— Мне плевать чем занимается ваша служба. У вас своя работа, у меня — своя.

Бугай слегка подался вперед и засопел перегаром прямо в ухо. Родион скривился, и затаил дыхание стараясь не вдыхать ароматы давно немытого тела дознавателя.

— Вы не ответили на мой вопрос.

— Мне нечего сказать.

— Какой же вы упрямый, Родион Сергеевич.

Он снова зашелестел бумагами, выбрал одну и положил на стол.

— Прочтите.

— Что это?

— Прочтите!

Скользнул взглядом по диагонали, выхватывая из текста отдельные фразы. Стенограмма допроса Крашенинникова. Черт его знает, кто таков, но излагает складно. Несколько раз наткнулся на знакомые имена, в том числе — свое собственное. Все ясно, фальшивка, состряпанная на коленке буквально полчаса назад. Значит арестовали «по стуку» и теперь будут добиваться «явки с повинной», потому что никаких доказательств вины в наличии нет. Как я и предполагал.

— Это полный бред!

— Не исключено, — хихикнул опер, — нашей службе нередко приходится иметь дело с не совсем адекватными людьми. Ну вы меня понимаете…

— Нет, не понимаю.

— Очень жаль!

— Если у вас есть доказательства моей вины, — предъявите их.

— Я надеялся, что вы сами все расскажете. Рассчитывал на вашу лояльность, ведь мы работаем в одной организации…

— Это не так!

— Почему же? — искренне удивился опер, — вы защищаете граждан Метрополии от внешних врагов, а я от внутренних.

— Долго объяснять в чем разница, — отмахнулся Родион.

— Ну уж постарайтесь, — усмехнулся Лев Исаакович, — уважьте старика.

— Мы воюем за жизни людей в Метрополии, а вы — с людьми в Метрополии. Вот в этом и разница!

— Признаться, Родион Сергеевич, я слегка разочарован, — опер вновь исчез из поля зрения. Родион опустил голову и закрыл глаза ожидая удар по затылку. Бугай совсем заскучал, и принялся икать над самым ухом. Видимо накануне перебрал «чемергесу» и жутко страдает с похмелья, отсюда вытекает злость на весь мир, и навязчивые садистские выходки по отношению к арестованным.

— Если вы не хотите сотрудничать, так и скажите. Я просто дам ход делу о привлечении вас к уголовной ответственности по статье «организация насильственного захвата власти». Доказательств более чем достаточно. Одних только показаний Крашенинникова хватит для пожизненной ссылки на болота.

— Идите к черту, Гейман!

Сильный удар, тело швырнуло вперед, но проклятые наручники удержали на месте, адская боль пронзила позвоночник до самого копчика.

— Не нужно бранных слов и проявления эмоций, — спокойно пояснил опер действия своего подчиненного, — Родион Сергеевич, посмотрите на ситуацию со стороны. Мы просто выполняем свою работу. У нас есть «сигнал», который необходимо проверить.

— Сфабрикованный донос, — буркнул сквозь зубы Родион.

— А хоть бы и так…

— Я отказываюсь отвечать на вопросы. По закону, имею право не свидетельствовать против самого себя.

— Имеете, — спокойно соглашается опер, — но что это изменит?

Родион молча пожал плечами.

— Поймите, господин лейтенант, если мы не придем к консенсусу, я передам дело следователю. А он не будет таким добрым и ласковым, как я. Суд — это формальность. Вас ждут болота…

— На болотах тоже люди живут.

— Люди всюду живут, Родион Сергеевич, даже в пустыне. Вопрос не в том, где они живут, а в том — как они живут? Через пару лет ваше тело покроется незаживающими гнойными язвами, а еще через год вы умрете от туберкулеза или болотной лихорадки.

Лев Исаакович притворно вздохнул и пояснил:

— Врачей мало. Бедняжки выбиваются из сил, но помочь всем страждущим не в состоянии. Новые болезни появляются чуть ли не ежедневно. А ведь их еще нужно изучить, найти и апробировать новейшие методы диагностики и лечения. Лекарств, опять же, катастрофически не хватает…

Родион промолчал.

— А между тем, — продолжил опер развивать свою мысль дальше, — статистика показывает, что постоянное проживание в болотной местности значительно сокращает продолжительность жизни. Ссыльные, как правило, гибнут в течение трех — пяти лет от различных, неизвестных науке заболеваний, либо становятся жертвами нападений мутантов новой волны. Даже не знаю, что хуже, умереть от чахотки или оказаться съеденным заживо каким-нибудь свинокашалотом?

— Перестаньте меня запугивать, Гейман. Ваши аргументы на меня не действуют.

— Понятно, — Лев Исаакович побагровел, достал из кармана сложенный вчетверо платок и промокнул вспотевшую лысину, — тогда, возможно, стоит сделать перерыв? Как вы считаете, Родион Сергеевич?

— Мне все равно.

— Ну как хотите, — чекист притворно развел руками, — а я, пожалуй, пойду покурю.

Он снова вышел из поля зрения Родиона, на этот раз куда-то влево. Возможно там, в темноте, была потайная дверь.

— … а заодно и пообедаю, — как бы размышляя вслух голосом трикстера добавил чекист, и обратился к дознавателю — Гаспар, может быть ты продолжишь беседу с подозреваемым в мое отсутствие?

— Да, босс, — густым басом отзывается бугай.

— Ну и замечательно, — подытожил Лев Исаакович, — только, пожалуйста, не переусердствуй. Знаю я твои способности…

— Да, босс.

Интересно, этот олигофрен умеет говорить что-нибудь еще?

Лязгнула металлическая дверь и наступила зловещая тишина…

Симонян умер, не приходя в сознание через пару часов. К тому времени столбик термометра вплотную приблизился к сорока пяти градусам и поиски потерявшихся пришлось прекратить. Механики, обливаясь потом безрезультативно ковырялись с движками сразу трех автомобилей, вышедших из строя за время поисков. Импровизированный госпиталь Лидии Андреевны пополнился еще двумя пострадавшими от перегрева, а солнце словно с цепи сорвалось, продолжало жарить во всю мощь.

Родион загнал водителей и штурмовиков свободной смены в блиндажи и велел отдыхать. Сам он уснуть не смог, как ни старался. Чекист тоже не спал. При всей внешней невозмутимости, наверное, где-то в глубине души, ощущал легкое раскаяние и редкие уколы совести. А может быть все проще, побаивался расправы возмущенными водителями. Шепотки и гневные взгляды весьма красноречивы сами по себе. Недовольство растет с каждой минутой. Рано или поздно пузырь лопнет…

Эмиссар так и не придумал как снять возникшее напряжение, проступок Чекиста возмутил даже его самого. В конце концов плюнул, и не стал вмешиваться. Вина водителя не была настолько серьезной, чтобы приговаривать его к мучительной смерти. Политрук сам заварил кашу, пусть сам и расхлебывает.

В 15:30 по местному времени жара достигла рекордных пятидесяти градусов. Воздух обжигал легкие, струился и извивался перед глазами. Голова стала тяжелой, в ушах непрерывный звон и еще какой-то совершенно непонятный шелест. Сначала думал, это песок шуршит, но нет, если заткнуть уши, звук не исчезает. Очень громкий и противный, с характерным клацаньем, словно крупное насекомое ползет внутри головы и щелкает жвалами.

— Проклятая Африка!

Чтобы это могло быть? Слуховые галлюцинации? Может быть внутричерепное давление?

Родион выбрался наружу, и приказал еще раз облить цистерны из шланга.

— Воду не экономить!

Какой смысл ее беречь, если взорвется горючее? Тогда мы точно никуда не уедем.

Подскочил дежурный, торопливо отрапортовал. Новость огорошила, «техническая вода» закончилась полностью. Питьевой осталось литров двести — триста.

Расход просто бешенный. Прав Исаакович, нужно срочно выдвигаться к Асуану. Это наш единственный выход.

Он спустился в блиндаж и взял в руки карту, которую за это время успел выучить наизусть. Карандашом провел несколько линий, старательно вписал цифры в каждую получившуюся клетку. Тщательно пересчитал, попутно выписывая промежуточные числа колонкой. Цифры внушали уважение. Дернул головой, в отчаянии швырнул карандаш в угол.

Слишком долго! Поиск придется прекратить.

Магистр, кряхтя приподнялся из кресла, вышел из-за стола и прихрамывая подошел вплотную к собеседникам. Спросил, слегка повысив и без того властный голос: