— Слушаюсь Ваше святейшество, и благодарю за доверие, — поклонился отец Иаков.

— Что касается тебя брат Иньиго, — взгляд Каликста III перевёлся на меня, — мы решили дать тебе доступ в архивы библиотеки, для продолжения твоих научных трудов в изучении греческого и латыни.

— Благодарю Ваше святейшество, о лучшем я не мог даже мечтать, — подготовленный кардиналом Торквемада, я смиренно поклонился папе.

А вот на курии такая награда явно вызвала удивление. Кардинал Орсини изумлённо заметил.

— Святой отец, сопоставима ли награда свершённому? Мне казалось, что вы довольны проведённым расследованием.

— Это так кардинал, — Каликст III кивнул, — как и выданной за него наградой.

Тут уже Орсини не стал дальше спорить, но удивление, которое было написано на его лице, как и лицах других кардиналов было понятно. Пропуск в библиотеку за пятьдесят тысяч флоринов, когда весь годовой бюджет доходов папской канцелярии равнялся восьмидесяти тысячам, выглядело не сильно достойной наградой. И дело тут даже было не во мне, а в том, что стоило кому-то из них рвать себе жопу на порученных папой заданиях, если результатом его качественного выполнения будет подобная награда?

— У тебя есть что сказать брат Иньиго? — обратился ко мне папа.

— Нет Святейший отец, — смиренно поклонился я, полностью копируя поведение отца Иакова, — благодарю вас за предоставленную мне возможность.

— Тогда ты свободен брат Иньиго, а к брату Иакову у нас есть ещё несколько вопросов, — сказал он.

Мне ничего не оставалось, как выйти из зала, где меня встретил возмущённый Родриго Борджиа.

— Иньиго! — он расстроенно качал головой, — я всё слышал! Не переживай, я поговорю с дядей, это просто неблагодарность с его стороны, так тебя недооценивать! Я читал отзывы короля Арагона и архиепископа Неаполя, все они отзываются о тебе крайне положительно.

— Не стоит сеньор Родриго портить отношения с папой по пустякам, — смирно улыбнулся я, — я ведь всё равно хотел туда попасть, так что всё хорошо, не переживайте за меня.

— Уверен? — удивился он.

— Конечно, — я улыбнулся как мог, чтобы не гримасничать, поскольку уродство сильно искажало моё лицо, — лучше посмотрите, какой я для вас привёз подарок.

— Подарок? Мне? — удивился он, но заинтересовался.

— Да, — я снова полез в карман и выудил оттуда наугад ещё один перстень, которыми закупился в Неаполе. В этот раз в золотом перстне оказался крупный сапфир.

— Зашёл к лучшему ювелиру Неаполя, — вдохновенно продолжал врать я, поскольку всё это купил у того иудея, у которого нашли Лауру, по большой скидке и он был счастлив, что продал все свои украшения мне и даже пригласил делать это и впредь, когда я буду в городе, — и попросил изготовить для своего хорошего друга что-то на память о Неаполе.

— Это дорого Иньиго, — покачал головой Родриго, но перстень разумеется взял. Кто бы отказался на его месте?

— Мне хотелось бы, чтобы у вас сеньор Родриго было что-то напоминающее обо мне, — спокойно и миролюбиво в тоне отца Иакова сказал я, — вы так сильно помогли мне в Риме.

— Благодарю тебя Иньиго, — он внимательно посмотрел на меня, — я не забуду этого подарка.

— Тогда прошу вас ещё раз, ни слова обо мне при папе, — попросил я его, — это решение Святого отца, будем его уважать.

— Ты изменился Иньиго, — Родриго удивлённо покачал головой, — не думал, что в тебе есть столько смирения.

— Влияние отца Иакова сеньор Родриго, — развёл я руками, — это воистину великий человек и священник.

— Я с ним мало знаком, но если ты так говоришь, — Борджиа покачал головой, — хорошо, обещаю, но взамен, давай пообедаем вместе вне стен дворца дяди, и ты расскажешь мне о проведённом расследовании, мне страсть как хочется узнать подробности.

— Конечно сеньор Родриго, — кивнул я, — как только разберусь с делами, коих накопилось за время моего отсутствия немало, то сразу отправлю к вам гонца с посланием.

— Договорились, — кивнул он и пошёл через другой вход обратно в зал, где проходило собрании курии, откуда меня попросили уйти.

Поскольку мне нужно было дождаться отца Иакова, то я остался ждать окончания заседания, и сидеть пришлось прилично, почти час были какие-то обсуждения без меня, так что мы с Бартоло успели проголодаться, пока наконец не открылись двери зала и оттуда не стали выходить кардиналы, последним же вышел отец Иаков.

— Ты ждёшь меня? — удивился он.

— Мы же всё равно домой возвращаемся, — я пожал плечами, — а поскольку в городе волнения, я лучше буду уверен, что с вами будет всё в порядке. К тому же мы с Бартоло проголодались и его живот снова ревёт Иерихонскими трубами, требуя, чтобы его накормили.

Сидящий рядом парень стремительно стал краснеть.

— Простите синьор Иньиго, — проговорил он едва слышно, — ничего не могу с ним поделать.

— Ты молод Бартоло, — сказал я тоном, с каким ко мне всегда обращался отец Иаков, — твой организм требует пищи для роста.

Оба тут же скептически посмотрели на меня самого, который-то ходить самостоятельно не мог. Но меня чужие взгляды давно уже не могли смутить, так что я показал рукой в сторону выхода.

— Если дел больше в Апостольском дворце нет, то поедем подкрепимся.

Внезапно Бартоло стал уменьшаться в размерах и хотел было спрятаться за мной, но вряд ли бы у него это конечно вышло, а я повернулся чтобы посмотреть, что его так напугало.

По холлу зала шёл кардинал в весьма почтенном возрасте, тяжело опираясь на посох, а рядом с ним шла его немногочисленная свита.

— Твой знакомый? — повернулся я снова к парню.

— Отец, — пискнул он и почти в этот самый момент кардинал остановился рядом с нами.

— Что ты здесь делаешь Бартоло, — не поздоровался он ни со мной, ни с отцом Иаковым, а сразу наехал на парня.

— Синьор я… — замялся парень, так что я бросился ему на выручку.

— Сеньор Бартоло, мой секретарь ваше преосвященство, если что-то хотите спросить у него в рабочее время, то можете обращаться ко мне, — миролюбиво заметил я.

Взгляд кардинала перевёлся за меня, его взгляд излучал изумление и непонимание.

— Ты вообще кто такой? — презрительно бросил старик, — что такой урод как ты, вообще делает в Апостольском дворце?

Говно внутри меня попыталось было закипеть, но присутствие рядом отца Иакова снова сказалось на мне самым благоприятным образом, так что я перешёл с итальянского на латынь и процитировал слова Григория Богослова:

— «Если терпим оскорбление справедливо, то нам самим более стыдиться должно, и стыдиться не столько потому, что нас бесчестят, сколько потому, что достойны мы бесчестия. Если же терпим несправедливо, то виновны в сем оскорбляющие нас, и потому о них должно более скорбеть, нежели о нас, ибо они терпят зло».

Сказав это, я смиренно перекрестился.

Глаза у Бартоло полезли на лоб, отец Иаков задумался и только один кардинал разозлился.

— Как смеешь ты червь, попрекать иерарха церкви⁈ — изумился он, — кто твои родители неразумный⁈

Я смиренно опустил глаза в пол и перешёл на древнегреческий, немного сократив часть проповеди Августина Аврелия:

— «Пусть отец говорит: 'Люби меня». Пусть мать говорит: «Люби меня». На эти слова я отвечу: «Умолкните».

— Отец говорит: «Я породил тебя». Мать говорит: «Я родила тебя». Отец говорит: «Я обучил тебя». Мать говорит: «Я вскормила тебя».

— Давайте ответим отцу и матери, справедливо говорящим: «Люби нас», давайте ответим: «Я люблю вас во Христе, но не вместо Христа. Будьте со мной в Нем, но я не буду с вами без Него»…

Вокруг меня повисла тяжёлая пауза, поскольку меня никто не понял.

— Так что я творение Божье ваше преосвященство, по образу Его и по подобию, — продолжил я уже на латыни, так построив свою речь, что придраться ко мне с точки зрения схоластики было просто невозможно. Ведь не будет же он отрицать мои слова о том, что хоть родители и дали мне жизнь, но создал всех людей господь и я почитаю его больше, чем своих отца и мать. Уроки с кардиналом Торквемада давали о себе знать и такие простые словесные ловушки я строил без малейшего труда.