Одзаки был прав. В июле 1937 года японская армия вступила в столкновение с китайскими войсками в пригороде Пекина на мосту Марко Поло. Поводом послужил ничтожный инцидент. После необъявленных ночных маневров японской армии один солдат – рядовой Симура Кикудзиро – не вернулся на свой пост. Чтобы разыскать пропавшего, его командиры потребовали разрешения войти в город Ваньпин. Получив отказ от местного китайского командира, японцы приступили к обстрелу города.

В Токио Коноэ понимал, что ему ничего не остается, как направить три дивизии на защиту чести страны. Япония не претендует ни на какие территории Китая, сообщил он в парламенте 27 июля, она просит лишь “о сотрудничестве и взаимопомощи, которые станут вкладом Китая в культуру и процветание Дальнего Востока”. Коноэ также предостерегал военных, чтобы они не доводили этот конфликт до эскалации. Его пожелание откровенно проигнорировали. К середине августа Генштаб империи – уже без какого бы то ни было гражданского надзора – приступил к общему штурму, в результате которого к декабрю 1937 года японцы подойдут к столице националистического Китая Нанкину^[48]. И хотя ни один из руководителей еще не осознавал этого, стычка у моста Марко Поло ознаменует начало Второй мировой войны в Азии.

В субботу 14 мая 1938 года в два часа ночи “Папаша” Кейтель закрыл бар “Золото Рейна”, выставив за дверь Зорге и его друга принца Ураха. Принц остановился в отеле “Империал”. Он был настолько пьян, что принял чудовищное предложение Зорге подвезти его до гостиницы. Советский шпион и немецкий принц сели на мощный черный мотоцикл Зорге и понеслись по городу. Бар в “Империале” был уже закрыт, но один австрийский бизнесмен, знакомый Зорге, разрешал ему пользоваться личным баром в его номере, вне зависимости от того, там он или нет. Урах, устояв перед уговорами друга присоединиться к нему, отправился спать, предоставив Зорге в одиночестве копаться в номере австрийца. Единолично опорожнив бутылку виски, Зорге вернулся в номер Ураха, пытаясь уговорить его отправиться к нему на улицу Нагасаки и продолжить возлияния там. И снова Урах благоразумно отказался.

Зорге всегда гонял на умопомрачительной скорости, даже когда был трезв – что подтверждала и завороженная Смедли, и насмерть напуганный Клаузен. Его мотоцикл был одной из самых тяжелых и мощных моделей, существовавших на тот момент, – двухцилиндровый К-500 Zimdapp 1934 года, который Зорге купил два года назад у Клаузена. Этот зверь с двигателем 498 см^[3] весил 180 килограммов и разгонялся до 120 км/ч. Пьяный и предоставленный самому себе, Зорге помчался на своем ревущем мотоцикле к Тораномону и свернул налево на узкую грунтовую дорожку у посольства США. Проехав мимо него, он потерял управление и с разгона врезался в каменную стену^[2]. Услышав грохот, дежуривший у ворот полицейский поспешил на помощь. “Сюда, сюда!” – позвал Зорге. Несмотря на сломанную челюсть, он как-то умудрился попросить полицейского позвонить Ураху в “Империал”^[3].

Урах вскоре приехал на место происшествия. Зорге первым делом попросил его: “Скажи Клаузену, чтобы он немедленно приехал!”^[4] Ураху не могло не показаться странным, что Зорге просил позвонить не своей подруге и не кому-то в посольстве Германии, а просто знакомому, но просьбу выполнил. К тому моменту как Клаузен и его жена Анна приехали в американскую больницу святого Луки, Зорге был едва в сознании. Его левая рука была вывихнута, зубы выбиты ударом ручки мотоцикла, сломавшим ему челюсть и повредившим череп. Зорге прошептал Клаузену, чтобы он выставил в коридор всех врачей и медсестер, и, едва они остались наедине, из последних сил произнес: “Забери все из моих карманов!” – и потерял сознание.

В перепачканной кровью куртке Зорге Клаузен обнаружил документы, которые могли стоить жизни им обоим. Это было несколько незашифрованных разведдонесений, составленных по-английски и готовых к шифрованию, а также увесистая пачка американских долларов. Схватив компрометирующий материал и ключи от дома Зорге, Клаузен поспешил на улицу Нагасаки и лихорадочно бросился убирать все подозрительные бумаги, в том числе и дневник начальника. Спустя несколько минут после ухода Клаузена в больницу приехал Вайзе из информационного агентства DNB – вероятно, ему позвонил Урах, – чтобы спрятать вещи Зорге от полиции, на случай если она не устоит перед искушением обыскать его жилище и обнаружить там секретную информацию из посольства. Клаузен провел остаток ночи в ужасе, что полиция вот-вот нагрянет в его дом, где хранилось все его оборудование, а в стену была встроена антенна, и станет требовать объяснений, почему Зорге вызвал его в столь срочном порядке^[5].

Безответственное поведение Зорге граничило с сумасбродством. Документы, находившиеся при нем, когда он в предрассветные часы пьяный разъезжал по улицам Токио, не только стоили бы ему карьеры разведчика и жизни, но спровоцировали бы и масштабную облаву, в ходе которой в руки полиции попали бы все его известные коллеги – в том числе его лучший агент Одзаки. Кроме того, разоблачение коммунистической агентуры, внедрившейся в посольство Германии и подобравшейся так близко к центру японского правительства, безусловно, укрепило бы позиции милитаристов в армии, отстаивавших необходимость нападения на СССР. Алкоголизм Зорге и его пагубная тяга к риску едва не подорвали безопасность Советского Союза, который он, по его словам, пытался защищать.

Риск был тем более безрассудным, учитывая, какого беспрецедентного доверия Зорге добился в посольстве Германии. После инцидента у моста Марко Поло посол Дирксен создал “исследовательскую группу”, состоявшую из Отта, Зорге и заместителя военного атташе майора Эрвина Шолля, для анализа эскалации войны в Китае. Группа занималась поиском информации о вооруженных силах Японии и их расположении. Официальное присутствие Зорге в круге избранных лиц посольства – имевшем дело с новейшей секретной информацией – вывело отношения резидента с Германией на новый уровень. Своему другу, журналисту Зорге, Отт мог передавать любые секретные данные за завтраком или за аперитивом, но его появление на формальных секретных встречах давало ему статус едва ли не официального члена руководства разведки Германии.

Очевидно, Отт доверял Зорге и полагался на предоставляемую политическую информацию о Японии, которую тот получал из чрезвычайно надежных источников. Но для того чтобы убедить Дирксена в необходимости включить Зорге в состав исследовательской группы, одного доверия Отта было мало. По-видимому, Дирксен уже принял как данность, что Зорге является тайным агентом Германии (этого же мнения придерживался и третий секретарь посольства Мейснер). Вероятно, этот статус закрепился за Зорге из-за секретных отчетов, которые он стал регулярно направлять в Берлин генералу Томасу.

Вскоре Зорге окажется еще более непосредственно вовлечен в официальную орбиту разведки Германии. Наглядное свидетельство высокой оценки Берлином его работы появилось в 2015 году: один из сотрудников букинистической лавки “Тамура Сотэн” в токийском районе Дзинботё обнаружил личное письмо, адресованное Зорге недавно назначенным министром иностранных дел нацистской Германии Иоахимом фон Риббентропом. В письме, датированном маем 1938 года, содержалось поздравление Зорге с его 42-летием (с некоторым опозданием) и похвалы за его “выдающийся вклад” в работу посольства в Токио. В письмо была вложена фотография Риббентропа с его подписью. В то время как относительно преданности агента Зорге Советскому Союзу никогда не возникало никаких вопросов, с 1937 года для немцев он фактически стал едва ли не столь же ценным офицером разведки, как и для русских.