Салли Энн не пыталась скрыть своего презрения к Сэйбл и избегала любых контактов, если в этом не было крайней необходимости. Когда Сэйбл спросила ее о Мэвис, Салли Энн заявила, что не знает никого с таким именем.
Расчистка полей была тяжелой, изнурительной работой. У Морса все еще был менталитет рабовладельца в том смысле, что он ожидал от Блайт столько же работы, сколько и от Каллена, и, конечно, работа продвигалась недостаточно быстро для него. Несколько раз он сердито обвинял их в разгильдяйстве и угрожал отхлестать их кнутом по спинам, но, как сердито указывала ему Сэйбл, их было трое детей и беременная женщина; они работали так быстро и усердно, как только могли.
Однажды, когда Сэйбл спросили, был ли он среди ночных наездников, напавших на приют, он отрицал это, признавшись только:
— Я заключил с ними контракт, сказал им, что я хочу, и они это сделали. Убедить их было нетрудно; им нравится причинять страдания вашему народу. Эмансипация — это худшее, что когда-либо случалось на Юге, и они готовы сделать все необходимое, чтобы убедиться, что вы, люди, не окажетесь выше своего естественного положения.
Сэйбл удивлялась, как кто-то может быть настолько охвачен ненавистью, что вымещает ее на беззащитных детях, но, побывав рабыней, она знала, что такие люди, как Морс и его друзья, были уверены, что делают все необходимое для сохранения своего образа жизни.
— Так как же ты узнал о приюте? — спросила она.
— Это было нетрудно. Ты довольно хорошо известна. Как и твой муж. После того, как я увидел тебя у портнихи, все, что мне нужно было сделать, это поспрашивать окружающих. После того, как мои друзья закончили с приютом, они отвезли тебя и твой выводок в условленное место за городом. Я заплатил им, и они уехали. А теперь хватит вопросов. Возвращайся к работе.
Дни потекли своим чередом. Она и дети вставали каждое утро, работали до тех пор, пока не становилось слишком темно, чтобы что-либо видеть, а затем возвращались в свое жилище к постелям из соломы и тряпок. После стольких дней ношения их ночные рубашки превратились в лохмотья. Салли Энн дала Сэйбл и детям старые джутовые мешки, чтобы они надели их поверх изодранных ночных рубашек.
Поскольку Морс был родом из Джорджии, он хотел выращивать хлопок — культуру, которую Сэйбл хорошо знала. На плантации Фонтейн она и все остальные работники участвовали в посадке и сборе урожая, особенно когда она была маленькой. В отличие от других культур, которые просто сажаешь, пропалываешь и даешь расти, за хлопком нужно было ухаживать, как за ребенком. Сэйбл вспомнила, как наблюдала за тем, как мужчины и женщины копали грядки, вспомнила, как шла за мулами, тянущими плуги, которые сверлили лунки для нее и других детей, чтобы положить в них семена. Обычно семена сажали в марте или апреле. Когда холодные весенние дожди прекращались, хлопок начинал всходить примерно через неделю, а еще через неделю можно было приступать к первому рыхлению.
Перед первым рыхлением почву с растений удалял плуг. Трава, сорняки и самые чахлые ростки хлопчатника выкапывались, оставляя после себя ряд земляных холмиков, расположенных на расстоянии примерно двух с половиной футов друг от друга. Полевые работники называли этот процесс уборкой хлопка.
Через две недели проводилось повторное рыхление, когда земляные комья выбрасывались в сторону растущих растений, оставляя один выносливый стебель высотой в два фута. Еще через две недели при третьем рыхлении с растений смывалась грязь, чтобы уничтожить всю траву и сорняки в междурядьях. Если погода и насекомые благоприятствовали, к первому июля, когда проводилось четвертое рыхление, хлопок достигал высоты около фута. Эта последняя обработка заканчивалась тем, что шестифутовое пространство между рядами было вспахано до глубины мелкого ручья, а затем заполнено водой. Когда стебли распускались и выростали на пять-семь футов в высоту, их можно было собирать.
Сэйбл было не больше семи-восьми лет, когда ей впервые разрешили собирать его, но даже сейчас она помнила, какой уставшей чувствовала себя в конце каждого дня. Она также вспомнила, как сначала подумала, как красиво выглядит хлопок, его пышные белые цветы, сверкающие на солнце, но вскоре она возненавидела его. Ей дали мешочек, который она носила на шее, и который был таким длинным, что его конец волочился по земле. Многие дети спотыкались. Опытные работники, такие как Вашти и Мати, могли собирать его так быстро, что их руки, казалось, расплывались. Сэйбл и другим новичкам в поле, которым не хватало такой же ловкости, приходилось хватать каждый цветок по отдельности и дергать, стараясь не сломать еще растущие части стебля, потому что сломанные стебли не зацвели бы. Незрелые коробочки оставляли до тех пор, пока они тоже не зацветут, и собирали их позже.
Детям также не хватало привычного ритма взрослых. Вместо того, чтобы бросать соцветия в мешок, затем повторять процесс, они останавливались, вытаскивали семенные коробочки, а затем бросали соцветия в пакет. В большинстве случаев им приходилось подбирать цветы с земли, потому что они вообще не попадали в горлышко мешка.
Когда мешок наполнялся, его относили его в конец ряда и высыпали в корзины, расставленные по краям. Кто-нибудь из взрослых утрамбовывал пушистые белые цветы, а собирающие хлопок переходили к другому ряду и начинали процесс сначала.
Сэйбл очень надеялась вырваться из цепких лап Морса до весны. У нее не было ни малейшего желания проводить месяцы с апреля по июль, работая мотыгой от рассвета до заката, или наблюдать, как ее дети собирают хлопок с конца августа, только для того, чтобы Морс мог получить прибыль, которой он ни с кем них не стал бы делиться.
Однажды утром, когда Сэйбл склонилась с мотыгой, выпалывая особенно упрямые сорняки, Салли Энн вышла и встала рядом. Она ничего не сказала, просто стояла. Ее присутствие стало таким раздражающим, что Сэйбл, наконец, остановилась, посмотрела в ее сторону и спросила:
— Чего ты хочешь?
— Ничего. Мне просто нравится видеть, как ты трудишься, как обычный работник в поле.
Сжав губы, Сэйбл вернулась к своей работе, стараясь не обращать внимания на свою бывшую хозяйку.
— Поля — это то место, где ты должна была быть с самого начала, а не портить мой прекрасный дом.
— Я не просила, чтобы меня растили в доме.
— Нет, ты не просила, это дело рук Карсона. Он отказался меня слушать.
Сэйбл не сбавляла темпа, надеясь, что Салли поймет намек и уйдет, но она этого не сделала. Вместо этого она сказала:
— Я никогда не прощу его за то, что он настоял на том, чтобы твоя мать поехала с нами в свадебное путешествие.
Сэйбл не ответила.
— Я ненавидела ее, знаешь. Эта золотистая кожа, эти золотисто-карие глаза. Вокруг нее увивалась половина белых мужчин в округе.
И снова Сэйбл не ответила.
— Что в вас такого, что так привлекает наших мужчин? Моя мама всегда говорила мне, чтобы я не обращала внимания на то, что мужчины затаскивают рабынь в свои постели, но меня это беспокоило. И беспокоит по сей ден.
Сэйбл наконец перестала работать и прямо спросила:
— Что ты хочешь, чтобы я сказала? У моей матери не было выбора. Она была рабыней, Салли Энн, ты не забыла?
Салли Энн вздернула подбородок.
— Но она отказалась, чтобы ею пользовались.
— А что бы ты сделала на ее месте? Ты бы добровольно отдалась мужчине только потому, что он этого потребовал?
— Конечно, нет, но вы, женщины, другие, это у вас в крови.
— Что у нас в крови, Салли Энн, так это стремление к самоуважению!
Салли избегала встречаться с ней взглядом.
— Мы ничем не отличаемся от вас. Мы живем, умираем, улыбаемся нашим детям, скорбим о наших умерших. Мы не животные, мы люди.
Салли Энн повернулась и пошла прочь.
В ту ночь разразилась гроза, разбудившая Сэйбл и детей молниями, ветром и проливным дождем. Прошло совсем немного времени, прежде чем сырость проникла в их хижину. Не имея возможности оставаться сухими, они прижались друг к другу под одеялами, надеясь, что непогода скоро закончится. Сэйбл дрожала и, как могла, укрывала детей, но ее охватило отчаяние. Неужели это действительно и есть ее судьба? — задалась она вопросом, когда ветер переменился и дождь начал хлестать сквозь сломанные планки стен. Неужели ей и ее детям действительно придется провести здесь остаток своей жизни? Родит ли она здесь ребенка Рэймонда? Она многое вынесла за последние две с половиной недели и не знала, хватит ли у нее сил вынести еще больше.
