Симпатичная медсестра поправила белый чепчик и бросила на доктора Карповича усталый взгляд. Мирослав Борисович насупился, ответил девушке равнодушной улыбкой и зашёл в палату к злосчастной пациентке. С её появления размеренные будни Карповича в больнице пошли кувырком. То полицейский пристаёт, то какие-то мужчины туда-сюда шастают, теперь вот Это. Карпович неприязненно окинул букет алых роз с крепкими бутонами, стоявший на полу в ведре. Именно его Мирослав Борисович назначил виновным в испортившемся настроении Тонечки. Медсестра, с которой у Карповича была длительная и приятная телу интрижка, избегала его со вчерашнего дня. Соединить одно с другим было несложно. Мирослав Борисович считал себя человеком умным, поэтому сразу связал два обстоятельства логической цепочкой, раз уж они проявились в его жизни в одно время. Он бы и рад игнорировать хотя бы одно из них, но ни плотный запах роз, заполнивший палату Милли, ни заплаканные глаза Тонечки не замечать было решительно невозможно.

Пациентка спала, и Мирослав Борисович с облегчением вздохнул. Хотя бы не придётся натянуто улыбаться, выдавать дежурные фразы, строить из себя благодетеля. Карпович взял карту, висевшую на спинке кровати. С момента, когда она попала ему в руки в первый раз, многое изменилось. Появилось и имя, и фамилия, и диагноз. Всё было заполнено рукой доктора Трешни. Мирослав Борисович поморщился. Старикан Казимир порядком поднадоел молодому, подающему надежды специалисту. Трешня был везде, и его было непозволительно много. Даже вот на этом бланке истории болезни его фамилия встречалась слишком часто. Да и если бы Карпович посмел себе признаться, то выяснилось бы, что подающим надежды он был, только когда Трешни не было рядом. В сравнении с доктором, у которого за плечами были не только талант и образование, но и опыт, Мирослав был слабо тявкающим кутёнком.

Задумавшись, Карпович столкнулся с ведром, в котором стоял ненавистный букет роз. Обиженный лязг не заставил себя ждать, отчего доктор раздражённо всплеснул руками. Но если это и был признак немой молитвы Морфею, то по адресу он не дошёл. Светловолосая девушка на больничной койке открыла глаза. Она не улыбнулась, как обычно, а пристально посмотрела на Карповича. Молчание. Доктор тоже затих, словно бы кто-то выключил звук, и действие из реальности перенеслось в немое кино. Вот-вот кто-то заиграет на клавишных подходящую мелодию в быстром темпе.

— Доктор? — не то спросила, не то поздоровалась девушка.

— Доброе утро, Мильяна, как сегодня твои дела?

— Мильяна? — задумчиво повторила за Карповичем пациентка.

— Ты что-то вспомнила? — лицо доктора оживилось.

— Вспомнила, — с печальной улыбкой констатировала девушка.

— И что же? — Мирослав Борисович сгорал от нетерпения, игнорируя странное поведение пациентки.

— Мне нравятся розы.

— И это всё?

— Кажется, да.

Карпович разочарованно вздохнул, вытащил из кармана медицинского халата небольшой фонарик и принялся за осмотр. Его надежды поскорее избавиться от пациентки лопнули, как пухлый мыльный пузырь с радужным бочком. Состояние девушки уже не вызывало опасений за её жизнь, но вела она себя странно. Как ни хотелось, но выписывать её было слишком рано.

— Как самочувствие? — дежурно поинтересовался Карпович.

— Уже совсем хорошо, доктор, — почти не соврала пациентка, рука которой пошевелилась под одеялом.

— Что там у вас? — насторожился Мирослав Борисович.

— Ничего, просто платок, — наиграно небрежно ответила Милли и продемонстрировала кулак с зажатой тканью.

— Понятно, — Карповичу на самом деле было непонятно, но не признаваться же.

— Доктор, а когда меня выпишут? — Милли всегда задавала этот вопрос во время процедуры осмотра.

— Ну… вот если бы память вернулась, то ответить на этот вопрос было бы проще, а так…

— Тоня сказала, что если я подпишу какие-то бумаги, то можно хоть завтра. Чувствую я себя хорошо, а память, она ведь может и совсем не вернуться, тогда, что? Оставаться всю жизнь в больнице?

— Хм, — насупился Карпович, — Тоня, значит…

— Да, — охотно продолжила пациентка, беззастенчиво спуская рубашку с плеча почти до самой груди, чтобы доктор мог послушать звуки её лёгких.

— И что она ещё говорит, ваша Тоня? — Карпович сглотнул, заметив, как от прикосновения холодной головки стетоскопа пациентка вздрогнула.

— Наша, — засмеялась Милли, — она же и ваша, не только моя.

— Что вы несёте? — Карпович дёрнул головой и принялся прочищать горло, к которому подкатил комок какой-то липкой мокроты.

— А что? — испуганно переспросила девушка, — Тоня разве не работает в вашей больнице, она же… медсестра, не может быть, чтобы…

— А, — кашлянул Карпович, — наша медсестра Антонина Шмаркова, я не понял, что речь о ней, ну, конечно…конечно, она у нас работает.

— Ох, вы меня напугали.

— Чем же? — насторожился Карпович.

— М… я решила, что она мне приснилась, — немного подумав, соврала пациентка.

— Как тот мужчина в костюме с собакой? — один уголок рта Карповича приподнялся, а под нижними веками наметились глубокие морщинки.

— Нет-нет, это совершенно другое, — виновато потупилась девушка.

— Вероятно, раз он задаривает вас такими букетами, — Карпович кивнул на ведро, поджав губы.

— Вообще-то, цветы были от меня, — донёсся уверенный мужской голос от двери.

Милли резко дёрнула рубашку вверх, случайно заехав локтем Мирославу Борисовичу по носу. Доктор вскрикнул и схватился за ушибленный орган.

— Простите, простите, — пролепетала Милли, пытаясь помочь Карповичу.

— Не волнуйтесь, — Петрац Право, держа в одной руке коробку, перевязанную широкой розовой лентой, а в другой — пухлый портфель, решительно прошёл через палату, — я готова вас защищать, — он выждал паузу, — в суде, если доктор подаст иск о членовредительстве.

Мирослав Борисович словно обиженная школьница всхлипнул что-то нечленораздельное через ладонь, прижатую к лицу, и выскочил из палаты. Милли проводила спину доктора Карповича испуганным взглядом. В это время Петрац беззастенчиво рассматривал девушку, пока та задержалась вниманием на двери.

— Ждёте, когда он вернётся? — первым нарушил молчание адвокат и водрузил принесённую коробку с ленточкой на тумбочку.

— Кто? — смутилась девушка, переведя взгляд на гостя.

— Доктор?

— Нет, просто… А вы сегодня один?

— А меня одного мало? — усмехнувшись прищурился адвокат.

— Простите, — непонятно за что извинилась Милли.

— Я согласен, но только если мы перейдём на ты.

Девушка вымученно улыбнулась вместо ответа. Адвокат осмотрелся, и, не найдя никакой прочей мебели кроме койки и тумбочки, тяжело вздохнув расстегнул пиджак. Сесть на койку он не посмел, за что Милли была ему благодарна. Молчание затягивалось. Мужчина прошёлся по палате, изучил букет в ведре, выглянул в окно. Он, кажется, на самом деле ждал ответа на своё предложение. Милли это казалось странным, ведь для чего-то он сегодня пришёл, а теперь молчит и тянет время. В том, что его час стоит серьёзных денег, девушка не сомневалась.

Милли из-под опушенных ресниц рассматривала бродящего по палате адвоката. Петрац Право выглядел сегодня даже чуть более элегантно, чем обычно. Строгий костюм тройка, сшитый из дорогой ткани патентованного цвета “бургунди”, отливал при больничном освещении умеренным серебристым блеском. Из нагрудного кармана адвоката выглядывал край затейливо сложенного шёлкового платка с узором пейсли. Но особое внимание девушки привлёк не он, а галстук из такой же ткани, а точнее, зажим на нём.

— Это у вас Балашевич? — не вынеся тянущего силы молчания, спросила Милли.

— Да, — охотно отозвался Петрац пусть и с ноткой лёгкого разочарования в голосе, — коллекция этого года, а вы, — адвокат вздохнул, — разбираетесь в ювелирных домах?

— Ммм, не помню, — виновато отозвалась Милли, — но, кажется, я прежде видела это вещицу.