– Тридцать один.
– Мне было тридцать, когда впервые уехал из Воркуты. А до этого и не был нигде. Родился, учился, женился… тьфу, ерунда все это. Знаете… скажу, чего уж там… был один период, когда все было хреново. Очень хреново. И я подумал, – Иван покрутил стаканчик, снова заглянул, не появилось ли там чего, поставил на место. – Подумал – все зря. Ни к чему, понимаете? Бывало у вас такое? Да бывало, конечно, у всех бывает… Ну, вот. А тут эта Лиза. Только не как с вами. Она ко мне в коридоре подошла. Обняла и поцеловала. Просто так, понимаете? А потом мы разговаривали… Ну, как? Она в основном, конечно, говорила. Типа, какой я хороший и замечательный и вообще лучше всех. Глупости такие… Но после этого как-то все пошло, знаете. С мертвой точки сдвинулось. Как будто меня достали из холодильника и выставили на солнце. Вот примерно так. Она действительно хорошая девочка. Малость навязчивая и, ясное дело, с прибабахом, но хорошая. Не обижайте ее, ладно?
– Да я и не собиралась. Только… о чем с ней говорить-то?
– Да о чем угодно! – воодушевился Очитков. – О себе рассказывайте – куда ходили, что купили, что ели. Все проглотит. О ней самой спрашивайте. Да это вообще неважно! Скажите, а я выгляжу совсем дураком?
– Не совсем, – улыбнулась Саша. – Пожалуй, мне пора.
Телефон в сумочке тихо тренькнул. Пришло сообщение. Она знала – от кого.
7
«Сейчас, я смотрю свои – старые рисунки. Что, я рисовала в 7 лет. Они все такие яркие! И письма, что я писала – в 7 лет. Я писала, там, „как красиво жить“. И меня порозила вот этот запись… Что я писала… 7 лет».
«Я пришлю вам сийчас рисунки вы, не ругайтесь но смиятся можно – они такие смешные…»
Куча ржущих смайликов.
Пауза.
Пошли рисунки. На первом явно принцесса – корявая, кривоногая, в огромной короне. Наверное, Лиза рисовала себя. Домик, рядом собака. За домиком что-то серое, бесформенное. Может, пролилась краска. Две фигурки – маленькая и большая. Лиза и ее мама? Саша зябко поежилась. Лиза рисовала нелепо, некрасиво. В семь лет так уже не рисуют.
Дальше шли разные люди – большие и маленькие, косые, кривые, пучеглазые… но с неизменными улыбками, широкими, как куски спелого арбуза.
Кто они такие, кем были для Лизы?
«И тогда я заплакала».
Написано было без ошибок, почему-то увиделось, кольнуло именно это.
«Почему? Что случилось, Лиза? Тебя кто-то обидел?»
«Нет. Обидила сама себя. Этого не будет никогда просто, я, пняла, что этого не будет. И все. Я опять плакать буду… Нет не буду. Вы же теперь есть. И Иван Борисович и тетя Таня и Мурзик. Я никогда не буду плакать потомучто вы со мной дружити, вы, самыи замечательные. Такие люди должны быть на земле (на Земле!!!) И еще!!! У меня!!! Есть тайна!!!»
«Лизонька, ты такое солнышко! Ты очень светлая девочка».
Саша тыкала по клавишам и понимала, что пишет не то. Какой-то тупой штамп. Но ничего путного в голову не пришло.
«Да, я, солнышко!!!» – радовалась Лиза, раскидывая свои запятые к месту и не к месту. – «Я хочу быть, сонцем. Чтоб меня кто-нибуть видел. И всегда улыбались… И хочу, быть сияющий!!!»
За окном висела глубокая ночь. Словно вырезали кусок черной замши и вклеили в проем. Под боком посапывал Женя.
«Спокойной ночи, Лиза. Ложись пораньше, а то не выспишься».
«Спокойной ночи милая милая милая моя. Вы ангел».
На экран прилепился стикер с облачком и выглядывающей луной. С минуту телефон голубовато светился на тумбочке, потом погас. Саша уснула моментально и легко.
Мурзик бегал по ярко-зеленому широкому лугу. Трава мягко стелилась до самого горизонта. Он был одновременно похож на Мурзилку из детского журнала и на резинового пупса из магазина игрушек. Один вид его внушал Саше ощущение легкой невесомой радости. Она сидела на заборе и болтала ногами. Ей тоже хотелось бегать, но она стеснялась. Ну как она будет выглядеть на этой бесконечно-зеленой траве, под солнышком? Это Мурзику хорошо, а она-то на каблуках и вообще… взрослая девка.
Потом пришла мама и стала говорить о том, что годы уходят, что этот Женя – тот еще хлыщ и толку от него не будет, что она ведет себя как дура, как дура, как дура… Саша закрывала уши руками, но все равно это слышала. Многократно повторенное слово окатывало барабанные перепонки болезненным прибоем. Ей нужно было кивать матери, нужно было выглядеть вежливой и заинтересованной, а хотелось смотреть на Мурзика. И она все вертела головой: туда – сюда.
А потом Мурзик скрылся из виду. На Сашу накатила злость. И она проснулась.
Женя возился на кухне. Проснулся, захотел есть, залез в холодильник, смешал и пожарил до черной корки все, что вообще технически смешивается. Бедняжка… Саша зевнула, свесила ноги, подобрала с пола маслянисто-шелковый комок халата. И потянулась за телефоном.
Иван Очитков: «Здравствуйте. Извините ради бога… У Лизы завтра день рождения. Просто поздравьте ее, если не трудно. Киньте какую-нибудь открыточку. Ей будет приятно. Спасибо».
«Хорошо. А не лучше ей передать подарок?».
К Сашиному удивлению, Иван ответил сразу, будто заранее ждал.
«Лучше не надо».
«Почему?».
«Будет слишком много прыганий и восторгов».
«Ну и что? Разве это плохо?»
«Не знаю… Делайте, как считаете нужным».
– Са-шень-ка!
– Одну минуточку… У, какой запах! Вкусняшка!
Пахло жареной колбасой и луком. И где это, интересно, он раздобыл колбасу с утреца?
«Что она любит? Может, мечтает о чем-то?»
«Ну… не знаю. Да она всему будет рада, любой ерунде. Вы же ее знаете».
Нет, не знаю. Тупой Иван. Саша швырнула телефон на подушку и отправилась навстречу жирам, углеводам и канцерогенам.
8
После третьего магазина Сашу охватило отчаяние. Все было совсем не то. Она уже перебрала чертову кучу мягких игрушек, одежды и бижутерии, облазила книжный отдел, перенюхала все духи, годящиеся юным девушкам, заглянула даже в зоомагазин… Ничего, никаких идей.
В телефон заглядывать не хотела. Боялась сообщений. Знала, о чем они. Знала так, будто не было никакой сотовой связи, а была другая – из мозга в мозг, прямо сквозь вспыхивающие синапсы нейронов. Вот Женя – не прочь встретиться, не прочь развлечься. Вот мама, отложенная на потом, обиженная. Лиза Воробей, задыхающаяся от восторга и любви. Любви ли? Да что она в этом понимает – несчастная девочка, ученица восьмой категории, бегущая вприпрыжку меж румяных рядов смайлов и алых сердец? И этот Иван еще…
Из-под ног разлеталась вода. Коленки стеклянно подмерзали. Саша быстро шагала мимо разукрашенных манящих витрин, спешила домой – к лифту, теплу и хрустящим простыням. Ну их всех! Обойдутся без нее. Открытка так открытка.
А на углу вдруг остановилась. Перед ней стоял небольшой цветочный магазинчик. Саша уверенно толкнула стеклянную дверь.
«Я написалла стихи!!!
Только они нескладн ну да ладно. Иван Борисович, писал, сказал зато, от души!!!
Хотити вы хотите?»
«Да, конечно!»
Сердечко. Зажмурившийся от удовольствия котенок.
«Только пока я написала про себя, а потом про вас, обищаю)))».
«Хорошо. Я уже хочу почитать».
«Крылья появились у нее.
Она могла летать.
Ей хотелось поддержки, чтоб взлететь еще выше.
Трудности ей давали не легко.
Но она улыбается)
Она верит.
У нее смех, слышатся везде.
Не надо ей врать в лицо.
Она тоже чувствительная.
Она любит танцевать,
Любит получать удовольствие.
Она понимает людей.
Ей всех жалко.
Но она очень сильна».
