Я тяжело сглатываю, наблюдая, как она воркует над моим сыном.

— Ну привет, боец. Папка не углядел, да? Наверное, на маму твою засмотрелся, она вон у тебя какая красивая, — Лиза осторожно поворачивает голову Кирилла к себе, чтобы оценить повреждение, но тот выгибается и снова пытается спрятать лицо у меня на шее.

— Так, — отступает она. — Давайте пройдем в процедурную. И, наверное, лучше бы Алисе остаться здесь. Обычно без мам дети ведут себя сговорчивей.

Во мне тут же поднимается волна возмущения, но Илай, будто прочитав мои мысли, мягко сдавливает мое плечо.

— У Лизы большой опыт работы с детьми. — Он думает, что этим успокаивает меня, но почему-то раздражение становится лишь сильнее.

Я пыхчу, испепеляя Илая взглядом исподлобья, желая, чтобы он оставался на моей стороне, но вместо этого он встает на сторону своей подружки и я, поддавшись эмоциям, накрываю головку сына ладонью, помогая ему чувствовать себя в безопасности.

Илай тяжело вздыхает, осуждая мое поведение.

— Алис…

— Моему сыну будет лучше со мной, — железобетонно припечатываю я.

Багиров переводит взгляд на Лизу, та лишь разводит руками.

— Я буду в процедурном.

И уходит, оставляя решение за нами, а потом передо мной вырастает Багиров.

— Давай мне мелкого, я буду рядом с ним, обещаю. Ты и так вся на взводе. Дети же все чувствуют…

— А еще они чувствуют, когда мамы нет рядом…

Я в отчаянии упрямлюсь, хотя умом понимаю, что, возможно, он прав и без моего присутствия Кирилл не будет пытаться спрятаться от всех. В горле ком, и он не проходит, даже когда я сглатываю.

— Возможно, придется наложить швы, — голос Илая обретает строгость. — Ты готова смотреть на это?

Я так крепко стискиваю челюсти, что у меня сводит зубы.

— Хорошо, — киваю. — Ладно. Наверное, я перегибаю палку… — с трудом признаю и с нарастающей тревогой передаю сына Илаю.

Разумеется, Кирилл начинает опять истерить, мотать головой, а когда видит меня — пытается вырваться и тянется ко мне, рыдая: «Мама!».

Вот! Я ему нужна! Но приходится уступить только по одной причине: я и правда не вынесу ужасного зрелища, когда иголка будет протыкать кожу сына. Я могу вынести все что угодно, если это не касается моего малыша. Тут моя психика дает сбой.

Кирюша дергает ногами, отчего сердце обливается кровью, но Илай не затягивает с драмой и быстро скрывается в процедурной.

А я остаюсь стоять на месте, хватая ртом воздух.

Но когда детский плач внезапно стихает, во мне поднимаются совершенно другие эмоции. Я слышу смех этой Лизы, а затем смех Илая. И Кирилл… больше не плачет. И вроде бы я должна радоваться, что его истерика закончилась, но то, что этой девушке удалось успокоить его… вновь вызывает вспышку отравляющей ревности.

Да что со мной не так?!

Набираю полную грудь воздуха и собираю волосы на макушке. А потом какого-то черта заглядываю в процедурную через стекло в двери и вижу, как Илай, сидя на кушетке, держит на руках Кирилла и они оба с восхищениям смотрят на Лизу, которая стоит так близко к ним, что мне становится тошно.

Затаив дыхание, наблюдаю, как она дает сыну конфетку, а потом поглаживает плечо Илая. Это прикосновение мне кажется лишним. Нет, я уверена, что оно лишнее!

Наверное, поэтому я чувствую себя так, будто стою на раскаленных углях. Мне больно и хочется убежать, но какого-то черта я продолжаю стоять и смотреть, как долбаная мазохистка.

Мне приходится закусить губу так сильно, чтобы почувствовать физическую боль, она немного отрезвляет и, развернувшись, я выхожу из кабинета прямиком на улицу.

Делаю глубокий вдох, затем выдох. И продолжаю так дышать, пока огонь внутри не начинает стихать, а потом мое внимание привлекает смех.

И снова на манеже все те же.

Луговой и Хорошев выходят из-за угла, и, когда замечают меня, веселье на их лицах быстро сменяется тревогой. Они подходят ближе, и я догадываюсь опустить взгляд на свое плечо, где кофта пропиталась пятнами крови. Блин…

— Алис, что случилось? — хором выдают они.

— А, — отмахиваюсь, стараясь выглядеть хоть чуточку беспечной. — Это не моя кровь. Кирилл упал и разбил лоб. Вот, — растягиваю губы в улыбке, хлопая себя руками по бедрам.

— Ого, и что? Прям так сильно?

Пожимаю плечами и обнимаю себя за предплечья.

— Думаю, небольшой шрам останется.

— Будет теперь как Гарри Поттер, — хихикает Хорошев.

Я усмехаюсь, отвлекшись от своих переживаний. Но они быстро возвращаются, и я тяжело вздыхаю.

— А вы куда путь держите?

— В столовку.

Киваю.

— Понятно.

— Ваш мелкий там сегодня тарелку с супом прям на Дамировича вылил, — выдает Луговой с улыбкой на лице. — Лапша на ушах висела.

Я непроизвольно смеюсь, представив эту картину.

— Нормально, хоть кто-то отыграется на нем за нас, — поддевает Хорошев, а потом, сообразив, что ляпнул, а точнее, кому, дает заднюю. — Шутка.

— Дамирович гоняет нас за дело, но видеть, как им руководит такой малой, очень кринжово, — поясняет Луговой. — Надо Кирюху к нам на тренировки почаще брать, сделаем из него чемпиона!

— Не сомневаюсь, — слегка улыбаюсь.

— Алис, а вы с мелким потом с нами в Москву? Там есть секции для таких малышей.

— Там с четырех лет, тупица, — как всегда «любезничает» со своим другом Хорошев.

Но мне вот становится не до шуток. Я моргаю, глядя на парней в недоумении.

— Эм… нет. Я никуда не собиралась, да и предложений никаких не было.

Хорошев бьет себя ладонью по лбу, выпуская воздух нарочито громко в знак фиаско. И это действительно фиаско. Я нервно сглатываю.

— А когда… — встряхиваю головой и втягиваю носом воздух. — Когда вы уезжаете?

— Ну… — запал Лугового спадает. — На следующей неделе… вроде. Только не сдавай меня Дамировичу, плиз, Алис! Я думал, ты знаешь.

Мои губы подрагивают в подобии ободряющей улыбки.

— Все нормально, не переживай, — треплю парнишку по волосам и, развернувшись, иду обратно в медпункт.

За спиной слышится досадный вздох Лугового и очередной подкол Хорошева в его сторону, но я уже не вникаю.

Это ж надо было… Голову так вскружило, что я даже ни разу не задумалась: что нас ждет, когда Илай закончит работу в Питере?

И он почему-то тоже не поднимал эту тему. А может, просто избегает неловкого разговора? В конце концов, у нас еще ничего не понятно… и вполне вероятно, что он не готов забирать нас с собой в привычную жизнь.

Злюсь на себя и распахиваю дверь в медпункт громче, чем следовало.

Неважно. Как будет, так будет. Напрашиваться не собираюсь. И не потому, что обо всем я случайно узнала от пацанов и меня это сильно задело, а потому, что, как бы там ни было, в Москву я не вернусь ни под каким предлогом.

Злость пытается просочиться сквозь поры, но каким-то чудом у меня получается контролировать эту глупую эмоцию.

Надеюсь, самообладание останется со мной и когда я подниму вопрос о его отъезде.

В кабинет больше не захожу, чтобы не провоцировать себя картиной «счастливой семьи», но, даже измеряя узкий коридор шагами, слышу, как из процедурной доносится приглушенный смех, и меня это бесит.

Возможно, я и правда слишком остро реагирую и со стороны выгляжу ужасно нелепо, но, извините, у меня не было примера доверительных отношений. У меня вообще ничего не было, кроме комплексов и психологических травм. И я понятия не имею, как должна вести себя, когда внутри все кипит от этой тупорылой ревности…

Мои мучения прерывает внезапно распахнувшаяся дверь, и в коридоре появляется Илай с Кириллом на руках.

Сынок замечает меня, его лицо тут же кривится и, протянув ко мне руки, он начинает хныкать.

— Мама, — он показывает на пластырь на лбу. — Бона.Мама, целуй.

Усталая улыбка трогает мои губы и, вздохнув, я забираю Кирюшу себе. Он обхватывает меня за шею, делая вид, что без меня ему было плохо. Конечно-конечно. Маленький жучок.