Выйти из комнаты — означает бросить моего ребенка с чудовищем наедине, но, оставшись здесь, я все равно несмогу обезопасить Кирилла. Потому что, если Илай придет сюда, а он придет, роковых последствий будет не избежать.

Судорожно переведя дыхание, я смотрю на сына, который снова увлечен своей новой «игрушкой» и, больше не испытывая судьбу, выхожу из комнаты как можно тише, чтобы он не заметил моего отсутствия.

Я не знаю, как мой ублюдошный отец отреагирует на истерику Кирилла, да и вообще будет ли он истерить? Судя по тому, что Кирилл позволил взять себя на руки, этот по-настоящему страшный незнакомец ничуть его не напугал. Это такой абсурд, что мне хочется разразиться истеричным смехом.

Каждый шаг, отдаляющий меня от сына, тяжестью тянет вниз. Это невыносимо. Мое сердце истекает кровью прямо мне под ноги. Но я должна выйти и позвонить Илаю, говорить с ним при отце категорически невозможно: видеть, как он издевается надо мной, используя самое дорогое, —все равно что резать себя лезвием по нервам.

А этот ублюдок не упустил бы возможности понасмехаться. Он бы смаковал каждый мой прерывистый вздох, пока Илай бы не раскусил мое плачевное состояние и не усложнил все… Но сейчас, выйдя в прохладную парадную, я надеюсь, что у меня получится взять себя в руки, позвонить Багирову и поговорить с ним голосом, которым я не выдам ни одной своей чертовой эмоции.

Сегодня ему нельзя приезжать сюда, и мне нужно как-то его отговорить. А еще сообщить, что мой больной папаша потребовал продать его машину в обмен на безопасность жизни Кирилла. Господи… это какой-то кошмар.

Я трясу головой и прижимаю ладони к векам, надавливая так, чтобы горячая влага в них остановилась.

Шум внизу заставляет меня притихнуть. Пульс все еще громко бьется в ушах, но я слышу сквозь него чьи-то шаги. Быстрые. Они приближаются, а когда я убираю ладони от лица, сердце сжимается, будто в него кольнули иглой. Потому что внизу лестницы стоит запыхавшийся Илай. Его широкие плечи вздымаются, а темные глаза впиваются прямо в душу.

Я стоически выдерживаю его появление, но, когда он начинает преодолевать последний пролет, не могу справиться с поднимающийся внутри волной болезненного облегчения. Я не должна его испытывать, но испытываю так сильно, что задыхаюсь им.

— Алис, — осторожно зовет меня Илай и, медленно приближаясь, разбивает остатки выдержки всего тремя словами: — Иди ко мне.

Мои губы начинают дрожать, и я качаю головой. Его лицо вмиг ожесточается, и он в два шага сокращает расстояние между нами.

Я открываю рот, чтобы сказать: «Не трогай меня», но из него вырывается сдавленный всхлип и я сама бросаюсь к нему в объятия.

Илай нужен мне. Его тепло как глоток воздуха. Это то, что мне необходимо. То, в чем я нуждалась с самого начала. Чувство защищенности и безопасности обступает меня со всех сторон. Подкашивает колени и превращает меня в безвольную оболочку. И, кажется, я еще никогда не ощущала себя так хорошо в его объятьях. Но так не должно быть. Мне не должно быть хорошо. Это неестественно и противоречит всей боли, от которой мое сердце дрожит до сих пор. Я не могу чувствовать безопасность. Не сейчас, когда мой сын в руках самого настоящего чудовища.

Илай ничего не говорит, только притягивает крепче к своей груди и укачивает, прижимаясь губами к макушке.

— Что происходит, Алис?

Мой мир перевернулся с ног на голову, но я не знаю, как тебе об этом рассказать. Меня душит одна только мысль о том, что мне придется открыть свой рот.

— Алиса, поговори со мной, — мягко шепчет он, проводя тяжелой ладонью по моей голове. — Что случилось, детка?

Детка.

Илай произносит это с такой нежностью и опасением, что мне хочется разрыдаться еще больше, но я подавляю это желание. Я не могу себе позволить быть размазней.

Внутри все горит от одного только воспоминания, как этот ублюдок провел ножом по горлу сына. Но Илай дает мне еще немного времени, и я невероятна ему благодарна, потому что знаю: ему тяжело дается ожидание. Я чувствую это по глухим ударам его сердца и сдавленному дыханию над моей макушкой.

— Прости, — шепчу, — прости… — всхлипываю и чувствую, как быстро каменеет его тело, — мне нужно было сразу рассказать тебе. Мне… Я хотела… Боже… Илай, это какой-то кошмар… Он убьет всех… Вы все пострадаете из-за меня…

Илай издает раздраженный рык, я чувствую вибрацию щекой, прижатой к его груди, прежде чем теплые ладони обхватывают мое лицо и заставляют поднять глаза.

Часто моргая, делаю глубокий вдох, а когда пелена слез немного рассеивается, я оказываюсь под тяжестью его темных, почти грозовых глаз.

— Дыши, — требует он, напоминая, что я буквально задыхаюсь прямо у него на глазах. Его ладонь спускается на мою шею и большой палец мягко скользит по горлу. — Дыши, Алис. Медленно.

Слезы снова подступают, и я пытаюсь сделать то, что от меня требует Илай, но я… я не могу. Слова застревают в горле. Потому что в глубине души запуганная часть меня сопротивляется, будто боится, что я скажу что-то лишнее. То, что заберет у меня все.

Но к черту меня. И все мои страхи. Я молчала слишком долго, и вот к чему это привело. Мой сын — заложник моего прошлого.

Илай проводит пальцами по моей влажной щеке, по-прежнему проявляя терпение, которое скрипит у него на зубах. Еще один прерывистый вздох — и я позволяю ему обернуться потоком слов:

— Я все обязательно объясню тебе позже, но прошу тебя сейчас пообещать мне, что ты не сделаешь ничего, что навредит нам.

— Почему я должен навредить вам, Алис? — едва ли не рычит он, не понимая, о чем я.

— Пообещай! — требую я с щемящим чувством в груди.

— Обещаю!

Я несколько раз киваю. Затем нервно сглатываю и, крепче стиснув футболку на его груди, выдаю на одном дыхании:

— Мой отец вышел из тюрьмы и нашел нас… Он потребовал деньги… очень большие деньги… — мое горло дергается. — Илай, у него наш сын…

Сильные пальцы впиваются в мои плечи, когда Илай хватает меня и отстраняет от себя.

— Какого черта, Алис? Что значит «у него наш сын»?

Я мотаю головой, собираясь с силами.

— То и значит. Он угрожает мне. Если я не дам ему нужную сумму, он… он будет издеваться над нами. Или… кого-нибудь убьет…

Илай резко выпускает меня из рук и отшатывается, будто я ударила его.

— Что?! Блядь… — он чертыхается себе под нос и взъерошивает волосы. — Где он? Почему ты сразу не позвонила?

— Я собиралась! — с надрывом кричу я, а потом добавляю тише: — Собиралась, но это все случилось перед твоим приездом… — сжимаю руки в кулаки от бессилия. — Он заявился прямо сюда. Я… я ничего не успела сделать… он схватил Кирилла и теперь шантажирует меня.

Илай тяжело дышит. Я вижу, как дергается кадык на его татуированной шее, прежде чем в тишине гремит его тяжелый голос:

— Где он?

___________________

Дорогие мои, приношу извинения за задержку! Последние главы даются непросто, прошу вашего терпения и понимания 💗

Где он?

Тон Илая прошивает меня насквозь, словно пуля, и сердце, дрожа, забивается в самый угол.

Я смотрю на Багирова, ощущая, как ярость стремительно разгорается в нем, и нервно сглатываю.

Я чувствую себя застрявшей в ловушке, из которой нет выхода. Мозг судорожно прикидывает возможные исходы этого разговора, но мои нервы слишком истощены и одновременно взвинчены до предела.

Все во мне сейчас дрожит, как при афтершоке после основного толчка — сплошной хаос и боль от разрушения в ожидании следующего удара. Но я все же беру себя в руки и едва слышный шепот срывается с моих губ:

— Он сейчас в моей комнате.

И тогда происходит то, чего я боялась: Илай уверенным движением убирает меня с пути, как незначительную помеху просто отставляет в сторону, и идет к двери общежития.