– Нравлюсь? – видя явный интерес ведьмочки, Змей шаловливо улыбнулся.

– Ничего не нравишься, – Любомира зарделась, точно наливное яблочко. – Кличут-то тебя как по-человечески? Или так и звать по-прежнему Змеем Горынычем.

– Ну, ты можешь звать меня ласково, Горыня, – Змей поднял черную бровь, довольно следя за девичьей реакцией.

– Где ж твои еще две головы, Горыня? В карманах, что ли, попрятал? – Марун, наконец, отыскал в траве свой меч-кладенец и нехотя убрал его в ножны.

– Как потребуются, будут тебе и еще две головы, берендей, – на охотника Горыня бросил быстрый неприязненный взгляд и сразу отвернулся. – А покамест обойдешься одной.

– Так ты покажешь мне, где папоротник у вас цветет, Горынюшка? – Любомира справилась со смущением и принялась ластиться к Змею.

– Покажу, – тот процедил с видом уязвленного достоинства. – Шагайте за мной. Да, водицу свою пить не забывайте по глоточку.

***

Змей шел впереди, не оглядываясь, затем Любомира и Марун рука об руку, котейка замыкал шествие. Любомира едва успевала головой по сторонам вертеть: так ей все казалось чуднО и диковинно. И совсем не похоже на те мрачные байки, которыми в поселке старшие потчевали молодых. Царство Нави было хоть и дивно, но вовсе не страшно, разве что солнышка в нем не было, да ветерок не дул. Деревья, высокие, могучие, невиданные – не дубы, не березки, не елки. Листья у них всех цветов радуги были: и красные, и синие, и даже черные. Рука ее так и тянулась потрогать нездешние листочки, но под строгим взглядом Маруна она каждый раз отдергивала пальцы. Не хотела сердить охотника.

По веткам прыгали чуднЫе птички: похожи на воробышков да галок, но разноцветные, с длинными хвостами. Щебетали тихонько – словно переговаривались. Любомира прислушалась, и ей показалось даже, что различает она птичий говор:

«Глянь-глянь, люди идут!» – щебетала одна.

«Жуть-жуть, к Кощею на поклон», – отвечала другая.

«Пусть-пусть! Не нужны тут люди. Прочь-прочь!» – голосила третья.

Любомира помотала головой, скидывая морок.

– А куда мы едем, Горыня? – она попыталась догнать Змея, но тот шагал так широко, что ей это не сразу удалось. – Да, погодь ты, когда к тебе обращаются!

Горыныч остановился и обернулся к Любомире:

– Так за папоротником. Сама же просила тебе цветочек найти.

– Просила-просила, – ведьмочка замялась. – А что, далече он растет?

– А как придем, так сразу и увидишь, – Змей расплылся в улыбке. – Устала, что ли, ведьма?

И Любомира решила не молчать, а спросить напрямик:

– А чегой-то птички чирикают, будто бы ты нас к Кощею Бессмертному в гости ведешь? – она подбоченилась, строго глянув на Змея, но быстро отвела глаза.

– Так ты птичий язык разумеешь, ведьма? – Горыныч спросил, не скрывая почтения. – Сильна. Может, и впрямь, останешься здесь? На кой тебе смертные земли? Останешься здесь, со мною, мы с тобой таких тут дел наворотим…

Любомира попятилась:

– Не останусь! Братец меня ждет, вернуться мне надобно. Марун, дай водички попить, – скрывая страх за дерзостью, Любомира потянулась к бурдюку.

Глотнула ключевой Ягининой водицы, и сразу спокойнее ей стало. Марун тоже пригубил воды, с прищуром глядя на Змея:

– Куда ведешь-то нас? Сказывай! – он положил руку на рукоять чудо-меча.

По лицу Змея прошла кривая гримаса, но он быстро совладал с собой и улыбнулся:

– Верно ведьма твоя говорит. К Кощею мы идем. Надобно соизволения у него спросить. Не каждой смертной ведьме цветок папоротника в руки дается.

Любомира оглянулась на кота, беспечно гонявшего в траве разноцветных бабочек:

– Котофей Тимофеевич, а ты что скажешь?

Котейка смачно схрупал жирную бабочку, облизнулся и уставился на Любомиру зелеными глазищами:

– А чего тут сказать? Царством мертвых Кощей заведует да супружница его Мара. Все здесь происходит с их милости. Верно, Змей говорит, надобно уважить, в ножки им поклониться, соизволения испросить. Глядишь, и разрешат тебе папоротник рвать.

Любомира только вздохнула, виновато покосившись на Маруна:

– Видимо, судьба у нас такая, всякой нечисти подарки да поклоны раздавать.

Охотник зубами скрипнул:

– Поклоны раздавай, да с поцелуями только не торопись.

– А чего так? – Горыня тут же оказался рядом. – Я совсем-таки не против девичьего поцелуя. Я за поцелуй много чего могу этакого сделать…

– Этакое ты своей змеице делай, – Марун снова закипел, сжал кулаки, глядя на Горыныча.

– Перестань, Марун, – Любомира скользнула между мужиками, вот-вот готовыми снова кинуться в драку. – Верно Горыня говорит, мы тут гости и должны вести себя подобающе.

– Это где ж такое прописано, что гости должны с хозяевами непременно миловаться? – охотник продолжал сердито пыхтеть, но Змей только лукаво стрельнул глазами в Любомиру и не ответил ему.

И тут до носа Любомиры донесся запах, такой родной и уютный, что аж слюнки потекли.

– Мне чудится, или впрямь пирогами пахнет? – ведьмочка сглотнула.

Охотник принюхался:

– Пахнет хлебом, это верно. Неужто у вас тут и хлеб пекут, а, Змей?

Горыныч исподлобья глянул на охотника:

– Пекут. Что ж мы, нелюди какие?

– А то будто бы люди? – охотник насупился в ответ, и Любомира снова поспешила его задобрить, погладила по плечу:

– Так вкусно пахнет. Нельзя ли нам заглянуть на минуточку туда, где хозяйка хлеб печет?

– А чего бы и не заглянуть? – Горыня снова расплылся в улыбке. – Идем, краса моя, пирожком тебя угощу, – и протянул Любомире руку.

А ведьмочка растерялась. Снова сглотнула, покосилась на Маруна – охотник стоял злой, скрипя зубами. А Горыня улыбался, да так лучезарно, словно солнышко, которого в Нави отродясь не бывало. И ведьмочка сдалась. И взяла протянутую руку Змея:

– Идем.

И такая у Змея оказалась хорошая рука, крепкая да гладкая. И сразу Любомире стало покойно и хорошо. Вокруг такая ведь красотища: птички пестрые щебечут, в воздухе ароматы дивные, да еще и пирогами пахнет.

– А с чем пироги?

– А с чем захочешь, краса моя, с тем и будут, – Горыныч самолюбиво ухмыльнулся.

– Любомира, нам нельзя ведь местную пищу есть, – Марун окликнул суженую, но она его уже не услышала: прижалась к боку Змея, да так и пошла с ним на аромат свежего хлеба.

– Стой, Любомира! – Марун еще раз окликнул ведьмочку, но та лишь чуть головой повела:

– Идем, Марун. Я страсть, как есть хочу, да и ты, верно, голоден.

– У меня припасы с собой есть, – охотник шагнул следом, достав из котомки краюху хлеба и показав ее Любомире, но она больше не оборачивалась.

Скрипнув зубами, мужчина пошел следом:

– Вот, ведь ведьма бедовая, то на Калинов мост ее несет, то со Змеем на обед…

– А ты не ворчи теперь, оборотник, – Котофей Тимофеевич тоже трусил следом. – Следить надо было лучше за девицей своей, а теперь Горыныча от нее так просто не отгонишь. Он на девичью красу страсть как падок.

– Ворожба?.. – Марун протянул, исподлобья глядя на идущую впереди пару.

– Да и нет, – котик протянул певуче. – Не всякую девицу приворожить можно, только ту, чье сердце открыто.

– Видать, и впрямь я ей не люб, раз Змеева ворожба в благодатную почву упала, – Марун насупился еще сильнее.

– Вот, ты заладил, люб – не люб, – Котофей фыркнул. – Чего стонать теперь, выручать Любомиру надобно.

– Да, как же ее теперь выручить, коли она сама, по своей воле со Змеем ушла?

– Ты не давай ей пирога из печки отведать, а то ведь и вправду останется она здесь Змеевой невестой, – котик смотрел на Маруна, не мигая, словно просвечивая своими огромными зелеными глазищами.

Охотник только кивнул в ответ.

А Любомира, сама не заметив, как, уже держала Змея под руку, прижавшись к нему, точно к суженому. И так ей было легко и волнительно от этого, как не было даже перед купальским костром, когда они с Маруном вместе прыгать через него собирались. И запах в воздухе витал соблазнительный, теплый, сытный.