Марун только рукой махнул и занялся костром.

***

Любомира скормила медвежонку весь припасенный в дорогу козий сыр. Малыш в один миг проглотил лакомство и теперь тщательно вылизывал пальцы ведьмочки, явно намекая, что хотел бы еще. Охотник только недовольно хмурился.

Наконец, он не выдержал:

– Сама-то что есть в дороге собираешься?

– У меня еще много чего с собой, а ем я помалу, – девушка беззаботно пожала плечами. – До завтрашнего полудня хватит.

– До завтрашнего полудня он у тебя еще раз пять еды потребует, – Марун усмехнулся. – Чем будешь его кормить, когда котомка опустеет?

– Так… ты же вроде как охотник, – Любомира, понимая, что в словах Маруна была правда, не хотела ее признавать. – Вот и подстрели нам дичь.

– А дичь тебе жалко не будет? Вдруг заяц или перепелка тоже окажется чьим-то дитём? Наверняка ведь окажется, по-другому в природе и не бывает. Все мы чьи-то дети, – добавил он и неодобрительно покачал головой.

Любомира не нашлась, что ответить, и только продолжала возиться с медвежьим малышом.

– Нужно дать ему имя, – наконец проговорила.

– Это еще зачем? – Марун аж брови выгнул от недоумения.

– У каждого должно быть имя, даже у медведя, – Любомира вздохнула. – Я буду звать его Беруня. Пока маленький.

– А когда вырастет? – охотник хмыкнул.

– Когда вырастет, будет жить у себя в лесу безымянным, – Любомира насупилась.

Марун недовольно поджал губы:

– Смотри, Любомира, привадишь медведя в деревню, поселковые тебе спасибо не скажут. Ладно, потом об этом. Сейчас ешь да спать ложись, а я покараулю. Утра вечера мудренее.

Вот опять он ее опекал, словно имел на то право. Девушка недовольно фыркнула, но все-таки легла. Глаза слипались, и сейчас она была благодарна Маруну за его заботу. Хоть она и вызывала у нее досаду и будила в груди непонятное трепетное чувство. Вроде приятно, но как-то неловко и даже почти обидно.

Сон мгновенно смежил веки, но спала Любомира тревожно. В голове метались мглистые образы. То Василина-наставница протягивала ей волшебное зеркальце со словами: «Используй его с умом». То Могута с надменным видом помахивал у нее перед лицом праздничным венком, собственноручно ею же сожженным в купальском костре: «Таким, как ты, венок не нужен». Любомира вертелась с боку на бок, в полусне бросая шальные взгляды на Маруна из-под полуопущенных ресниц. Охотник так и сидел у костра, неподвижный, а у ног его притулился Беруня.

Проснулась Любомира от тревожного толчка в грудь, словно бы изнутри. Она подскочила, испуганно озираясь и прислушиваясь к звукам ночного леса. Костерок потух, накрытый мешковиной, Марун сидел все также неподвижно, но была в его позе какая-то недобрая напряженность.

– Что слу… – Любомира хотела было спросить, но охотник прервал ее на полуслове, приложив ладонь к своим губам.

Девушка осеклась и со всех глаз вгляделась в окружающую темноту. Зачем Марун затушил костер, коли лесные звери боятся огня? Видать, не зверей он опасался…

В темной чаще треснула ветка, и Любомира вздрогнула, задержав дыхание. Еще раз треснула, чуть в стороне, затем еще раз. По лесу шел кто-то не шибко проворный, ломая палки тяжелой поступью. И он явно был не один. Охотник уже сжимал в руке копьецо, вторая рука его скользнула за голенище сапога, да так там и осталась.

У Любомиры оружия с собой не было, да и не умела она им пользоваться. С запозданием вспомнила о чудо-гребешке, отгоняющем злых людей. С наивной верой в волшебство вытащила его из котомки и принялась расчесывать растрепавшуюся косу. Марун только ошалело покосился на нее, но ничего не сказал, видимо окончательно уверившись в пустоголовости своей подопечной.

А пришельцы продолжали сжимать кольцо вокруг их стоянки. Почуяв близость недобрых чужаков, заворчал Беруня. Марун напрягся, ближайший к Любомире куст колыхнулся, и в тот же момент листву пронзило выпущенное охотником копье. Ведьмочка отпрянула – и вовремя. И кустов вышагнул грузный человек. Копье ударило его в плечо, проткнув насквозь. Он пошатнулся и, сверкнув белками глаз, кулем повалился наземь.

Любомира зажала рот ладонью, чтобы не вскрикнуть ненароком. Впрочем, чужаки больше не прятались. Они гурьбой высыпали на прогалину, сразу заняв ее всю – человек шесть. Марун мгновенно оказался на ногах, прямо из-за голенища метнув нож в еще одного напавшего. Тот выронил топор, схватившись за перебитое запястье. Охотник рванул из-за пояса второй нож, прицелился, но в этот момент двое разбойников больно заломили руки Любомире, прикрывшись ею, и Маруну пришлось выбирать другую цель.

Беруня отчаянно заревел, видя, как мучают его благодетельницу. От этого рева, еще не опасного, но уже пугающего, разбойники на миг замешкались. И это спасло жизнь Маруну, в последний момент ушедшему из-под ударов двух занесенных над его головой топоров. Еще один нож нашел свою цель, и вооруженных головорезов стало еще на одного меньше.

– Решай его, хлопцы, пока он нас всех тут не перечикал, – прогнусавил здоровый лохматый мужик, выворачивавший руки Любомире.

– У него ножи кончились, – ухмыльнулся второй, – и девка его у нас, больше не рыпнется, – с этими словами он еще сильнее завел локти Любомиры ей за спину, и ведьмочка застонала от боли.

Медвежонок тут же отреагировал на этот звук очередным возмущенным ревом.

– Медведь, братцы! – завопил третий из оставшихся разбойников.

– Сеголеток, мелюзга, – презрительно сплюнул лохматый. – Ату его!

И замахнулся на Беруню топором.

– Замри и не шелохнись, коли жизнь дорога, – Марун процедил медленно и с такой угрозой в голосе, словно это не ему в спину упиралось два топорища.

– Чего ты там лопочешь? – презрительно процедил лохматый, не опуская колуна. – Решай его Валуй, чтоб не ерепенился.

Валуй, щуплый и оборванный разбойник, занес топор над головой Маруна, но вдруг как-то разом оказался в стороне от него, словно отброшенный неведомой силой. Марун повернулся к лохматому главарю, что держал руки Любомиры, и внутри у ведьмочки все оборвалось от того, какими глазами посмотрел на него Марун.

Это уже не были глаза человека.

В них ярились звериная злость и голод. Послышался рев, глубокий, нутряной, совсем не похожий на несмелое ворчание медвежонка. Плечи Маруна ссутулились и раздались в стороны, ладно скроенная куртка жалобно затрещала, расходясь по швам. И сквозь прорехи в одежде показались клочья бурого всклокоченного меха.

____________________

[*] берендей – колдун, способный оборачиваться в огромного бурого медведя, обладающего неимоверной силой

– Медведь! – отчаянно завизжал щуплый бандит, отброшенный Маруном в сторону. – Тикай, братцы! – и тут же юркнул в ближайшие кусты, только пятки в рваных сапогах сверкнули.

Его примеру тут же последовала остальные разбойники, побросав оружие. Одного из них, пробегающего мимо, Беруня умудрился тяпнуть за ногу, но тот даже не замедлился, с ругательствами и проклятиями ввалившись в заросли. В мгновение ока на поляне не осталось ни одного головореза, и только лишь лохматый главарь замешкался. Он не выпускал из рук Любомиры, пытаясь прикрываться ею от страшного зверя, словно из-под земли вдруг выросшего перед ним.

– Нечистый… берендей… окаянный… – лопотал лохматый, но от страха ноги его будто вросли в землю, и он не мог сделать ни шагу прочь.

А Марун приближался к нему. Марун ли? Любомира замерла в руках у разбойника, словно перепуганный зайчик, и с ужасом смотрела на огромное лохматое чудовище, грузно топающее в их сторону.

Медведь неторопливо переваливался с лапы на лапу, ему некуда было спешить. Он приоткрыл пасть, наклонил морду к земле, не отрывая от жертвы кровожадного взгляда.

– Прочь, пшел прочь! – разбойник, наконец, смог шевельнуться, вытащил из-за пояса нож и приставил его к горлу Любомиры, нечаянно полоснув ведьмочку острием по коже. Потекла кровь, девушка с трудом сглотнула от страха и боли – нежное девичье горлышко беззащитно дернулось под лезвием. – Пшел прочь, или я за себя не ручаюсь! – нож дрожал в руке обезумевшего от страха бандита, еще сильнее раня Любомиру.