— Лживая сука! Ты такая же лживая, как и твоя мамаша!

Мне прилетает пинок в живот, выбивая из груди весь воздух, и я сворачиваюсь от боли, не в силах вдохнуть.

— Ты сама все испортила, Кролик, — он говорит обыденным тоном. — Теперь мне придется оставить тебя здесь, а твой выродок поедет со мной.

— Нет… — шокировано выдыхаю я и тут же вскидываю голову, но волосы, упавшие на лицо, загораживают обзор.

Но я все равно вижу, как он трясет телефоном. Моим.

— А это я заберу с собой. Надо же мне будет связаться с его папашей, — ухмыляется он и садится в машину, туда, где мой сын плачет, надрываясь так сильно, что у меня готово остановиться сердце от невозможности его успокоить.

Надрывный плач моего ребенка точечно бьет по вискам. Паника застигает меня врасплох, и я могу лишь хватать воздух короткими вдохами.

Словно в замедленной съемке я с ужасом смотрю, как отец заводит машину и бросает на меня насмешливый взгляд, когда тянется закрыть дверь.

Из горла вырывается немой крик. Я пытаюсь встать, но спотыкаюсь и снова падаю. Боль вспыхивает где-то на задворках сознания, но я не чувствую ее.

Хлопок дверцы сжимает мое сердце в тисках, и у меня перехватывает дыхание.

Нет, нет, нет… Он не может… Не может забрать его…

В голове раздается щелчок. Еще и еще один. Я даже не замечаю, как поднимаюсь на ноги и бросаюсь к машине ублюдка.

А дальше все происходит так быстро, что я не успеваю подумать над тем, что делаю. Во мне ревет материнский инстинкт, заглушая все остальное к чертям собачьим.

Я цепляюсь за дверь, ломая ногти, но жжение в пальцах лишь подстегивает. Рывок — и я распахиваю ее, встречаясь с удивленным выражением на лице отца.

Мне достаточно его заминки, чтобы нырнуть в салон и выдернуть ключ из зажигания, вот только отскочить на безопасное расстояние я не успеваю.

Кожу головы словно ошпаривает кипятком, и я оказываюсь нос к носу с ублюдком.

— Ты совсем дура, блядь! — рявкает он и встряхивает меня за волосы.

Я зажмуриваюсь, но принимаю каждую унцию боли, помня, что я делаю это все ради сына.

Тяжело дышу. Открываю глаза и нахожу в себе силы посмотреть в бесцветные пустые глаза.

Тяни время.

И я тяну. Как могу.

— Ты никогда не можешь довести дело до конца, — выплевываю с ненавистью.

Отец запрокидывает голову и начинает ржать. Мерзко и гортанно. У него несет изо рта, и я морщусь от отвращения.

Дергаюсь, но его жесткие узловатые пальцы сильнее вцепляются в волосы.

Он снова смотрит на меня с насмешкой, только теперь к ней примешиваются презрение и толика злости.

— Верни ключи, малышка, и не испытывай своего папочку.

Все внутри меня закипает и жаром поднимается в горло, пульсируя прямо под кожей яростью.

— Ты мне не отец. И никогда не был им. Больной ублюдок, — рычу прямо в его уродливое лицо, а в следующую секунду изо всех сил бью головой в кривой нос.

Я чувствую, как часть волос вырывается и остается у него в его кулаке, но еще я слышу омерзительный хруст, после которого этот подонок охает, на мгновение ослабляя хватку. И этого достаточно, чтобы я вырвалась.

Я, задыхаясь, судорожно пячусь, а взгляд перемещается на заднее сиденье, где торчит макушка моего испуганного мальчишки. Сердце обливается кровью, я порываюсь к нему, но ублюдок вырастает стеной между мной и машиной, и его костлявая рука снова хватает меня за волосы.

— Ты начинаешь мне надоедать, Кролик, — цедит он сквозь желтые зубы, нависнув надо мной. — Но у меня нет времени с тобой возиться.

Я пыхчу, стараясь удержаться на носочках, чтобы уменьшить натяжение на коже головы, которая уже онемела от его садистских наклонностей.

— Тебе придется… — шиплю сдавленно, — потому что, если ты оставишь меня, я опять засажу тебя за решетку. Клянусь. Я сделаю это.

— Уверена, что ты сейчас в том положении, чтобы угрожать мне?

Скалится, урод, прожигает металлическим взглядом, который становится пугающим, а потом отталкивает меня, как грязный пакет с мусором, и я, запнувшись, снова падаю, приземляясь прямо на задницу.

Он опять разворачивается к машине.

Моя грудь вздымается. Кожа горит. Я судорожно осматриваюсь, чтобы найти хоть что-то, что мне поможет, хватаю камень, поднимаюсь на ноги и с рычанием замахиваюсь, целясь ему в голову. Но ублюдок предугадывает мое движение и, увернувшись, хватает за шкирку и бьет головой о капот машины.

Этот глухой стук, ватой закладывающий уши, дезориентирует. Шок от удара настолько сильный, что я ничего не ощущаю, ничего не вижу, перед глазами — мутная карусель из крон деревьев, и следом — осознание, что меня куда-то тащат.

Постепенно чувства возвращаются, боль пронзает тело, я начинаю сопротивляться, пытаюсь вырваться, а потом внутри все замирает и холодеет: я вижу озеро, он волочет меня к озеру!

— Нет, прошу… пожалуйста, не надо…

— Заткни пасть, сучка. Раз ты так просишь, пожалуй, я закончу то, что когда-то начал, — он говорит прерывисто, борясь с моим в раз одеревеневшим от ужаса телом.

Паника будто превращает меня в камень, и это усложняет ему дело, вынуждая ублюдка остановится и основательно встряхнуть меня за шкирку.

Дыхание перехватывает, и, когда он снова начинает тащить меня, я изворачиваюсь и впиваюсь ногтями ему в руку, царапая дряблую кожу что есть силы.

— Нет, — шепчу наверняка беззвучно, потому что в легких не хватает воздуха, — пожалуйста…

Я сама ничего не слышу кроме его тяжелых шагов… и моего дико стучащего в груди сердца.

Отец не обращает на меня внимания, молча продолжает волочь к чернильной воде, до которой остается рукой подать, и тогда паника вырывается из меня воплем о помощи, я превращаюсь в ту маленькую девочку, которую однажды он заставил испытать чудовищные эмоции. Мне страшно, я задыхаюсь и, кажется, вот-вот потеряю сознание…

Всплеск пронзает внутренности могильным холодом, вода повсюду — наполняет мой рот, нос, глаза, уши… Я не могу дышать. Не могу освободиться и подняться наверх: к свету, к воздуху.

Я не знаю, насколько здесь глубоко, но это и неважно, потому что все уже кончено.

Я иду ко дну.

Мутная вода наполняет тяжестью легкие… Словно из другой жизни до меня доносится звук, похожий на звериный рев, он становится ближе и громче… Но он все равно где-то там. Я стремительно отдаляюсь от него, погружаясь во тьму.

А потом появляется легкость… мое тело будто парит в воздухе и падает, прежде чем моя грудь вздымается от потока воздуха, который насильно вдувают в меня.

Я пытаюсь открыть глаза, но не выходит, я пытаюсь сделать вдох — и мне что-то мешает… толчки… сильные, ритмичные. К горлу что-то подкатывает, я выплевываю воду и наконец распахиваю глаза.

Вода все еще льется у меня изо рта, я откашливаюсь, хватая носом воздух и брызгая слюной.

Сердце бешено колотится и вдруг на мгновение замирает, когда я слышу голос. Взволнованный и нежный, он обретает форму моего имени.

Я несколько раз моргаю, но зрение все еще не может сфокусироваться. Легкие горят, мне больно, но когда теплая большая ладонь накрывает мою щеку, я машинально тянусь к этому прикосновению и, смежив веки, наслаждаюсь им. Оно другое… родное. Хочется еще. Оно возвращает к жизни…

— Алиса… Алиса, посмотри на меня, — голос становится тверже, и я чувствую его на себе горячим дыханием.

— Не смей, черт возьми, слышишь, не смей оставлять меня, Ведьма.

Я снова предпринимаю попытку приоткрыть глаза, а когда мой взгляд немного проясняется, вижу искаженное гримасой боли и страха лицо Илая, и глаза тут же затапливает мутной влажной пеленой.

Он шумно выдыхает и прижимается ко мне своим лбом, стискивая лицо в ладонях.

— Черт… ты так меня напугала…

Я хочу спросить, где наш сын… но рыдания поднимаются к горлу и вместо слов из меня вырывается надсадный плач.

Илай тут же притягивает меня к себе, а я снова пытаюсь спросить про сына, но издаю только непонятный звук, вызывающий жгучую боль в горле.