Ханако услышала последние, самые откровенные, пьяные тирады своего любовника. На следующий день Зорге предположил, что пришла пора ей отвезти свои вещи к матери. Он также настоял, чтобы она взяла 2000 долларов. И на этот раз Ханако не стала возражать.

Середина августа 1941 года, когда эшелоны с сотнями тысяч японских военных следовали в северную Маньчжурию, а рабочие Mantetsu строили запасные пути на случай вторжения в Сибирь, стала моментом наивысшей угрозы для Советского Союза. Нападение Японии зависело от успеха вермахта на западе. Попытки Коноэ прийти к соглашению с Америкой терпели крах.

Это был момент наивысшей опасности и для Зорге. Над агентурой нависло как минимум пять смертельных угроз. Выполнив задание в Китае, в Токио вернулся Харуцугу Сайто, суровый молодой сотрудник иностранного отдела политической полиции, и возобновил наблюдение за Зорге. Министерство связи Японии также подбиралось все ближе к источнику коротковолновых сигналов, которые оно отслеживало с 1936 года. У сотрудника местной полиции Аоямы появилась многообещающая зацепка, указывающая на то, что нелегальной радиостанцией мог управлять Клаузен. Ханако также оказалась в центре внимания полиции, и, хотя она почти ничего не знала о специфике работы Зорге, было очевидно, что при аресте и суровом допросе она может сообщить множество подозрительных подробностей о деятельности своего любовника. И, конечно же, сотрудник гестапо Мейзингер, несмотря на положительные донесения о Зорге, все еще представлял серьезную и непредсказуемую угрозу.

Зорге не знал, что с совершенно неожиданной стороны над ним нависла и шестая угроза. В июне 1941 года в Токко вспомнили о вернувшейся из Америки японке с подозрительным коммунистическим прошлым по имени Томо Китабаяси. Теперь она зарабатывала на жизнь шитьем в провинции Вакаяма, а когда-то сдавала Мияги комнату в Калифорнии. Офицер Мицусабуро Тамадзава из отдела “полиции мысли” получил запрос на ордер, позволяющий допросить ее и ее мужа. Рассмотрев улики против нее, Мицусабуро счел их безосновательными. Он посоветовал избавить “пожилую даму” (Китабаяси на тот момент было 56 лет) от допроса в жаркие летние месяцы и рекомендовал отложить его до сентября. Так, благодаря причудливой старомодной галантности агентура получила отсрочку исполнения приговора^[2].

Эта отсрочка сыграет ключевую роль в важнейшей миссии Зорге – получить весомое подтверждение, что план “Север” не будет претворен в жизнь. В августе наконец появились вещественные доказательства, складывавшиеся в окончательную картину. Вернувшись из инспекционной поездки по Маньчжурии, Веннекер рассказал Зорге, что готовящиеся к возможной переброске на российский фронт отряды неопытны и второсортны; лучшие войска отправляли на юг сражаться с Китаем. Одзаки раздобыл еще больше сведений о грозящем топливном кризисе, который становился главным аргументом для экспансии Японии в южном направлении. Но самыми важными стали донесения Веннекера о том, что японский флот успешно противостоит планам войны на два фронта, северный и южный, и получил разрешение на оккупацию Таиланда к концу года^[3].

Вслед за этой информацией скоро поступило аналогичное донесение от Одзаки. В ходе трехдневного совещания командующих Квантунской армией, Генштабом Императорской армии и гражданским правительством было решено отложить нападение на Россию до следующего года. Армия, в частности праворадикальная группировка, называвшая себя “Молодыми офицерами”, была “совершенно возмущена этим решением”, докладывал Одзаки. Однако генералы не могли полностью игнорировать флот и правительство. Полномасштабное наступление в северном направлении требовало масштабной логистической поддержки и тысяч тонн топлива, которое на тот момент контролировалось преимущественно флотом. Мияги тоже подтвердил радостную новость, что войскам, задействованным в ходе второй волны мобилизации, выдавали не шинели, а форму для тропиков. 24 августа принц Сайондзи, зайдя к Одзаки в здание Южно-Маньчжурской железной дороги, подтвердил, что “армия и правительство уже приняли решение не вступать в войну” с Россией^[4].

Докладывая эти новости Зорге, Одзаки сделал ряд уточнений. Квантунская армия все равно осуществит нападение, если ее силы будут втрое превышать силы Красной армии в Сибири, или если Советский Союз потерпит поражение и “появятся явные признаки внутреннего развала Красной армии в Сибири… если это не произойдет, самое позднее, к середине сентября, проблема с Россией будет отложена до таяния снега весной следующего года… самое раннее”^[5]. Несмотря на предостережение Одзаки, Зорге “казался счастливым, как будто сбросил с себя тяжкое бремя”^[6]. Наконец он смог составить сообщение в Москву, которого там ждали с таким нетерпением. “Зеленая бутылка [японский флот] и правительство решили не развязывать войну [против России] в течение этого года”, – написал он 22 августа и передал это сообщение Клаузену.

Радисту не удалось его передать.

К этому времени у Клаузена были на то гораздо более весомые причины, нежели неприязнь к Зорге и страх разоблачения. Как он сам признавался, он активно саботировал работу агентуры. “В то время у меня менялось мировоззрение. Мне была невыносима мысль о том, чтобы отправить в Москву эту информацию”, – рассказывал Клаузен японской полиции после ареста. Но это явное признание, возможно, не отражает всей правды. В тюрьме Клаузен выторговывал себе право на жизнь. О своем решении частично сократить более раннее сообщение, касавшееся нефти, Клаузен рассказывал следователям, что “в той части сообщалось о значительном сокращении запасов топлива у японской армии. Это было очень важно для Японии, и подобных сведений не знал никто, кроме нас”^[7]. Иными словами, Клаузен утверждал, что на самом деле был на стороне Японии.

Фактически Клаузен все же передал суть судьбоносного сообщения от Зорге, но произошло это три недели спустя, 14 сентября. “ИНВЕСТ [Одзаки]… сказал, что японское правительство решило не выступать против СССР в текущем году, но вооруженные силы будут оставаться в Маньчжурии на случай возможного выступления будущей весной, в случае поражения СССР к тому времени. Инвест заметил, что СССР может быть абсолютно свободен после 15 сентября. ИНТЕРИ [Мияги] сообщил, что один из батальонов 14-й пехотной дивизии, который должен быть отправлен на север, остановлен в казармах гвардейской дивизии в Токио”^[8]. Отсюда можно предположить, что в конце концов Клаузен был скорее трусом, нежели предателем.

Радист даже решил добавить к сообщению Зорге важные новости, что “ПАУЛА [удивительно ненадежное кодовое имя, данное Центром Веннекеру, которого звали Пауль] сказал мне, что он уверен, что очередное большое наступление немцев будет направлено на Кавказ через реку Днепр. ПАУЛА думает, что если немцы не получат нефти в ближайшее время, то дальше они должны проиграть войну. Поэтому бои около Ленинграда и Москвы являются более или менее для показа, а главная атака должна быть на Кавказ”^[9].

Зорге дал Кремлю первое совершенно точное предупреждение, что Гитлер готовит атаку на Сталинград. На всякий случай Зорге также передал в той же степени точный прогноз, что Япония скоро вступит в войну с Америкой. “Один из друзей В [оенно-] Морского флота сказал Паула…, что выступление Японии против СССР больше не является вопросом. Моряки не верят в успех переговоров Коноэ с Рузвельтом и подготавливаются к выступлению против Тай и Борнео. Он думает, что Манила должна быть взята, а это означает войну с Америкой”^[10]. В истории разведки по пальцам можно сосчитать донесения, где в считаных словах содержалось бы столько пророческой информации. Зорге, как будет впоследствии утверждаться, не предупреждал Сталина открытым текстом о нападении на Перл-Харбор. Однако он указал на неизбежность войны между Америкой и Японией за три месяца до ее начала.