Я с трудом втиснулась в салон, дверца полностью не открывалась, упираясь в колесо стоящего рядом военного Урала. Василий резко захлопнул дверь, и как показалось, с облегчением вздохнул.

В машине было душно и воняло почему-то клеенкой. С переднего сиденья обернулся водитель:

— Арсений, — представился он.

— Лидия, — кивнула я в ответ.

— … Андреевна, — сиплым голосом добавил младший научный сотрудник и почему-то покраснел.

— Лидия Андреевна, — повторила, хмыкнув про себя, — «как вам будет угодно, хоть горшком называйте».

Интеллигенция вшивая…

Ладно, посмотрим, как ты будешь разговаривать через месяцок — другой. Без душа, без кофе на завтрак, без чистой рубашки, питаясь одним планктоном и вонючей теплой водой. Небось, за всю жизнь ни одного матного слова в свой адрес не услышал. Ничего, еще услышишь. Тут тебе, бля, не университет в Столице Метрополии, здесь, мать его так, Африка! Мертвый, сука, континент. Здесь за кружку воды убивают, а потом сразу жрут, пока труп не остыл. Прямо так, сырым поедают, без соли и перца. Да еще и причмокивают от удовольствия.

Тряхнула головой, отгоняя злость.

Нужно этого дуралея немедленно проверить на вшивость. Не дай бог, подведет, своими руками придушу, слюнтяя кабинетного… Пристроились на тепленьком, понимаешь. Жизни не видели, пороху не нюхали. Повесить бы тебе на плечи тридцатикилограммовый рюкзак, мордой в болото окунуть, гнус напустить, а потом километров двадцать мелкой рысью…

Господи, ужаснулась, да что это со мной происходит? Почему я так разозлилась? Вроде бы никаких предпосылок не было. Какая-то прямо иррациональная злость. Ведь этот молоденький «научник» еще ни в чем не успел провиниться, а я его уже презираю.

Так, нужно немедленно взять себя в руки!

Не видно ни черта сквозь эти проклятые жалюзи. Аккуратно раздвинула пальцами, выглянула в образовавшуюся щелочку. Что-то не так! Что-то происходит. Странная суета и беготня по временному лагерю. Пауль орет, слов не разобрать, руками машет непонятно. Штурмовики разом залегли.

Васек затаился на соседнем сидении, по-моему, совсем не дышит.

Неожиданно захлопали выстрелы, загрохотал пулемет. Ага, теперь все понятно, бандюки не дождались нас в засаде и двинулись навстречу — наперехват. Это хорошо, преимущество теперь на нашей стороне. Наверное…

Застрекотал еще один пулемет, а потом разом грохнули десятки автоматов штурмовиков. Ох едрить твою за ногу, как говорит наш боцман, да тут же натуральная война начинается. А высадка еще не закончилась. Часть машин на судне осталась.

Я схватила сумку с медикаментами и перевязочным материалом, открыла дверцу и осторожно выскользнула наружу. Аккуратно выглянула поверх крыши «скорой», оценила ситуацию. Наши стреляют куда-то вправо, нападающих отсюда совсем не видно, Урал весь обзор перекрывает и военный тягач с большим количеством колес и длиннющим прицепом.

Пригибаясь к земле, перебралась на другую позицию, присела за чудовищно огромным колесом МАЗа, покрутила головой по сторонам, вроде все в порядке. Выглянула из-за колеса, — черные фигурки двигались цепью, быстро перебегая с места на место и припадая к земле. Время от времени, сверкали вспышки ответных выстрелов. Голые дикари, с ружьями и автоматами, — это не просто страшно, это безумно!

Над головой затрещал еще один пулемет, из смешного колокола, установленного над кабиной. Даже уши немного заложило от грохота и резко запахло сгоревшим порохом. Совсем рядом взвизгнула срикошетившая пуля, заставила спрятаться обратно за колесо и вжаться в песок. Рука непроизвольно стиснула сумку, кажется, внутри что-то хрустнуло.

Выглянула вновь. Один из «фашистов» лежит на песке совсем рядом, весь в крови и не шевелится, возможно, убит. Еще один, чуть дальше, елозит по песку, едва слышно стонет. Осторожно выбралась из-за колеса, подскочила к лежащему штурмовику. Бледен до синевы, прерывисто и часто дышит, кровь пропитала рубашку на груди. Рана под рубашкой свистит в такт дыханию кровавой пеной. Огнестрельный пневмоторакс. Хреново дело! Почти наверняка умрет. Я вам не Господь Бог. Операционная нужна, стерильные инструменты и куча времени. На раскаленном песке, спрятавшись от пуль за колесом, что я могу сделать?

Достала из сумки перевязочный пакет, зубами сняла обертку, крепко прижала к ране, чтобы перекрыть поступление воздуха в грудную клетку, зафиксировала бинтом. На ощупь нашарила в сумочке шприц с морфином, уколола в ногу, прямо сквозь брюки. Пусть пока полежит, нужно посмотреть, что со вторым?

Кто-то схватил меня сзади за плечо, грубо, по-медвежьи, надавил, прижал всем телом к обжигающему песку. Я попыталась высвободиться, но это оказалось невозможно, слишком не равны весовые категории. Затрепыхалась, как вытащенная на берег рыбешка, пытаясь сбросить навалившегося сверху здоровяка.

— Куда? — рявкнул Родион прямо в ухо, — совсем жить надоело?

— Там раненые, — огрызнулась я.

— Вот дура! — констатировал Эмиссар, сгреб меня за шиворот и волоком потащил по песку, не обращая внимания на жалкие попытки сопротивления.

— Да что вы делаете? — взмолилась я.

— Спасаю жизнь единственному врачу экспедиции, — прорычал Родион в ответ. Отрыл дверцу броневика и затолкал меня внутрь. Фактически забросил, словно котенка.

— Сиди здесь и не высовывайся, пока не разрешу выходить.

И с силой захлопнул дверцу, отрезав меня металлической стеной от внешнего мира…

То, что это сон, было понятно с самого начала. Так бывает иногда, ты спишь и понимаешь, что спишь, поэтому сон не глубокий, а какой-то поверхностный. И сновидение тоже совсем простое, с незамысловатым сюжетом и расплывчатыми образами. Плетется что-то невнятное, ну да и фиг с ним…

Потом видения обрели четкость, приснилось море, камни и дамба. Снился Мишка, но почему-то очень маленький, лет десять — двенадцать, не больше. И сам Стивен тоже видел себя ребенком, практически ровесником Михаила. Мысль о том, что они познакомились всего пару недель назад, почему-то так и не пришла в голову. Как раз наоборот, во сне все выглядело логично и абсолютно естественно. Два друга и одноклассника, прогуливают школу, бесцельно шляются по берегу, кидают небольшие камешки в воду, высекая блинчики и ждут вечера, когда можно будет вернуться домой, без опаски получить нагоняй от родителей.

Затем пошли на дамбу, посмотреть, как швартуется большое рыболовецкое судно — «Адмирал Ратинский». С дамбы очень хорошо просматривался причал, и было безумно весело наблюдать суету портовых рабочих, уверенные движения матросов на палубе, и степенного капитана с трубкой в зубах, отдающего распоряжения морякам.

Потом каким-то непонятным образом поменялась локация, и Стивен осознал, что они с Мишкой находятся в старом, давно заброшенном военном доке. Непонятно зачем пробираются к пришвартованному судну, сквозь хаос древнего металлолома, после демонтажа отслуживших свой век кораблей. Тут и там, высятся распиленные на части обломки старых сухогрузов, военных судов, рыбацких шхун и невероятно огромных пассажирских лайнеров. Повсюду ржавое железо, мусор, грязь и всевозможный бесполезный хлам. Воздух насквозь пропитан вонью гниющей рыбы и прогорклым запахом разлагающихся водорослей.

Вдвоем с Мишкой они взбираются по старой, насквозь проржавевшей лестнице, на самую вершину боковой башни. А затем по навечно застывшей стреле башенного крана перелезают на предназначенное для разборки судно. Стивен знает, что это сновидение, возможно поэтому не испытывает никаких эмоций. Он понимает, что может сорваться вниз с огромной высоты и утонуть. Но страха нет, только вялый интерес к происходящему, словно при просмотре не очень зрелищного кино, уже виденного много раз.

Старое железо не выдерживает даже очень незначительной нагрузки, все давно сгнило и проржавело насквозь, одна из перекладин отрывается, и Стивен падает вниз с огромной высоты. Но ему почему-то все равно не страшно, разве он может умереть в двенадцатилетнем возрасте? Ведь он давно взрослый, а это просто кино о нем, маленьком.