За два года Сайто узнал, каким маршрутом Зорге добирается до работы, каким возвращается домой, какие любит питейные заведения и рестораны. Но предсказуемость Зорге и то, что он всегда оставался на виду, разумеется, были лишь внешним результатом (как правило) кропотливых ухищрений. Сайто и четырем его коллегам из Токко приходилось вести слежку за 140 немцами, а значит, его наблюдение за Зорге не могло не прерываться. Ему так и не удалось выследить предусмотрительного Зорге по пути на ежемесячные встречи с Мияги и более редкие встречи с Одзаки в чайных и ресторанах Токио, а порой и в многочисленных “отелях для свиданий”. Выдуманного “г-на Отаки”, резервировавшего столики в ресторанах, Токко никогда не связывало с советником правительства Одзаки. В досье наблюдения Токко в связи с Зорге ни разу не фигурировало ни имя Мияги, ни имя Одзаки^[23].

Еще одна пара глаз ежедневно следила за Зорге из наблюдательного пункта полицейского участка Ториидзака, в 300 метрах от его дома. После аварии наблюдать за домом Зорге, пока он восстанавливался, был приставлен молодой офицер полиции Аояма Сигэру. Благодаря своему таланту располагать к себе тех, кто мог представлять для него наибольшую опасность, Зорге удалось подружиться с юным полицейским. Но с самого начала у Аоямы “возникло впечатление”, что в скромном деревянном доме на улице Нагасаки “творятся какие-то темные дела”. Зорге часто разговаривал с Клаузеном по телефону, а Клаузен заходил к Зорге, даже когда его не было дома, – но, встречаясь в “Золоте Рейна” и других немецких заведениях, они никогда вместе не выпивали. “По их поведению можно было подумать, будто они едва знакомы – обменивались только кивками”, – вспоминала Ханако^[24]. Сайто тоже почувствовал какую-то странность в отношениях Зорге с Клаузеном.

Аояма также попытался расспросить Фукуду, домохозяйку. Она ничего ему не сказала, кроме того, что ее хозяин часто сжигал только что напечатанные документы^[25]. Вскоре “любезный на вид” молодой человек появился у Ханако и вежливо, но настойчиво стал расспрашивать ее об их отношениях с Зорге. Деликатно подчеркивая, что не будет задавать Ханако никаких вопросов, которые бы не задал сестре, агент попросил ее выкрасть у Зорге документы. “Я не могу украсть, ничего ему не сказав!”^[26] – возражала Ханако. Когда Ханако сообщила Зорге об этом визите, он ничем не выдал своего беспокойства. “Дать тебе мои документы?” – предложил он, рассмеявшись. Ханако отказалась, хотя и признала, что понервничала из-за визита полицейского. Если полиция снова к ней обратится, сказал ей Зорге, пусть скажет, чтобы они обращались к нему напрямую.

Клаузен не обладал железной выдержкой Зорге. Его обязанности радиста требовали раз в несколько дней перевозить радиопередатчик на разные точки для выхода в эфир. Он рисковал все больше, и это серьезно сказывалось на его нервах. Однажды в начале 1939 года Клаузен ехал в такси, не выпуская из рук своего черного кожаного чемодана, и водитель по ошибке включил поворотник. Бдительный патрульный остановил их и с любопытством уставился на сидящего сзади иностранного пассажира с загадочным багажом. Но вместо того, чтобы расспрашивать Клаузена, полицейский забрал водителя в ближайший пост полиции и допрашивал, пока пассажир “мучительные” полчаса потел на заднем сиденье. Когда водитель вернулся и они снова пустились в путь, Клаузен чувствовал себя так, “словно вырвался из логова тигра”, как он рассказывал японским следователям^[27].

Чего не знали ни Зорге, ни Клаузен, это того, что начиная с 1938 года все их шифрованные сигналы перехватывались и записывались министерством телекоммуникаций Японии. Благодаря их работе по отслеживанию радиосигналов, а также после наводки от военных властей Кореи японские власти знали, что из разных районов Токио регулярно выходит на связь мощный нелегальный передатчик. По всем постам муниципальной полиции, в том числе на участок Ториидзака, была разослана директива попытаться вычислить источник этих сигналов. Но запеленговать передатчик Клаузена японцам так и не удалось. И к счастью для Зорге, использовавшийся им российский военный шифр оказался японцам не по зубам: сообщения дотошно отслеживались и записывались японцами в постоянно пополняемом досье, состоявшем из невразумительных групп чисел^[28].

Агентура Зорге стала походить на непомерно разросшуюся и живущую самостоятельной жизнью семью, членов которой связывала не столько преданность борьбе за идеалы коммунизма, сколько общая роковая тайна. И за деньгами, советом и моральной поддержкой все члены этой семьи обращались к ее харизматичному и на первый взгляд невозмутимому главе, Зорге.

Клаузен жаловался в первую очередь на финансы и невероятный стресс, сопряженный с его работой. Бранко Вукелич – на личные дела. В агентуре Вукелич выполнял роль универсального мальчика на побегушках: он собирал крупицы информации по своим журналистским знакомым и выполнял рутинную работу, проявляя микропленки, подлежавшие отправке в Москву. Его супруга Эдит выполняла функцию жены мальчика на побегушках. Она не получала от Москвы никаких денег, пополняя скудный доход семьи за счет уроков гимнастики. Их маленький сын Поль сплачивал их семью. “Вукелич купил сыну электрическую железную дорогу и сам играл с ней”, – вспоминал его друг^[29]. Но брак Вукелича трещал по швам уже спустя год после приезда семьи в Токио. 14 апреля 1935 года Вукелич отправился в район Суйдабаси в “Ногакудо” на воскресное представление японского театра Но. Рядом с ним сидела очаровательная молодая японка, которую сопровождал ее отец. Вукелич подошел к ней после представления в вестибюле и представился. Ямасаки Есико оказалась девушкой из хорошей семьи, выпускницей английского колледжа Цудо в Токио, хорошо говорившей по-английски. В интервью 1976 года она вспоминала, как была воодушевлена и взволнована, когда к ней подошел иностранец. Вукелич влюбился с первого взгляда. На следующий день он отправил ей свое первое любовное письмо. Всего таких писем будет 91, а переписка перерастет в брак^[30].

В 1965 году один из японских следователей, допрашивавший Вукелича, утверждал, что московский Центр приказал Вукеличу развестись с Эдит и жениться на японке, чтобы ближе сойтись с местным населением^[31]. В советских архивах нет никаких указаний на подобные инструкции. Сама история представляется невероятной – не в последнюю очередь потому, что Зорге, по собственному опыту знавший, что в традиционных японских семьях отношения между японками и европейскими мужчинами жестко порицались, выступил бы категорически против столь безрассудной схемы. Очевидно другое: роман Вукелича и Иосико продолжился, и его оскорбленная и все более непредсказуемая жена Эдит представляла для Зорге все большую опасность.

Ханако рассказывала Зорге, будто “всем известно”, что Вукелич предавался любви со своей японской возлюбленной на первом этаже, когда наверху рыдала жена. (Вукелич вообще не вызывал у Ханако симпатии: “никаких манер”, всегда грубо разваливался на диване, когда заходил к Зорге^[32].) Зорге и Клаузену было известно, что Эдит, с тех пор как у мужа начался роман с Иосико, начала встречаться с другими мужчинами^[33]. Хотя все члены группы были, по крайней мере номинально, убежденными коммунистами, чтобы разрешить проблему с Эдит, Зорге пошел на исключительно капиталистический ход: он заплатил ей. В марте 1939 года Эдит переехала в собственный дом и за размещение одной из радиостанций Клаузена в новой точке стала получать скромное жалованье в 400 иен в месяц из бюджета Центра плюс еще loo иен на расходы. “Она выступала в каком-то смысле в роли проститутки, давая мне пользоваться своим домом для радиосвязи”, – пренебрежительно отзывался Клаузен о новой роли Эдит. Ее “щедрое” жалованье, говорил Клаузен следователям, было оправданно, потому что они с радистом были повязаны “нелегальными связями” в рамках разведдеятельности^[34].