает она, в ее тоне есть что-то, что заставляет меня остановиться. Казалось бы, обычный вопрос, но в нем есть какая-то нота отчаяния. Я ее узнаю и разворачиваюсь к ней. Она обнимает себя за плечи, и, несмотря на то что ее присутствие раздражает, а вопросы бесят, есть что-то восхитительное в ее неугомонной болтовне.

Интересно, поняла бы она мои навязчивые привычки.

— Ганнер. Ему десять. Уже не молод, — наверное я кажусь неуклюжим и жалким, что хочется биться головой об стену. Когда-то я умел общаться с людьми. Когда-то мог флиртовать. А теперь я едва ли могу говорить, не выглядя при этом как полный придурок.

— Он служебная собака?

— Чего? — резко бросаю, ощутив прилив злости. — На хрена мне нужен служебный пес? — она делает выводы. И это выбешивает.

— Я видела, как он трогал тебя лапой… — ее голос слабеет. — Я подумала, что, может… твое выражение лица изменилось… я…

— Что, ты… — рычу, прежде чем понимаю, что моя рука уже на ее горле, пульс бьется под пальцами. — Ты думаешь, что я ебанутый? А? Давай, скажи еще что-нибудь.

— Извини, — шепчет она, ее зубы внезапно начинают стучать.

Улавливаю сладкий запах ее кожи и толкаю ее назад, пока ее задница не упирается в кровать. Заставляю ее сесть, отчего ее лицо оказывается на уровне моего члена, и рыкнув, спрашиваю:

— Насколько сильно ты извиняешься, Эмерсин?

Она тяжело сглатывает, прикусывая губу.

— Очень?

Наклоняю голову, изучая сложное выражение ее лица. Она испугана, это очевидно, но есть еще что-то… любопытство, может? Сложно сказать.

— Кто я — это не твое дело, — шиплю, поднимая ее за подбородок. — Поняла?

— Поняла, — шепчет она, впиваясь в меня взглядом. Что-то сжимается в груди от этого взгляда — мягкого, неумолимо доброго, и того, как она изучает мое лицо. Кажется, она пытается меня понять.

И теперь я в замешательстве.

— Всё нормально, Тёрнер, — ее голос звучит болезненно нежно. — Я больше не буду спрашивать.

Не нахожу слов. В голове сейчас всё наперекосяк. И, прежде чем успеваю себя остановить, я касаюсь губами ее подбородка. Мой член становится твердым, как камень, когда она вздрагивает от моего прикосновения. Жду, что она отстранится, но она только резко выдыхает.

Какая послушная, слабая девочка.

Мысли наполняются темными желаниями. Она такая чертовски податливая, послушная. Смогу ли я удержать ее здесь, только для себя?

— Чего ты от меня хочешь? — едва слышно шепчет Эмерсин, когда я замираю, ослабив хватку.

Прислоняюсь лбом к ее лбу.

— Не знаю.

Дыхание Эмерсин прерывисто, и во мне вспыхивает новый вид возбуждения. Голова идет кругом.

Она мокрая для меня? Хочет меня? Насколько далеко я смогу зайти, прежде чем потеряю контроль?

Провожу по ее волосам, пропускаю пряди сквозь пальцы, свободной рукой скользя от ее горла вниз по телу.