Когда закончатся боеприпасы, выбросим оружие и опять вооружимся палками, чтобы убивать друг друга. Потому что это единственное, что мы умеем делать хорошо.

Петр Иванович снова пришел в себя, медленно пошевелился, перекатился на спину и осмотрелся. На оранжевом горизонте еще был виден краешек заходящего солнца, но окружающая действительность уже погрузилась в серый полумрак. Перестрелка стихла, и это не предвещало ничего хорошего. В том что бой проигран вчистую, Иваныч не усомнился ни на секунду. Из-за МАЗа раздавалась гортанная разноязыкая речь, и хриплый неприятный смех.

Петр заполз под прицеп, и не придумав ничего лучше, закопался в песок, оставив торчать на поверхности только глаза и нос. Ему нужно было выиграть хоть немного времени, чтобы тело начало подчинятся. Стараясь пореже дышать, дабы ненароком не выдать себя шелестом перекатывающихся песчинок, он превратился в стороннего наблюдателя до тех пор, пока совсем не стемнело.

Он видел, как разобрали остатки лагеря, и свалив в кучу ОЗК и противогазы, облили бензином и подожгли. Он видел, как стаскивали трупы погибших водителей и складывали посреди лагеря. По старческим щекам текли слезы отчаяния оставляя грязные дорожки, а кулаки сжимались в бессильной злобе. Боль куда-то ушла, он отгородился от нее прочной кирпичной стеной всепоглощающей ярости.

Что он, старый и больной может сделать?

Ощупал карманы, и нашел только несколько сигарет в смятой белой пачке и старую бензиновую зажигалку. Петр сжал ее в кулаке и пополз в темноту.

Бензовоз стоял недалеко, метрах в трехстах от лагеря, но у Петра ушел почти час, чтобы добраться до него. Он несколько раз терял сознание по дороге, но придя в себя, упрямо продолжал ползти, сосредоточившись на поставленной цели.

Он не ошибся. Упоенные быстрой и легкой победой боевики не выставили охранение вокруг автоцистерны. А кого им было опасаться, если колонна грузовиков умотала на несколько десятков километров вперед? Сейчас они сосредоточенно делили между собой захваченный груз, до брошенного в стороне от дороги бензовоза им пока не было никакого дела.

— Посмотрим, как далеко вы уедете без горючки, — пробормотал Иваныч одними губами. Открутил тугой, плохо поддающийся кран. Поток солярки устремился в песок, быстро пропитывая его. Петр Иванович стянул с себя куртку рабочего комбинезона и сунул ее под струю.

Пусть натечет побольше.

Он отполз в сторону, с подветренной стороны. Шансы остаться в живых все-таки были, но они казались призрачными. Петр Иванович реально оценивал собственное физическое состояние.

Как бог даст, рассудил он.

Щелкнул зажигалкой, размахнулся и швырнул. Тотчас вспыхнула куртка, заплясали языки пламени, быстро распространяясь по луже соляры, лизнули цистерну снизу. Больше смотреть было не на что. Петр Иванович отвернулся и сосредоточено пополз.

Потушить бочку боевики уже не смогут…

22 февраля 32 года (вечер)

Первое время я опасалась нового нападения, но потом немного успокоилась и открыла жалюзи. Пейзаж за окном практически не менялся. Песок, камни, дюны на горизонте и однообразный гул двигателя из-под капота. Впереди ржавая водовозка с разбитым левым поворотником, позади — покрытый пылью дряхлый бортовой КрАЗ. Время от времени шипела и потрескивала рация, но на связь никто не выходил. Мимо проскочили какие-то развалины, возможно, остатки хижин местных жителей. Впрочем, рассматривать было нечего: камни, песок, куски цветного пластика, изуродованные металлические балки, битый кирпич и гранитная плитка, — перемешены в огромную беспорядочную груду строительного мусора. Все это пронеслось мимо за пару секунд и вновь за окном однообразный унылый пустынный пейзаж. Скучно!

Конвой остановился только через два часа. Эмиссар приказал сделать краткий осмотр состояния автомобилей, заправить топливо, пополнить запасы воды. На пикапе подвезли двух бойцов с легкими ранениями и самодельными повязками. Осмотрела, обработала, перевязала как положено, проинструктировала и отправила обратно.

Арсений заправил «скорую», принес канистру свежей воды, и вновь забрался на сиденье в ожидании команды к отправлению. Вышла и я, прогулялась вдоль стоящей колонны, слегка размяла ноги. Солнце медленно клонится к западу, появился легкий ветерок, стало чуть легче. Неужели ночью эта адская жара наконец спадет? Одежда уже откровенно пахнет потом, а принять душ я смогу еще очень и очень нескоро.

Василий отчаянно машет руками, значит Эмиссар скомандовал по рации подготовку к старту колонны. Две минуты у меня есть гарантировано, так что сломя голову не побегу. Вернулась к машине, забралась внутрь, расположилась поудобнее.

Дорога отвратительная, а подвеска у машины еще хуже, трясет, швыряет и кидает на ухабах. Придется привыкать, потому что ехать нам еще очень далеко. Глаза слипаются от однообразия за окном, но лучше не спать. Это же будет не сон, а одно мучение. И как Арсений только держится? День был длинным и тяжелым, а впереди еще длиннющая бессонная ночь, и не менее продолжительное утро.

Вновь по обочинам дороги потянулись развалины какого-то небольшого поселка. На чудом сохранившейся стене обрушившегося жилища видна цепочка пулевых отверстий. Концы ржавой арматуры торчат из бетонных обломков, груды битого кирпича усеивают улицы, обугленные остатки строений непонятного назначения. Гнетущее впечатление. Целых домов практически нет, но кое-где видны жалкие попытки ремонта, впрочем, не особо увенчавшиеся успехом. Даже в самые тяжелые времена Метрополия выглядела на порядок лучше.

Увидела парочку аборигенов, правда мельком, издалека. Среди развалин прикрыв глаза ладошкой от слепящего Юпитера появилась маленькая девочка лет восьми. Из одежды только набедренная повязка и самодельные бусы на груди. Ноги по колено в засохшей грязи, коленки сбиты, волосы спутанной паклей. Тело не просто худое, а какое-то совсем изможденное, словно прямиком из концлагеря — ребра торчат, ключицы выпирают, живот к позвоночнику прилип. Стоит, смотрит, как мимо проносятся огромные ревущие автомобили, окатывая развалины клубами едкого сизого дыма. Глазищи огромные, черные, и в них ни капли страха, а только беспросветная тоска, безысходность и отчаяние.

Когда «скорая» почти поравнялась с девчонкой, появилась высокая худая негритянка, схватила ребенка в охапку и мгновением позже скрылась среди бетонных столбов. Рассмотреть мамашу как следует не удалось, но в глаза бросился длинный рубец шрама на обнаженной спине. Развалины опять сменились пустыней, и я вздохнула с видимым облегчением. Даже трудно представить, каково им живется в этом кошмаре мертвого континента. Чем питаются? Как выживают в шестидесятиградусную жару? Не представляю…

Сдох один из Камазов. Что-то случилось с двигателем, неремонтопригодное в полевых условиях. Эмиссару пришлось остановить колонну чуть раньше запланированного по графику. С приговоренного автомобиля сняли все что можно — на запчасти. Груз распределили по другим машинам. Почти два часа вынужденного простоя.

От «скорой» отходить далее десяти метров категорически запрещено. Личный приказ политрука. Не оспоришь.

Подъехал пикап мобильной кухни, привез ужин. Сушеный планктон, по кусочку вяленой рыбы, кипяток и самодельные лепешки. На десерт — листовые водоросли комбу, приправленные морской солью. Завариваются кипятком и получается традиционный японский напиток — комбучи. Имеет необычный солоноватый вкус и специфический аромат умами. Вкуснятина!

Впрочем, ничего удивительного что так сильно проголодалась, последний раз принимали пищу утром, еще на барже. Развела планктон кипятком, получилась не очень аппетитная на вид баланда. Суп не суп, каша не каша, но на вкус — вполне терпимо. Лепешки очень вкусные, уже слегка подсохшие из-за жары. Оно и понятно, приготовлены еще утром, на корабле. Ладно, выбора все-равно нет, будем есть что дают.