— Ваше преосвященство, я придерживаюсь договорённостей с вами и с королём, — я не понял почему его эта тема так беспокоила, когда всё было обговорено и условлено, — у вас есть сомнения в этом? Можете открыто мне о них сказать, поскольку я не чувствую за собой какой-то вины.

— Завтра на допрос вы вызвали всю семью маркиза де Орена, — смущённо сознался он, — я бы хотел знать, что с ними обойдутся достойно.

— Мой дорогой друг, — я облегчённо выдохнул, — вы могли не ходить вокруг да около и просто меня попросить об этом. Я тогда завтра лично буду присутствовать на их допросе и прослежу, чтобы маркизу не задавали никаких компрометирующих вопросов.

— «Чего ради ты так из-за него заволновался? — удивился я про себя».

Мой ответ его не успокоил и он протянул мне руку, аккуратно пожав мою небольшую кисть.

— Я вчера написал в Рим, — медленно сказал он, — где высоко оценил вас и ваши старания в проводимом расследовании.

— Вашу помощь в нём же, я также высоко оценил в своём письме-отчёте неделей раньше ваше преосвященство, — поклонился я, — поэтому прошу вас, если у вас есть ко мне вопросы, смело задавайте их мне напрямую, у меня и в мыслях нет причинить вам какой-либо вред. Скажу вам откровенно, мне нужно выжать из Неаполя пятьдесят тысяч флоринов, чтобы задобрить нового папу, кого бы ни избрали на этот пост и успешно завершить расследование, чтобы к нему не было вопросов ни у нового папы, ни у короля Альфонсо. Так что плести какие-то интриги или оставаться здесь надолго, не в моих намерениях.

— Тогда если это так, то у меня будет личная просьба к вам, синьор Иньиго, — слабо улыбнулся мне архиепископ Ринальдо, — с другими братьями я договорюсь, но прошу вас сделать так, чтобы на этом допросе не присутствовал брат Иаков. Вы с ним близки, уверен он вас послушает.

Тут в мою голову стали закрадываться подозрения.

— Вас беспокоит допрос самого маркиза или кого-то конкретно в его семье? — невинно поинтересовался я.

— Его дочери, синьорине Франчески, — кивнул он, внимательно смотря за моим поведением.

— Тогда я делаю всё, что в моих силах ваше преосвященство, доброй ночи, — я поклонился и показал Бернарду, что теперь мы точно уходим.

На улице меня ждали монахи, и швейцарец позаботился о повозках, чтобы мы доехали до монастыря на них. Поскольку уже было сильно поздно, то не стал артачиться по этому поводу даже отец Иаков, который молча сел на своё место в одной из них и не стал говорить, что пойдёт пешком.

— Вы грустны отец Иаков? — поинтересовался я у него, благо что в нашей повозке были только мы с ним и огромный швейцарец, занявший со своей раненой попой всю вторую часть сиденья напротив.

— У меня чувство, что я предаю себя, оговаривая невинных людей, — ответил он тихо, чтобы это слышал только я, — новые имена попадают в опросные листы просто так.

— Почему же вы говорите об этом только сейчас? — я остро посмотрел на него, — а не тогда, когда мы совместно принимали об этом решение?

— Я думал, что мои мысли о судьбе мальчика и других детей, которые смогут жить в монастыре после ремонта, смогут заглушить мою совесть по этому поводу, — признался он, — но это оказалось не так.

— М-да, — задумался я и понял, что это может стать большой проблемой, так что нельзя было спускать его слова на тормозах, а в свете сказанного мне только что архиепископом Ринальдо, так и вообще опасно.

— Давайте тогда скажем остальным, чтобы ускорить процесс расследования вы отойдёте от дел, связанных с дворянами, — предложил я, — будете заниматься другими делами, коих у нас тоже накопилось порядочно. Я помню есть неразобранные дела по поводу монахов и их пьянок в церкви, а также наёмника, который напал с ножом на статую Девы Марии.

— Нет смысла обманывать, — улыбнулся он моим словам, — когда можно обойтись правдой.

— Вы против отец Иаков? — удивился я.

— Нет, — он покачал головой, — просто скажем остальным, что у меня стала прогрессировать мигрень, что является правдой и поэтому я решил заняться делами попроще.

— Я ровно это же и предложил минутой раньше, — проворчал я и сразу убирая голову от чужой руки, которая попыталась взъерошить мне волосы на голове.

— Отец Иаков, — возмутился я, — я вам не ребёнок!

Со стороны соседнего сиденья послышалось сдержанное фырканье, а сам инквизитор хоть и убрал руку, но также сидел, улыбаясь всю оставшуюся дорогу, начав меня снова этим бесить.

Раздражение было таким сильным от самой сложившейся ситуации, что когда мы стали расходиться по своим келиям и Бернард спустил меня на кровать, чтобы переодеть, я с размаха хотел пнуть кошку, которая нагло разлеглась прямо на моей кровати, но тут отец Иаков бросился и подставил под мой удар своё тело, закрывая собой кошку. Понятно моих невеликих сил не хватило на то, чтобы причинить ему вред, но сама ситуация мне не понравилась. Словно маленькая трещинка появилась, между нами, из-за того, что я его пнул.

Мне не стало стыдно, лишь было неприятное чувство, что обидел близкого для себя человека, которого я считал другом, так что приказал Бернарду быстро подойти к старику, чтобы ему помочь, извиняясь за то, что произошло.

— Простите отец, простите, но это просто животное, я хотел пнуть кошку, а не вас, — бормотал я, чувствуя себя крайне неудобно.

Швейцарец помог монаху сесть и опереться спиной на кровать.

— Благодарю тебя сын мой, — отец Иаков обратился к нему, — а сейчас оставь нас ненадолго одних.

Швейцарец кивнул и быстро отодвинулся, а сидящий на кровати и поглаживающий взъерошенную от злости кошку монах, остро посмотрел на меня.

— Иньиго, — он мягко посмотрел на меня, — позволь мне рассказать тебе одну историю.

— Да отец, конечно, — кивнул я, не совсем понимая, как в случившемся нам поможет его история.

— Жил на свете один мальчик и был у него друг, близкий друг, — он не сводил с меня взгляда, — они дружили так сильно, что казалось не было сил, которые могли их разлучить. Они мечтали вырасти, стать сильными и смелыми, чтобы покорить весь мир.

— Начало уже не очень отец Иаков, — признался я, когда он сделал паузу в своём рассказе, — обычно после такого следуют печальные события и ещё более плохой финал.

Он пристально осмотрел на меня.

— Эта история не станет исключением из твоего правила, — кивнул он, — в деревне, где они жили начали пропадать кошки и собаки, а вскоре жители начали находить их растерзанные кем-то тела. И если вначале подумали о диких животных, но прибывший в деревню священник сказал, что это всё дело рук человека, поскольку на их телах виднелись раны, оставленные железом.

— Эта история мне продолжает не нравиться, — моё сердце отчего-то сильно забилось в груди.

— Животные продолжали пропадать ещё пару лет, пусть и не так часто, как раньше, поскольку все стали пристальнее следить за своими питомцами, — продолжил он, — пока однажды не пропала дочь мельника.

Я нахмурился ещё сильнее, а он продолжил.

— Её тело всплыло в реке две недели спустя, истерзанное, искалеченное, имевшее те же раны, что раньше видели на животных, — тихо продолжил он, — это так взволновало людей, что они написали барону, который владел этими землями и уже через месяц в деревню приехал инквизитор.

— Что было дальше отец? — хмуро поинтересовался я, так как давно в себе чувствовал желание кого-то помучить или жестоко наказать, и только по причине ума, железной воли и главное своей телесной немочи не мог этого сделать.

— Правда раскрылась быстро, опытный инквизитор установил виновника всех смертей и его отправили на виселицу, с тех самых пор в деревне перестали пропадать животные, — он сделал паузу.

— Что случилось со вторым мальчиком? — хмуро поинтересовался я, — вы же не зря начали эту историю с двух друзей.

— Он сам стал монахом, а потом инквизитором, — отец Иаков посмотрел мне прямо в глаза, — как и твои учителя Иньиго, я вижу твоё блестящее будущее. Никто из нас не сомневается, что тебя ждёт что-то грандиозное с таким умом и способностями. И понимаю, что я никто для тебя, и не вправе давать советы.