— Не буду вас задерживать. До свидания, товарищи.

*  *  *

— А, проснулись! — послышался незнакомый голос. — Ну, вы и спать, товарищ, я уже хотел медсестру позвать, белый день на дворе, скоро обед.

Николай осмотрелся, и увидел, что он находится в небольшой, уютный палате, а, напротив, через проход, сидит крупный человек, мужчина с забинтованной и подвязанной к шее рукой. Он так устал за вчерашний день, что даже не помнил, как вчера вечером его сюда привели.

— Будем знакомы, — продолжил человек. — Я капитан Дружинин, Александр, артиллерист.

Николаю, конечно же, нужно было назвать себя, и он попытался показать жестами, что не может говорить и сосед его понял.

— Понятно, сильная контузия, — сказал он, — не волнуйтесь, это вылечат. А у меня вот рана вроде пустяковая, а никак не заживает уже три месяца. И вчера перевели сюда, в этот госпиталь, сказали, что здесь будут лечить электричеством, какими-то электрическими импульсами.

Николай сел и обнаружил, что на прикроватной тумбочке лежит обычная школьная тетрадь и карандаш. — «Надо же», —  подумал он, — «кто-то позаботился». И, взяв карандаш, написал: «Николай Исаев, технический консультант», показав написанное соседу.

— О, технический консультант, прекрасно! — воскликнул Дружинин. — Вы знаете, меня мучает глупый вопрос. Вчера, когда мне еще в том госпитале сказали, что будут лечить электричеством, один сосед по палате сказал, что он специалист по электричеству, и предупредил, чтобы меня не забывали заземлить после электрической процедуры. Он сказал, что если этого не сделать, то электричество останется у меня в организме. Я, знаете ли, и в школе учился, и в военном училище, и ничего такого там не проходили, а этот человек говорил так уверенно, что я теперь сомневаюсь. Не знаю — надо ли требовать, чтобы заземляли.

Николай рассмеялся и, взяв карандаш, написал: «Глупости. Ток не может остаться, потому, что он ток — течет. Это как ветер, он существует только тогда, когда дует, а когда не дует — его просто нет. Он нигде застрять не может».

Капитан Дружинин, прочитав написанное Николаем, расхохотался. — Да, нет пределов человеческой глупости, — сказал он. — Эту байку сочинили много лет назад, когда внедряли электричество, а она живет, в народе, по сей день.

И потянулись обычные больничные будни: ежедневные осмотры, анализы, уколы и капельницы. День шел за днем, и Николай стал чувствовать себя значительно лучше, но говорить не мог, и как-то быстро научился объясняться с помощью жестов. Его сосед, Дружинин, пошел на поправку и начал поговаривать о выписке. Николай в несколько заходов пытался что-нибудь произнести, но быстро бросил эти попытки, склоняясь к мысли, что ему суждено остаться немым. Но он ошибался…

Одним прекрасным днем к нему подошел военврач, с которым они встретились еще там, на границе. — Вот что, товарищ Исаев, — сказал он, — наши ученые создали препарат, который должен подавить ваш недуг. К сожалению, в настоящее время нет возможности провести его полные испытания, да и длятся они долгие месяцы, а то, и годы. Испытания на мышках показали, что препарат человеческому организму не повредит, а поможет ли — покажут испытания.  Лично я в нем уверен…

Николай подал рукой знак, чтобы врач не тянул, а говорил.

— Короче, я вам предлагаю провести испытания на вас, Исаев. Разумеется, при вашем согласии, никто вас не принуждает. Что скажете?

И Николай согласно кивнул, показав, что как раз сказать-то он не может.

— Тогда вам нужно подписать вот это ваше согласие на проведение испытаний. Вам будут делать инъекции перед сном в течение пяти дней, а там посмотрим, хотя, я думаю, этого будет достаточно. Если вы согласны, прочитайте и распишитесь, вот здесь.

Николай выхватил листок из рук доктора, и подписал, не читая.

— Сегодня и начнем курс терапии, — сказал врач, убирая листок. — И последнее, Исаев. Меня просили передать, что ваш именной жетон доставлен в Отдел Кадров вашего Наркомата. Не забудьте получить его, когда выпишитесь из госпиталя. Хорошо?

И Николай снова, в очередной раз, кивнул.

— Здравствуйте, больные!  Здесь есть Исаев? — дверь в палату открыла молоденькая медсестра, которая еще не знала всех пациентов. — Исаев Николай? Исаеву письмо!

— Йя, йя Ишаев! — воскликнул Николай, вставая с койки. — «И кто это меня дразнит?» — мелькнула у него мысль, и только после этого он догадался, что он, наконец-то, заговорил. — Это я, это я Ишаев! — крикнул он и, подскочив к медсестре, обхватил ее и крепко поцеловал в щечку. — Ишаев я, Исшаев!!!

— Да что вы себе позволяете, больной, я на вас пожалуюсь! — возмутилась медсестра.

— Да вы на него не обижайтесь, сестричка, — пришел на помощь сосед по палате, — он не говорил, не говорил, а тут обрадовался, и заговорил.

— Ну, тогда ладно, — смилостивилась медсестра, вручая письмо.

Адрес был написан незнакомым, округлым и четким почерком, и Николай, не понимая от кого это письмо, открыл его. И начал читать.

Здравствуйте, Николай Исаев. Это я, Галя Симонова, чертежница КБ-6 (если вы меня еще помните), пишу вам по поручению нашего коллектива. Только что Ивану Антоновичу сообщили  адрес госпиталя, в котором вы находитесь на лечении, и все сотрудники обрадовались этому, и решили, что нужно написать вам коллективное письмо.

А фотограф Иван Васильевич,  заноза такая, предложил, чтобы писала я, а я сказала, что лучше может написать Зоя. Но Иван Антонович сказал, что писать мне, так как я самая последняя, кто вас видел.

У нас произошли очень страшные события: какие-то изверги убили мою подругу Валю и ее маму, и еще пропали вы. А мне моя подруга Катя, которая служит в милиции, шепнула по секрету, что в доме, где жили Валя с мамой, нашли вашу одежду, и мы не знали, что и думать. А по нашему городку поползли всякие невероятные слухи об этом ужасном преступлении, но я о них писать даже не собираюсь.

Валю с мамой не хоронили несколько дней — ждали, когда прибудут следователи из Области, а потом были похороны, которые организовали городские власти, и на которых было очень много народа (у нас раньше ничего такого не бывало).

И уже на похоронах, на кладбище, какой-то важный человек рассказал, что подлые агенты вражеского государства похитили вас, чтобы выведать важные секреты, а Валю и ее маму убили, чтобы не оставлять свидетелей. И почти все женщины плакали, и я тоже ревела, а мужчины сжимали кулаки.

У нас, в КБ, после похорон было очень тягостное настроение, которое развеял Иван Антонович. Он сказал, что нашим достойным ответом будет скорейшее выполнение нового задания, и все как-то воспрянули духом.

Вот, пожалуй, все наши новости. Все сотрудники шлют Вам свои приветы и желают скорейшего выздоровления.

С комсомольским приветом Г. Симонова.

P.S.

Я принесла письмо Ивану Антоновичу, чтобы он проверил, а он смотреть не стал, сказав, что это письмо личное. Я пыталась ему доказать, что писала по поручению коллектива, а у него всегда, на все, есть ответ. Он сказал, что письмо было бы коллективным, если бы его писали под диктовку, так, как казаки писали турецкому султану, а поэтому письмо личное.

И я решила кое-что добавить от себя, раз письмо личное. Во-первых, я хочу сообщить, что когда вы с Валей, после того злосчастного кино, не явились на работу, я провожала милицию до их дома, и начальник милиции, дядя Селезнев (мы так его называем) меня оттуда прогнал, и я ему очень за это благодарна. Я бы, наверное, умерла со страха, увидев мертвых Валю и ее маму, и наверняка бы подумала, что на месте Вали могла бы оказаться и я.

И еще сообщаю, что все твои чертежи я сделала, и хотя у нас все считают, что ты теперь сюда не вернешься, а останешься в Москве, я эти чертежи сохраняю.

Вот теперь все. Галя