А он не совсем прозрачен.

Мне действительно интересно, как Бьянка могла быть с ним такой близкой подругой. Как только эта мысль обретает форму, я напоминаю себе, что Влад тоже ничего не чувствует. Об этом легко забыть, когда он так хорошо имитирует чувства и мимику. Он кажется почти нормальным.

Когда сейчас я смотрю на Бьянку и на него, я вижу разницу. С тех пор как Бьянка перестала чувствовать необходимость притворяться, ее выражение лица по умолчанию… пустое. На ее лице редко что-то отражается. Влад, с другой стороны, кажется слишком обычным, даже в комнате с людьми, которые знают, что он не такой, как все.

Что делает его опасным.

— Отлично. Бьянка, завтра мы едем в Атлантик-Сити. — Она коротко кивает мне.

Когда я поворачиваюсь, чтобы уйти, Влад снова окликает меня.

— Разве ты не хочешь узнать, что это были за вычеркнутые имена? — спрашивает он веселым тоном.

— Тебе удалось их прочитать? — спрашивает Бьянка, подходя ближе к Владу.

— Да. Ничего нового, но мы с Марселем подтвердили, что все они умерли примерно в то время, когда Мартин получил этот список.

— Мы подумали, что они, вероятно, отказались от шантажа и дали отпор. В ответ Мартин убил их, — говорит Марсель, скрестив руки, из другого угла комнаты. Я почти забыл о его присутствии, но потом, Марсель всегда держит дистанцию между собой и другими людьми.

— В общем, старик оказался куском дерьма, что мы уже знали. — Бьянка насмехается.

— Подумал, что ты хотела бы знать, — ухмыляется Влад.

Я объявляю, что ухожу, но не раньше, чем махну Марселю, чтобы он перекинулся со мной парой слов.

— Я не доверяю Владу, — говорю ему я.

Я не доверял ему раньше, а теперь? Меня не волнует, что Би знает его десять лет и все такое. И дело не в том, что я ревную.

Это действительно не так.

— Мне не нравится, как он просто вошёл в это дело. Да, у него была какая-то информация, но… что-то не так. — Говорю я ему.

— Не волнуйся. Я допускаю, что он трудный. Но он никогда не подводил Бьянку и, следовательно, не будет подводить тебя.

— Насколько хорошо ты его знаешь? — спрашиваю я, когда слова Бьянки об их дружбе вдруг звенят у меня в ушах и заставляют меня сомневаться.

— Мы были вроде как соседями, когда росли. Можно сказать, друзья детства. — Марсель пожимает плечами, будто это не имеет большого значения.

— Я все еще не уверен… Но если ты говоришь, что все в порядке, я тебе поверю.

— Обещаю, — клятвенно отвечает Марсель, уголки его рта слегка приподнимаются.

Я киваю ему и поворачиваюсь, чтобы уйти. Я медленно направляюсь к своей машине, словно ожидая чего-то…

Но оно не приходит.

Я почти злюсь на себя, когда сажусь в машину и завожу ее. Я ждал, что Бьянка придет за мной и что-нибудь скажет… что угодно. С тех пор как мы вернулись из Флориды, она была более отстраненной и безэмоциональной, чем обычно.

Разве такое вообще возможно?

Она едва не разговаривала со мной, если это не касалось дела. И после Атлантик-Сити вряд ли мы снова окажемся рядом.

Когда я узнал о ее двойной жизни, я решил, что все кончено. Это было болезненное решение, потому что я осознал, что потратил годы на любовь к человеку, которого даже не существовало.

Но я сделал это. Когда я сказал ей, чтобы она убиралась из моей жизни, я имел это в виду. Кто бы мог подумать, что мы снова окажемся вместе? За последние несколько дней я хорошо рассмотрел настоящую Бьянку, и хотя она не та женщина, в которую я влюбился, она… интригует.

Я знаю о ее детских травмах, и мне интересно, насколько они повлияли на то, какая она сейчас. Потому что, хотя я и считаю ее ненормальной, я не верю, что у нее нет чувств. Ее моральный компас явно испорчен, не буду врать.

Но бывают моменты, когда я вижу в ее глазах что-то, и почти верю, что она любит меня.

Почти.

А, может, я выдаю желаемое за действительное. Насколько это жалко?

Я возвращаюсь в квартиру и готовлюсь ко сну. По крайней мере, я знаю, что Бьянка ночует в своей собственной квартире, а не у Влада. С моим растущим недоверием к нему, я не думаю, что смогу вынести мысль о том, что она там.

Пытаясь заснуть, я думаю о том, что ждет меня в будущем. Хименес наконец-то ответит за все свои преступления, а мои родители получат заслуженное правосудие. Что касается Бьянки… Думаю, придет время попрощаться.



Следующим утром я забираю Бьянку на машине, и мы отправляемся в Атлантик-Сити. Когда я вижу, что она несет с собой массивный чемодан, мои глаза расширяются.

— Что в нем? — спрашиваю я, указывая на него.

— Всё, что нам может понадобиться. Маскировка, потому что мы не пойдём туда, чтобы все нас узнали, оружие и другие мелочи, которые могут помочь.

— Мелочи? Я боюсь даже спросить.

Она одаривает меня лучезарной улыбкой и отвечает:

— Не надо.

Я качаю головой, но начинаю вести машину. До Атлантик-Сити остаётся несколько часов, и мы начинаем обдумывать наш план.

— Помни, никаких убийств, — добавляю я, чтобы убедиться, что мы на одной волне. Бьянка хмурится на меня, вероятно, потому что я согласился с тем, чтобы она отправила Вульфа на тот свет. Правда, мне было слишком отвратительно то, что он сделал, чтобы думать об альтернативе. Но на этот раз нам не нужно было привлекать к себе лишнее внимание. Правило «не убивать» должно быть выполнено.

— Ладно, — ворчит она. — Но если я не могу никого убить, то и ты не можешь строить из себя героя. — Продолжает бьянка.

— Героя? Что ты имеешь в виду? — Я украдкой смотрю на нее, и на ее лице появляется выражение вызова.

— Как будто ты не пытаешься спасти этих людей с аукциона. Прошу тебя, я прекрасно осведомлена о твоем синдроме доброго самаритянина.

— Я не знаю, о чем ты говоришь, — добавляю я, немного озадаченный тем, что она думает, будто я сделаю что-нибудь, чтобы поставить под угрозу это дело, когда я двадцать лет искал возможности встретиться лицом к лицу с Хименесом.

Она поворачивается ко мне и сужает глаза.

— Конечно. Как скажешь. Ты же не помогаешь бездомным с тех пор, как я тебя знаю.

— Это не совсем так.

— У тебя было шесть кошек, когда мы познакомились. Шесть. И все из приютов.

— Это животные… — бормочу я. — И мне пришлось от них отказаться из-за твоей аллергии.

— Да, если бы не моя аллергия, у нас, наверное, было бы уже больше дюжины кошек. Кто знает, сколько собак тоже.

— Тебе нравятся собаки? — неожиданно спрашиваю я, понимая, что на самом деле не знаю ответа на этот вопрос.

— Я не знаю… — говорит она. — Может быть… Некоторые милые… Не знаю. — Она ерзает, и ее ответ хаотичен.

Я просто спросил ее, нравятся ли ей собаки. Я качаю головой. Иногда я ее не понимаю.

— Так или иначе, это были не только кошки. Давай не будем забывать о том бездомном, которому ты помог найти работу и квартиру. Или о потерявшемся ребенке во время нашего свидания. Ты четыре часа искал его мать. Четыре часа нашего свидания. — Один взгляд на нее, и становится ясно, что она все еще держит обиду.

— А что я должен был делать? Я работаю в правоохранительных органах. Я не мог оставить его одного.

— Ты мог передать его кому-то другому.

— Я не доверял никому другому.

— Видишь? Вот что ты всегда делаешь. Ты видишь кого-то в беде, и должен стать героем. Не то, чтобы ты не делал этого со мной. Помнишь тот первый ужин? Когда меня дразнили? Это пример. — Она непреклонна. Я и не знал, что она следит за этим.

Правда в том, что чаще всего это даже не осознанное усилие. Я знаю, каково это, когда тебя дразнят, когда ты неудачник, поэтому, когда я вижу кого-то в подобном положении, я чувствую, что должен действовать. Именно поэтому моя карьера приносит мне такое удовлетворение. Мне удалось помогать людям, чтобы им не приходилось принимать сложные решения, как мне.

Я знаю, каково это продать свою душу ради выживания, и с этим мне придется жить вечно. Если я смогу помочь хоть одному человеку избежать подобной участи, значит, все было не зря.