— Ты чего кричишь, мальчик? Какой ещё уровень и инвентарь? С тобой всё в порядке? — спросили меня две симпатичные девчонки в роскошных жёлтой и зелёной туниках.

Девушки были не одни, — их сопровождали рабы и ещё какая-то женщина, одетая неброско, судя по всему, служанка.

— Со мной всё хорошо. Благодарю за участие. Это я так тренирую свой голос перед будущими выступлениями.

Ответив так, невольно себя упрекнул: «Какие выступления? Что за дурь ты несёшь?» И, конечно же ожидаемо нарвался на следующий вопрос:

— И что это за выступления?

— Да так, тренируюсь стать политиком или поэтом.

Раздался смех…

— Политиком или поэтом? Какой-то странный выбор.

— Да, бросьте. Они стоят рядом. И те и другие всё время врут.

На этот раз засмеялись все, включая рабов.

— А прочитай какой-нибудь стих собственного сочинения!

— Легко. Я, по сути, уже поэт, мне осталось только стать политиком.

Это высказывание вновь вызвало всеобщие улыбки. Тем временем я собрался и громко продекламировал:

'Обеих вас я видел вместе —

И всю тебя узнал я в ней…

Та ж взоров тихость, нежность гласа,

Та ж прелесть утреннего часа,

Что веяла с главы твоей!..

И всё, как в зеркале волшебном,

Всё обозначилося вновь:

Минувших дней печаль и радость,

Твоя утраченная младость,

Моя погибшая любовь!..'

Девчонки молчали, прислуга молчала, рабы молчали, и даже пара зевак, болтающих в стороне, вдруг стихла.

— Это было очень красиво, — сказала девушка в зеленой тунике. Твои стихи даже лучше, чем у Гнея Невия (Гней Невий — известный древнеримский поэт). Как тебя зовут?

— Благодарю. Приятно слышать. Я сын патриция Луция Корнеллия, — Сулла, а вы?

— Я Юллила, а мою сестру звать Юлия. Мы дочери патриция Гая Юлия Цезаря.

— Очень приятно.

— Скажите, Сулла, а почему вы хотите стать политиком?

«Да не хочу я быть политиком, — просто тупо вырвалось, как и это стихотворение от Фёдора Тютчева» — думалось мне. Сам же ответил: «Плох тот солдат, кто не мечтает быть генералом». И вновь вокруг все засмеялись.

— Мы рады были познакомиться с будущим политиком, Сулла.

— Взаимно. Вы ещё непременно услышите обо мне…

Я шёл домой и всё думал: «Что это вообще было? Я что, флиртовал с малолетками? Да, они мои сверстницы. Юлилла, наверное, даже постарше будет. Ей, может, 13–14, а её сестре лет 12, хотя кто их точно знает. В моё время девушкам такой вопрос задавать нельзя, а тут ещё не разобрался во всех тонкостях. Но дело не в этом, кажется, я флиртовал. Глупость какая, — в прежней жизни за мной такого не наблюдалось. Осмелел я, что ли? Рим на меня как-то странно влияет. Хотя тут всё ненормально. Ещё и драка с легионерами…Так и не понял, что произошло. Ладно, выяснил, что этот мир — не игра, — не открываются тут никакие инвентари и уровни или я их просто не вижу. Один чёрт! Доказательств, что я в игре нет, — будем отталкиваться от данного факта. Зато точно есть другой факт, — моё умение драться. Если этот навык достался от моей последней игры Assassin’s Greed, то супер. Я — ниндзя! Всех, всех нагну! Да, прямо настроение поднялось. Жаль, правда, что тогда во что-нибудь магическое не играл. Вот думал же „Гарри Поттера“ начать! Сейчас бы плазменными шарами швырялся! Эх…Вот, теперь узнаю себя прошлого. Снова сделал и пожалел, — глупая привычка…»

В таверне, в укромном уголке Авл Туллий и Антигон сидели за ужином и вновь разбирали последнее дело. Приглушённый свет, отдалённые невнятные разговоры, а главное хорошее фалернское вино (крепкое белое вино в Древнем Риме, стоило в 4 раза дороже «обычного») весьма способствовало деловой беседе.

— Итак, Антигон. Этой ночью было ясно, что ничего толком не ясно. Понял только, что ты настоял дать Сулле 15 денариев. Сумма, конечно, не очень высокая, но всё же…Это мелкий пацан и его первое дело, где он всего лишь стоял на стрёме. Сулла работает в таверне за 7 денариев в месяц, а тут такое. Теперь мне, что каждый раз ему столько давать? Что другие будут говорить?

— Брось, Авл. Ты меня знаешь. Я за свои слова отвечаю и каждому готов обосновать. Пацан вырубил двоих легионеров с топорами, а это, чего-то стоит. Если бы они нас встретили, то готов поставить на кон то, что нам бы точно кровь пустили. Он к тому же не убежал, не струсил, — настоящий боец.

— Ему не могли помочь?

— Была такая мысль, но что-то «не бьётся». Зачем кому-то вырубать легионеров, а потом отпускать нас? Бред какой-то.

— Должно быть так. Если бы даже была другая банда, то вас бы тогда однозначно встретили.

— А я про что… Странно, конечно. Он что на самом деле такой сильный? Как там себя на кухне показывает?

— Да Аид его знает, Антигон. Нет, я видел, конечно, что он мешки с мукой или крупой легко таскал, — по 2–3 штуки, бывало, за раз…Мы ещё тогда с Квинтом этот момент обсуждали, — как так вышло, что сын патриция такой сильный? Но тут полицейские, а не мешки…

— Слушай, так может это его папаша и научил. Как его там?

— Лукреций Корнеллий. Так он же алкаш.

— Так и что алкаш. Раньше же Лукреций кем-то служил?

— Он вроде как был членом жреческой коллегии авгуров (авгур — член почётной римской жреческой коллегии, выполнявший официальные государственные гадания для предсказания исхода тех или иных мероприятий по ряду природных признаков, поведению, полёту и крикам птиц).

— Да ты, должно быть, шутишь? Авгуром? Эта же почётная пожизненная должность. Как он её потерял?

— Там какая-то мутная история. Полагаю, тупо не поделился. Деньги авгуры не хило так поднимают.

— Так он из-за этого, что ли, не просыхает?

— Скорее всего. С такой должности полетел, — страдает «бедненький».

— Не смог взять себя в руки. Получается слабак.

— Чем выше залезешь, тем больнее падать, Антигон. Это мы с тобой люди простые, — нам лететь вниз особо некуда. Так, только если горло перережут или ещё что хуже.

— Это да. Так это всё равно не объясняет, что его сын — такой крутой боец.

— Почему же, вполне объясняет. Ты мне, признаться, только что открыл глаза.

— Как это? Отец — жрец, а не воин. Как он мог такому научить сына?

— Луций Корнеллий мог быть обучен военному делу своим отцом.

— Чего?

— Да, Антигон, всё верно. Отец Луция был наместником Сицилии и водил дружбу с Митридатом (царем Понтийского царства в Малой Азии). Естественно, как наместник, он имел напрямую отношение к военному делу. Не говоря уж о том, что тот явно позаботился о воспитании собственного сына.

— Так получается Луций Корнеллий по-настоящему потерял всё?

— А я про что. Сам подумай, какие деньги у них раньше водились. Корнеллии — это один из древнейших римских родов.

— В голове не укладывается.

— Именно. Отец нашего Суллы спустил всё состояние или явно близок к этому. Его сын работает в таверне, а ему плевать! Это же позор для патрициев!

— То-то я смотрю, Авл, ты постоянно анекдоты травишь насчёт патрициев при нашем пацане.

— Ха…ха…ха…Грешен…Эти патриции мне в своё время много крови попили. Но признаюсь, я взял на работу Суллу из-за того, что он патриций.

— Ничего не понял. А смысл?

— Смысл есть. Точнее, пока его нет, но в будущем возможно. Патриции обладают преимуществом при занятии государственных должностей, они имеют доступ во многие сильные дома…В случае чего можно будет со временем придумать какую-нибудь схему и действовать либо через пацана, а на крайний вариант и его отца.

— Умно Авл. Не зря ты босс.

— А ты что думал, Антигон? Как я, по-твоему, всего этого добился, будучи плебеем? Собственная таверна, организация коллегии (коллегии в Древнем Риме представляли собой гильдии, общественные клубы или погребальные общества; на практике они являлись организациями местных деловых людей и даже криминала, которые имели меркантильный или даже криминальный интерес в данном городском районе). Пока мы, конечно, слабы, — даже в нашем районе Субуре тяжеловато приходится. Конкуренция от других банд сильная, но расти есть куда. Надо набирать бойцов, чтобы увеличить территорию влияния. Для роста коллегии нужны деньги, а для того, чтобы было больше денариев, нужно проворачивать дела. Но скажу одно, Антигон, чтобы получить по-настоящему большую силу, надо идти во власть, искать связи со знатью.