Он такой пухлячок. Особенно сейчас, когда вместе с макаронами пытается запихнуть в рот и кулачок. Илай скептически смотрит на это действо. Кажется, ему становится плохо, потому что его губы кривятся, когда Кирюша хлопает рукой по столику на своем стульчике и языком выталкивает все макароны обратно, и они выпадают на слюнявчик вместе со слюной. Багиров тяжело сглатывает и тянется за компотом. Вообще, в этой маленькой кухне с обшарпанными стенами и едва живыми стульями Илай смотрится комично.

Сделав несколько глотков, Илай прочищает горло. И думаю, он рад, что успел доесть свой ужин, до того, как наш сын начал играться над едой.

Но Кирюша, как и полагается добрым мальчикам, зачерпывает рукой макароны и протягивает их Илаю.

— Ням-ням!

И тут я не сдерживаюсь и разражаюсь громким смехом.

Думаю, после сегодняшнего ужина макароны займут особое место в моей памяти.

Усмехаюсь вспомнив, что мелкий творил с ними, а я еще и стал соучастником.

Сейчас он, уже вымытый, сидит у меня на коленях и наблюдает, как его мама моет посуду за всеми нами. Алиса иногда поглядывает на нас и… вот эта ее улыбочка! Черт возьми, она молнией бьет прямо по коже.

Но терпение мелкого быстро заканчивается, и он начинает канючить.

— Эй, чувачок, ну нормально же общались, че началось-то? — говорю, пытаясь удержать мальца, который начинает извиваться в моих руках и хныкать.

Алиса вытирает руки, отбрасывает полотенце и спасает мое бедственное положение, забрав сына и прижав его к груди. И знаете что? Он перестает плакать.

— Это попахивает манипуляторством, — я произношу эти слова, глядя сыну в глаза, но он хмурится и отворачивается, обнимая Алису за шею и принимаясь играть с ее волосами.

О да. Мне они тоже нравятся.

— Гремучая смесь, — повторяет Алиса свои слова, поджимая нижнюю губу и раскачивая сына из стороны в сторону.

Я лишь усмехаюсь, разводя руки в стороны. Тут и спорить не нужно, чей ген сыграл.

Я встаю и нависаю над Алисой.

— Раз мы не пойдем гулять, я сейчас вернусь. Там… в общем, подарок мелкому купил, — поясняю. Алиса вскидывает брови, дразня меня своей очередной улыбочкой. — Я, это самое… схожу принесу.

— Ключи возьми.

Разворачиваюсь, чувствуя себя немного странно. Столько времени мы шли друг к другу так медленно, что сдохнуть было охота, но за сегодняшний день и вечер продвинулись так далеко, что я уже поел из рук сына и даже могу зайти в ее комнату и взять ключи.

Вроде простые вещи, а наполняют такой энергией, что я готов выиграть целую Олимпиаду. И не одну. Я даже не сбиваю дыхалку, сбегав до тачки и обратно. Но когда захожу в комнату, Алиса останавливает меня, приложив палец к губам, и я, как можно тише закрыв дверь, ставлю коробку с конструктором на пол.

Алиса взглядом указывает на диван, пока, поглаживая сына по затылку, укачивает его на руках. И судя по тому, что одна из его ручек уже свободно свисает, Алиса на верном пути.

Я сажусь на диван и понимаю, что не могу оторвать глаз от этой картины. Алиса, такая нежная, напевает тихую мелодию, покачивая сына, будто он ничего не весит. Но я-то знаю, что это не так. И тем не менее моя хрупкая девочка с легкостью управляется с тяжеловесным кабанчиком.

Спустя некоторое время она идет укладывать сына в кроватку, но его рука все еще запутана в ее волосах, и я слышу, как она болезненно шипит. Однако с легкостью ослабляет крошечные пальчики, высвобождает из них волосы и осторожно кладет сына, не потревожив его сон.

Алиса еще несколько минут стоит над кроваткой, слегка ее покачивая, а потом отходит, задергивает плотные шторы и подходит ко мне.

Целую минуту мы играем в гляделки: она стоит, а я сижу. Потом ее взгляд отвлекается на коробку с подарком. И возвращается ко мне.

— Спасибо, — Алиса прячет руки за спину. — Кирюша оценит. Ему нравится строить и крушить.

Я ухмыляюсь.

— Рад, что угадал.

Алиса угукает. Затем трогает свои волосы, отводит глаза.

— Эм-м… — она немного нервно облизывает губы, выдыхает, прежде чем снова посмотреть на меня. — Ты можешь остаться сегодня… если хочешь.

У меня происходит замыкание за грудиной.

— Хочу, — не раздумывая, отвечаю.

— Хорошо, — она кивает, царапая зубами нижнюю губу. — Хорошо. Я тогда схожу в душ, а ты можешь разложить диван.

Я развожу ладони.

— Договорились.

Алиса снова кивает. Я вижу, как судорожно она переводит дыхание и, хлопнув ладонями себя по бедрам, идет к шкафу. Немного рассеянно берет все, что ей нужно, и выскальзывает за дверь.

Я еще несколько минут сижу, не веря, что это, блядь, действительно происходит. После чего, покачав головой, встаю и расправляю диван.

Я стараюсь сделать это максимально тихо. Но это пиздец как сложно с этими чертовыми старыми полами и чертовым старым диваном.

Закончив, подхожу к окну и закидываю руки за голову. Нервы начинают подергивать меня за ниточки, но я ж не пацан уже. С хера ли клинить-то начинает? Курить хочется— пиздец. И это еще больше нервирует.

Я слышу тихий скрип двери и оборачиваюсь: Алиса стоит в одной гребаной сорочке и старается не смотреть на меня. Подходит к шкафу, убирает вещи, а полотенце вешает на дверцу.

Затем становится у зеркала, распускает волосы и расчесывает. Но даже когда заканчивает, все еще на меня не смотрит. Голова ее опущена, в руках она теребит расческу, а потом, словно решившись, резко кладет ее и поворачивается.

Мое дыхание тяжелеет. Такая красивая — пиздец просто!

Я набираю в грудь воздуха и шумно выдыхаю его.

Алиса делает ровно то же самое, а потом, встряхнув головой, открывает двойные дверцы шкафа и достает оттуда одеяло, подушки и постельное белье.

Кладет все это на диван, и я остро чувствую себя идиотом, потому что не догадался помочь. Но Алиса не придает этому значения, полностью сосредоточившись на смене белья. В нос бьет запах чистоты и свежести.

Закончив, она сбрасывает тапочки и забирается на диван. Садится, подтягивая колени к груди, и бросает на меня взгляд, полный паники. Я продолжаю стоять столбом, не сразу соображая, что теперь моя очередь действовать.

Прочистив горло, я делаю шаг, снимаю джинсовые шорты, футболку и носки, вешаю все на стул, незаметно поправляю пробуждающийся стояк и, повернувшись к Алисе, окидываю взглядом до смешного маленький диван. Это будет ад, если она не разрешит мне распускать руки.

— Кажется… тесновато для двоих, — сдавленно усмехаюсь, почесывая затылок.

Алиса взволнованно кусает губы, не отводя от меня взгляда, пока я ложусь рядом. Диван под моим весом противно скрипит, и я морщусь.

Тяжело сглотнув, закидываю руки за голову и поворачиваюсь к Алисе, которая все еще сидит, прижав колени к груди.

Возможно, она прямо сейчас жалеет, что предложила мне остаться. Черт его знает. Но в ее глазах столько паники, что я боюсь сделать лишнее движение, чтобы все не похерить.

Мы смотрим друг на друга безмолвными горящими глазами. Белые ночи за окном позволяют мне любоваться девушкой, которая сейчас напоминает застывшую лань перед чем-то опасным. Черт возьми. Я могу свободно пялиться на нее, разглядывая каждую черточку, округлость или изгиб. Сорочка недостаточно прикрывает тело, а эти маленькие соски, натягивающие шелковую ткань, блядь… они созданы, чтобы мучить.

Алиса тоже начинает изучать меня взглядом: блуждает по груди, задерживаясь на выступающих мышцах, которые за два года, безусловно, стали мощнее. Скользит по торсу и едва заметной дорожке волос, которая ведет ее ниже. Туда, где мой стояк натягивает ткань боксеров, как чертов парус. И тут Алиса вздрагивает и отводит взгляд, но от меня не ускользают ее порозовевшие щечки и участившееся дыхание.

Изящные пальцы комкают подол сорочки, будто она нарочно дразнит меня, ведь при этом оголяется большая часть бедра.

Твою мать. Ведьма, знала бы ты, что со мной делаешь.