Когда Милли захлопнула за собой дверь, сбежав от противного полицейского, по ногам её побежали мурашки. Почувствовав дрожь, девушка сделала глубокий вдох, чтобы унять подкативший к горлу ком. Внутреннее смятение словно шквалистый ветер ворвалось в её сознание, не оставляя шансов удержать здравые мысли. Она прекрасно видела через плечо доктора Трешни, кого именно доставила машина скорой помощи и в каком состоянии. Третьяк на вид был в полном порядке, но вот человек на носилках… Милли стояла, прижавшись спиной к толстой деревянной двери, отделявшей её от коридора и неприятного полицейского. Казалось, что это он виноват в том, что девушке пришлось увидеть. Старший уполномоченный со своими вопросами, допросами, обвинениями… он сейчас виделся Милли главным злодеем во вселенной. В душе девушки, которая и имени своего не помнила, словно карточный домик разрушился образ такого желанного убежища. Все, кого она сейчас знала в этой странной реальности, в эту самую минуту находились в этой больнице. Разве что…

В голове набатом раздались звуки шагов, которые девушка слышала так отчётливо, словно бы шершавая даже под слоем белой краски деревянная дверь не отделяла её от коридора. Полицейский ушёл, и довольно быстро. Милли облегчённо выдохнула. Последние несколько мгновений погруженная в собственные мысли, она только сейчас заметила взгляд пристальных тёмных глаз из-за мутных стёкол старомодных очков. В палате было бы совсем темно, если бы не пятна тусклого жёлтого света нескольких ночников. В одном из таких островков и располагался наблюдательный пункт внимательной старушки. Уголки губ девушки нерешительно дёрнулись, но попытка улыбнуться не прошла. Седая полнощёкая женщина продолжала сверлить соседку по палате взглядом. Милли почувствовала, что тревога возвращается к ней снова. За всеми этими расспросами полицейского она позабыла, что сбежала из палаты от навязчивых голосов и этого самого взгляда. Навязчивые шепотки и смутные образы вернулись к девушке ещё днём после того, как по настоянию врача она приняла обезболивающее и немного поспала. Строгая седовласка в очках с толстыми стёклами словно бы тоже слышала всё эти стенания и увещевания призраков, круживших вокруг Милли. Слышала и таращилась, но ничего не говорила. И, несмотря на то что сейчас никаких голосов и образов поблизости не имелось, старушка не отводила остро заточенного взгляда от соседки по палате.

Милли очень не хотелось терять ощущение мнимой защиты, которую дарила дверь за спиной, но терпеть эту молчаливую игру в гляделки становилось всё сложнее. Резко хватанув воздух, девушка оттолкнулась от шершавого дерева и прошло через всю палату к окну. Плотные шторы были задёрнуты, отсекая обитательниц помещения не только от свежего воздуха, но и от света. Рванув от себя полу толстой ткани, Милли сразу почувствовала себя лучше. Прозрачный тёплый лунный свет заполнил палату наполовину, превратив её из бездонного узилища в обычное помещение с потолком и стенами. Сбоку раздражённо скрипнула панцирная сетка чужой койки. Девушка понадеялась, что старушка, изводившая её взглядом, повернулась набок, но проверять не стала. Вместо того чтобы подтвердить свои догадки, Милли потянулась дрожащими пальцами к тугому шпингалету окна. Воздух, ей сейчас нужен был воздух. Густо окрашенная белой краской створка поддалась лишь с третьего раза. Окно распахнулось даже не с дребезжанием, а с почти протестующим визгом. Но узнице больничной палаты уже было на это плевать. Милли хватала воздух большими глотками, выдыхая мелко и часто, сердце колотилось внутри, в носу щекотало, спина покрылась испариной. Паника, её атаковала паника. Девушка словно вынырнула из-под толщи воды последних дней и будто только сейчас осознала, что всё, что случилось с ней — это ни сон, ни выдумка, не какая-то игра. Всё это происходит с ней, сейчас, на самом деле. И в этой страшной реальности один из немногих, кто действительно постоянно пытался ей помочь, возможно, уже умер или вот-вот отправится на тот свет. Грудную клетку сковал спазм, в глазах потемнело. Милли легла грудью на широкий белый подоконник, чтобы выдавить из лёгких застрявший там острыми осколками воздух, но это не помогло.

— Успокойся, ты не одна, — тёплая рука легла девушке между лопатками, и спазм мгновенно прошёл.

— Кха… — хотела что-то сказать Милли, но закашлялась, увидев рядом старушку, которая ещё минуту назад сверлила её внимательным взглядом.

Седовласка, впрочем, решив, что её роль сыграна, молча развернулась и направилась к своей койке. Он и не думала ничего объяснять. Милли в смятении обернулась к окну, чтобы глотнуть свежего ночного воздуха. Ветви каштанов больничного сквера приветливо зашелестели, когда девушка подставила лицо ночному ветерку. Грудь больше не сводило и дышать стало намного легче. Милли снова легла на подоконник, но на этот раз, чтобы было удобнее рассматривать вечерний пейзаж. На небе блестела золотой монетой полная луна. В кампании с уличными фонарями она хорошо освещала небольшой скверик, расположенный за главным зданием больницы. Деревья были высокими, но росли на приличном расстоянии друг от друга, благодаря чему, между ними смогли разместиться массивные деревянные лавочки с кованными чугунными опорами в виде драконьих лап. Одну из них и рассматривала девушка, когда заприметила остановившийся у ограждения сквера автомобиль. Из машины выскочила знакомая фигура и поспешила к больнице, что-то прижимая к груди. Автомобиль поехал дальше, не набирая большой скорости, словно бы планируя остановиться где-то неподалёку, возможно, поближе к главному въезду на территорию больницы.

— Ну да, точно, — согласилась Милли, — я же не одна, — и окончательно успокоившись, девушка закрыла окно и поспешила на выход из палаты.

Появившаяся в ночи машина совсем не удивила девушку. Милли и раньше видела, как Тоню подвозят поздно ночью кавалеры. Так, по крайней мере, объясняла ситуацию новая подруга. Милли была благодарна медсестре за заботу, внимание, предоставленный кров и даже не думала её осуждать. Когда тебя бросают полуживой на пороге чужого дома, волей-неволей поймёшь, что жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на критику чужих выборов.

Закрыв за собой дверь палаты, Милли не услышала, как скрипнула панцирная сетки одной из кроватей. Девушка торопилась. Она спешила к пожарной лестнице, находившейся в противоположной стороне от той, куда ушёл Гнездо. Задержись она на минуту, подойди к окну, она бы заметила, как Вальтер Третьяк в чужом халате идёт по больничному двору за каким-то мальчишкой. Но ей было не до этого. Озираясь и опасаясь быть пойманной дежурной медсестрой, Милли прошмыгнула к пожарной лестнице, которая удачно располагалась поблизости от палаты. Тихонько слетев по ступенькам, беглянка оказалась на первом этаже. Она знала, где расположена сестринская, в которой Тоня должна была переодеться и оставить вещи, но идти туда не спешила. Что, если там окажется кто-то кроме подруги? Тогда пациентку-беглянку снова заставят вернуться в палату, и она не узнает ничего о самочувствии Право и Третьяка.

Тоня появилась из сестринской в криво накинутом поверх повседневного чёрного платья халате. В руке у неё был свёрток из какой-то вязаной кофты. Приметив эту деталь, Милли улыбнулась. В такую жару медсестра вряд ли надела бы что-то подобное, вероятно, принесла одной из возрастных пациенток. Хоть бы и той странной старушке с пронзительным взглядом, что осталась в общей палате на втором этаже. Тоня была очень доброй и всем старалась помочь. Милли поняла это ещё в тот день, когда впервые очнулась в больнице. Тогда медсестра оказалась единственной, кто действительно беспокоился о пациентке. Да и потом тоже… Именно Тоня помогла Милли с жильём на первое время, и уговорила Трешню отпустить пациентку из больницы. Право в тот момент внёс лишь завершающий аккорд, оформив временное опекунство над девушкой в беспамятстве.