И, к великому сожалению, это проклятое ощущение не исчезает ни после того, как я принимаю душ, ни после моего короткого трехчасового сна.

Ко всему этому добавляются душевные терзания из-за того, на какой ноте мы расстались с Ромой.

Но я заставляю себя послать всех мужчин к черту и уделить время одному — единственно важному для меня.

Поэтому, забрав сына от бабы Люси, кормлю его и собираю на прогулку. Опять с криками и капризами, с отстаиванием прав и личных границ, которые мой сын требует соблюдать уже настойчивее.

Однако сегодня мне только в радость направить все силы на него, на то, чтобы совладать с его испорченным настроением, когда я сажаю его в коляску и выхожу с ним на улицу.

Почему-то рядом с сыном все проблемы становятся прозрачными, они не давят на мое сердце, а если вдруг и пытаются, то Кирюша их отгоняет своих смехом, ну или криком… Тут как повезет или как пожелает мой юный королевич.

Задержавшись на прогулке, мы обедаем позднее обычного, а затем я укладываю Кирюшу на дневной сон.

Бабе Люсе предстоит сегодня еще одна ночь с моим разбойником, поэтому днем я максимально не тревожу ее. А когда Кирилл засыпает, спешу к ней, чтобы намыть окна в ее комнате, сменить занавески и сбегать для нее в аптеку.

Сегодня она как-то странно поглядывает на меня. Я замечаю это, но не спрашиваю вслух. Может, я плохо выгляжу?

Захожу в комнату и иду к треснувшему зеркалу. Приближаюсь и рассматриваю чуть покрасневшие щеки от моей беготни, поправляю волосы и, пожав плечами, иду готовить себе тормозок на работу.

А уже в трамвае на меня накатывает очередная волна тяжелых мыслей.

Боже, как же я хочу, чтобы все они ушли прочь из моей головы. Хочу, чтобы мои губы забыли о том поцелуе… а сердце — о человеке, который совершенно незаконно запустил в моем животе хоровод придурочных бабочек.

Противоречивые чувства продолжают душить, обернувшись удавкой на шее, даже когда я захожу на работу.

Здороваюсь с охранником и иду в служебное помещение, чтобы переодеться.

Открываю дверь, и в нос ударяет неожиданно свежий аромат, я даже не сразу соображаю, что является его источником, ведь обычно здесь пахнет разогретой едой и электронными сигаретами.

Но потом взгляд падает на шикарный букет и аромат обретает плоть.

Я подхожу ближе и с улыбкой рассматриваю огромную охапку из самых разных цветов — от ромашек до нежных кремовых роз.

Наклоняюсь и вдыхаю вблизи яркую палитру запахов.

— Смотри-ка, пару смен отработала, а уже поклонники.

Я вздрагиваю от неожиданности и оборачиваюсь, встречаясь взглядом с хромающей Петровной.

— Здравствуйте, а… вы о чем? — я нелепо улыбаюсь.

— Ля, Алисонька, нельзя быть такой красивой. Я ж тебе по-русски говорю: поклонник твой букет прислал, там еще два билета в конверте.

Моргаю непонимающе, а потом поворачиваюсь и заглядываю вглубь букета, вынимая аккуратно сложенные… билеты? Эм-м… на хоккей? Морщинка между моих бровей становится глубже, я чувствую это.

— А кто пере-дал? — запинаюсь на полуслове, когда не обнаруживаю Петровны.

Снова смотрю на билеты, а затем на цветы. Поджимаю нижнюю губу и стою, зависнув в растерянных мыслях.

Ну… как бы кроме Ромы и некому, в принципе. Может, хотел извиниться за вчерашнее? Так мы вроде как оба погорячились…

Достаю из кармана мобильный и набираю номер Корнеева.

Прикладываю телефон к уху и продолжаю рассматривать букет. Красивый такой…

— Да… привет, — раздается хмурый голос Ромы.

— Привет, — улыбаюсь, — не знала, что ты любишь хоккей.

— Эм-м… ты о чем? Какой хоккей? И с чего я должен его любить?

В этот момент я нахожу среди листьев картонную карточку и аккуратно подцепляю ее пальцами, чтобы не повредить лепестки.

Взгляд тревожно мечется по красивому шрифту, и, когда наконец осознаю написанное, дыхание затрудняется и я падаю на стул.

Сходишь со мной на настоящее свидание, Ведьма?

P.S. Извини, не знал какие у тебя любимые.

— Алис? — раздается в динамике телефона далекий голос Ромы. — Какой на хрен хоккей?

После того как Алмазова еще раз осмотрел фельдшер и вернул его в расположение «спортивных частей», я больше не ложился. Еще нужно придумать, что сказать его родителям. Они привыкли к звонкам с жалобами, но сегодня парень перегнул конкретно. А мне теперь расхлебывать последствия.

Причем не только после выходки Алмазова, но и после своей.

Такое ощущение, что не поцелуй это был, а разряд дефибрилляторами прямо в грудь. Адреналин зашкаливал так, что пришлось до общего подъема идти в зал, а потом спускать остаточный пар в горячем душе. С мыслями о ней.

Вроде не пацан уже, но стоило вспомнить вкус ее губ — и совсем поплыл.

Надеюсь, не я один. Судя по тому, что я за свою наглость не отхватил пощечину, все не так уж и плохо. Наверное.

Блядь.

Из-за Алмазова и так был на взводе, а появление Алисы — контрольный выстрел в мою выдержку.

Сам не пойму, как переступил грань. Обещал ведь себе не делать глупостей, чтобы не спугнуть Ведьму. Но стоило увидеть ее в компании какого-то мудака, сразу переклинило.

А когда поцеловал ее на его глазах, захотелось и вовсе запрыгнуть на капот его тачки, рычать и бить себя в грудь с криком: «Она моя!»

Друг. Как же.

Судя по его кислой роже, я все расценил верно. Как и он, увидев, что Алиса не оттолкнула меня.

На самом деле, я ждал, когда моя щека вспыхнет и в мою сторону посыпятся проклятия, но ни черта подобного.

Только ее взволнованное дыхание, сладкий вкус, взорвавшийся на языке, как залп победы, и горящие, широко распахнутые глаза.

Черт возьми, это определенно стоит внести в список моих самых больших достижений в жизни. А их было немало.

Я шел ва-банк. И прекрасно это понимал. Я мог напугать ее и отбросить все свои и без того хилые шансы на сто шагов назад. Но пугающее ощущение, что я упущу ее, сделало выбор за меня.

Не прекращая думать об Алисе, я отправляюсь с пацанами на пробежку, после нее они продолжают разминку в зале, отрабатывая акробатические элементы кувырков, прыжков в высоту и стойку на руках.

Подготовив мышцы и суставы перед нагрузкой, я начинаю изучать с ними технику падения в разных позах, затем разбиваю их на пары для силовых упражнений, а сам опять улетаю мыслями к гребаному поцелую. Хочу еще. Мне пиздец как этого мало.

Ловлю на себе подозрительные взгляды пацанов и понимаю, что стою и улыбаюсь не совсем уместно.

Провожу ладонью по лицу и, усмехнувшись над собой, продолжаю тренировку как ни в чем не бывало. Только нагрузку усиливаю, чтобы некогда было им перешептываться.

В зал заходит Алмазов, и внимание пацанов мгновенно переключается на раненого гостя.

— Тренировка продолжается, — строго командую я и, оттолкнувшись от стены, иду в сторону Демида. — Пошли в кабинет. Здесь слишком много лишних ушей.

Алмазов молча следует за мной до самого кабинета.

— Садись, — выставляю ему стул, а сам сажусь на диван и облокачиваюсь на колени.

Сидим. Смотрим друг на друга, пока Алмазов первый не опускает взгляд. Нервничает. Пальцами царапает стул. И не ерничает как обычно.

— Ну и что мне с тобой делать?

Нахохливается. Пожимает плечами.

— Простите меня, Илай Дамирович…

— Что мне твое простите? Родителям как я в глаза буду смотреть?

Он тут же вскидывает испуганный взгляд.

— Вы им все рассказали?

Сжимаю челюсти.

— Не все. Приедут — и поговорим все вместе.

Щеки у него багровеют, и он снова опускает глаза.

— Не рассказывайте им, пожалуйста, что я сбежал… Они накажут меня и заберут домой…

Хочется проучить засранца и припугнуть, но в голове всплывают слова Алисы. И ведь действительно. Сам ведь когда-то таким же безголовым был.

— Подумаем, — кратко отвечаю я. — А ты держи язык за зубами. Не создавай мне лишних проблем, понял?