Я целую сына в щечку, приговаривая присказку про кошечек и собачек и бросая на его отца недобрый взгляд. Пусть не расслабляется. У него так быстро растопить мою обиду не выйдет.

— Больно было? — воркую сыну на ушко, и он кивает, потираясь носом о мое плечо. Спать уже хочет. Устал. — Ты храбро держался, мужичок мой, — шепчу я ободряюще, чмокаю его в макушку и, протиснувшись мимо Илая, выхожу на улицу.

Он, конечно же, тут же догоняет меня.

— Ну что? Ты успокоилась?

Я останавливаюсь, открываю рот и, кажется, у меня начинает дергаться глаз. Я? Успокоилась? Господи, парни, никогда! Никогда не говорите это девушкам после ссоры.

Снова возобновив шаг, бросаю через плечо:

— Да. Вызови такси, пожалуйста.

— Блядь, — сзади ворчит Багиров. — Значит, нет.

Я ничего не отвечаю и продолжаю молчаливо идти вперед, не останавливаясь даже за воротами лагеря.

Но Илай тоже не отступает, и я слышу, как сигналит машина на парковке.

— Ты можешь не разговаривать со мной. Но сына хотя бы пожалей. Он устал. Давай отвезу вас.

Я тяжело вздыхаю, находя в его словах мудрость, которой мне сегодня крайне не хватает.

Разворачиваюсь и вижу, что Илай уже распахнул дверцу заднего сиденья и жестом просит сесть.

— Ладно. Ты прав.

Кивнув, забираюсь в салон.

Багиров, как и обещал, держит слово. Молчит. Только иногда бросает взгляд в зеркало заднего вида, но я сразу отвожу свой в сторону.

Кирюша засыпает практически сразу и, видимо, наревевшись, спит так крепко, что не просыпается, даже когда Илай паркуется у общаги и помогает нам выбраться из машины.

— Давай я донесу.

Я на секунду задумываюсь, но поняв, что одна из рук уже онемела, решаю не отказываться от его помощи, правда, у самых дверей на моем этаже общежития останавливаю его и забираю Кирюшу себе.

— Дальше я сама, — перехватываю сына поудобней. — Подожди меня здесь, пожалуйста.

Илай вскидывает брови, затем хмурится и, наконец, хмыкнув, кивает и отходит назад, безмолвно ерничая жестами и легким поклоном: мол, как скажете, ваше величество.

Я игнорирую, ну или делаю вид, что игнорирую, и захожу в общагу, как можно тише добираюсь до комнаты и осторожно укладываю сына в кроватку.

Несколько минут стою и наблюдаю за его сном: достаточно ли он крепок, а затем так же бесшумно выхожу из комнаты и спускаюсь к Багирову.

Он стоит на один пролет ниже, подперев стену плечом, глядя куда-то в окно. Задумчивый. Напряженный.

Я вот только не понимаю: в какой момент у нас все пошло наперекосяк?

Скрип закрывающейся двери выдает мое присутствие. Илай поворачивает голову, и я на мгновение вижу тень усталости на его лице. Но затем она сменяется холодом.

Багиров подходит. А у меня пульс ускоряется от понимая, в какую сторону мы сейчас повернем. Не таким я представляла этот вечер...

— Два шага вперед и десять назад, да?

Молчу.

— И сколько мы еще танцевать так будем?

— А это ты у себя спроси, Илай.

Складываю руки на груди, нервно постукивая пальцами по предплечью. Господи, да пошел к черту этот контроль!

— Когда ты собирался мне сказать? И вообще, — тяжело дышу, — собирался ли?

Его взгляд темнеет, и все становится понятно без слов: он знает, о чем я.

Илай качает головой, его кадык дергается, когда он сглатывает, пока я задыхаюсь в ожидании ответа.

— Я собирался поговорить, — наконец произносит он. — Но ты ведь уже придумала свою версию и не поверишь мне, да?

Я всплескиваю руками.

— Не знаю, Илай! Я… — трясу головой, — я ничего не знаю! Ты не особо посвящаешь меня в свои планы!

— Успокойся, — он выставляет ладони в примирительном жесте. — Мы сейчас все обсудим.

Я втягиваю носом воздух, пальцами зачесываю волосы назад и выдыхаю немного истерично:

— Господи, да что мы обсудим?

— Наши отношения, — его голос понижается, и я слышу, что ему не нравится тон нашей беседы. — Я думал, вы поедете со мной.

— Думал он, — грустно усмехаюсь и отворачиваюсь, закусывая нижнюю губу. Эмоции пульсируют в голове. Поэтому даю себе несколько секунд перевести дух, а затем поворачиваюсь и сухо отвечаю: — Нет.

Илай хмурится в замешательстве.

— Что — нет?

— Мой ответ — нет. Мы с Кириллом никуда не поедем.

Я вижу, как у Илая дергается щека, но в остальном он остается безэмоциональным.

— Почему? — сдержанно интересуется он.

Тяжесть наполняет мою грудь, превращаясь в тошнотворное чувство.

Возможно, если бы у нас было больше времени… если бы я была уверена в том, что моя правда не заставит Багирова наделать глупостей … я смогла бы довериться ему полностью, но… Я не могу.

Мне страшно рассказать Илаю об истинной причине моего бегства. Я боюсь, что, если произнесу его имя вслух, моему счастью придет конец. Оно исчезнет. Физически. Он его уничтожит. Нас. Я не хочу рисковать ни сыном, ни Илаем, ни собой. Я знаю, что там меня ждет чудовище, которое мечтает отплатить мне по полной за показания, которые я давала против него…

— Потому что… — я замолкаю, ощущая, как дрожит мой голос от нахлынувших воспоминаний. — Потому что я не могу, Илай, — горло взволнованно дергается.

Все, что я собираюсь сказать, звучит неправдоподобно даже для меня. Но озвучить правду — все равно что сказать Багирову «фас», показать быку красную тряпку. Он бросится меня защищать или мстить, только Илай не понимает, на что способен тот человек. И именно поэтому ему не нужно знать о моем отце…

— Почему, черт возьми, ты не можешь? — произносит Багиров спокойно, но я слышу, как он близок к потере контроля, и вижу, что его взгляд в то же время наполняется смесью отчаяния и беспокойства.

Я прижимаю руки к вискам, глаза затапливает горячей влагой, приходится часто моргать, чтобы не дать слезам выход. Получается. Пока. Опускаю руки и впиваюсь ногтями в ладони.

— В Москве… там у меня ничего нет, а здесь я… — прерывисто втягиваю носом воздух, — здесь я обрела людей, которым нужна… и которые нужны мне. Здесь баба Люся, Лена, здесь благодаря тебе у меня есть работа, а Кирилла на следующей неделе возьмут в садик… — издаю нервный смешок. — Я наконец живу нормальной жизнью, Илай… а там меня ждет неизвестность.

— У тебя в Москве буду я, — он отвергает мои аргументы. — Я буду рядом, Алис. И я снова помогу: найдем и работу, и садик, а к бабе Люсе будем приезжать в гости…

— Нет! — срываюсь на крик. — Нет, Илай. Пожалуйста, — чувствую, как дрожит подбородок. — Не дави, — шепчу. — Не нужно…

Он бросается ко мне и обхватывает ладонями мое лицо.

— Чего ты так боишься, Алис? Для чего все усложняешь? Я буду рядом, обещаю. Просто… Черт возьми, просто доверься мне! — Мои глаза застилает пелена горячих слез. — Я не подведу. Все будет хорошо…

Я высвобождаюсь и отхожу, отворачиваюсь. Так проще. Видеть его пылающие глаза и жгучее желание достучаться до меня… невыносимо. Потому что я знаю, что причиняю ему боль.

— Я не вернусь в Москву.

Тишина такая тяжелая, что мне невыносимо дышать в ней.

— Я не имею права просить тебя изменить свою жизнь и переехать в Питер, но поехать с тобой тоже не могу. — Я делаю глубокий вдох. — Но если ты действительно хочешь попробовать… если у тебя есть возможность и желание… может быть, ты бы смог рассмотреть Питер? Или м-мы могли бы вместе рассмотреть другие города, — идея кажется такой воодушевляющей, что я сжимаю кулаки и уголки моих губ дергаются. — Россия ведь большая страна, мы бы смогли найти себе уголок… но только не в Москве, пожалуйста…

— Алис. Если бы мог, блядь, — он выдыхает в каком-то отчаянии, — я бы остался. Клянусь, остался бы. Или переехал хоть к черту на кулички… Но это ж мои пацаны, как они без меня? Я же предателем буду в их глазах, если переведусь в другой клуб. Не проси меня делать этот выбор.

Я закусываю губу, когда из моих глаз срываются крупные капли.