Верховцев хотел что-то сказать, но не осмелился перебивать Верховного, который продолжил: — Я просто поражен, что ваши расчеты оправдались, и группу похитителей удалось схватить, не говоря уже о спасении Исаева. Расскажите, пожалуйста, все, как можно подробнее.

— Прежде всего, товарищ Сталин, мне в значительной мере помог статус, который вы придали Аналитическому Отделу, и мне удавалось моментально связываться по телефону с нужными людьми.

— Да, мы об этом подумали, — с удовлетворением заметил Верховный.

— А основное расследование, — продолжил Верховцев, — которое я принял за отправную точку, выполнил начальник местного отделения милиции капитан Селезнев, мудрейший человек. Я не стал связываться с Областным Управлением НКВД, а позвонил напрямую Селезневу, для сокращения времени.

— Да, в той ситуации это было разумно, — подтвердил Верховный.

— И Селезнев сказал, что на основании, найденных им вещественных доказательств, он сделал вывод о том, что Исаеву сделали укол препаратом, подавляющим психику, и просто увели его, можно сказать, за ручку.

— Что же это за вещдоки? — с интересом спросил Верховный.

— В доме, где произошло убийство двух женщин, он обнаружил тряпку с остаточным  запахом хлороформа, кусок веревки, возле стоящего посередине комнаты стула, и верхнюю одежду Исаева. Да, еще две ватки с остаточными запахами нашатыря и спирта, и еще маленькую стекляшку, кончик от стеклянной ампулы с медицинским препаратом. Он сам ходит на уколы, и сразу понял, что это за стекляшка, но самой ампулы найти не удалось. Еще он отметил отсутствие следов борьбы, что говорило о том, что Исаев, крепкий парень, не сопротивлялся. Пожалуй, все, товарищ… — но его остановил Николай, дернув за рукав, и показав пальцами кружок.

— Извините, чуть не забыл. Еще Селезнев нашел идентификационный жетон Исаева, и решил, что так он подал знак о том, что его насильно уводят, — и Николай согласно кивнул.

— Да, это логично, — заметил Верховный, — продолжайте, продолжайте!

— Я, товарищ Сталин, в таких препаратах совершенно не разбираюсь и, вообще, сомневался в их наличии и поэтому позвонил, сначала в Главное военно-санитарное управление РККА, а потом в Академию Наук. Меня соединили с известным ученым, которой рассказал, что никаких конкретных данных о таких препаратах у него нет, но, что такой препарат создать можно, и что в научном сообществе такой вопрос уже обсуждался.  И, что было принято решение — категорически запретить такие разработки, как противоречащее человеческой сущности и всем известным религиям, но он не исключает, что такие разработки ведутся — вопреки всем запретам.

— Неужели?! — удивился Верховный.

— И я попросил его назвать — в каких странах могут вести такие разработки, а он, подумав, ответил, что в Германии, и в Японии, исходя из проводимой ими в настоящее время, расисткой политики. (Николай при этих словах согласно кивнул).

— Еще и в Японии?! — удивился Верховной, — про Германию я бы не сомневался.

— И, поговорив с этим, знающим тему человеком, — продолжил Верховцев, — я пришел к выводу, что такой препарат уже создан, и он был у агентов, похитивших Исаева. И затем я решил, что эти агенты были из Японии, так как Германия поставлена на колени,  и ей не до нового оружия… пока, по крайней мере.

— Значит, вы так подумали? — задумчиво произнес Верховный.

— Да, так, товарищ Сталин. Я прекрасно понимал, что нужно рассматривать все возможные версии, но на это совершенно не было времени. Было понятно, что преступники постараются как можно быстрее покинуть пределы Советского Союза, а прошло уже полтора суток с момента исчезновения Исаева, и нужно было действовать.

Верховный, молча, кивнул, предлагая продолжать повествование.

— Далее, я, поставив себя на место преступников, стал выбирать кратчайший маршрут по железной дороге, как единственному способу движения для группы из четырех человек. Прежде всего, я отбросил, как нереальный, путь через европейскую часть СССР, и сосредоточился на Сибири и Забайкалье.

Верховный при этих словах встал, и подошел к большой карте Советского Союза, висевшей на стене.

— И, представляете, товарищ Сталин, я выбрал единственный, кратчайший маршрут по трассе КВЖД, то есть Китайско-Восточной Железной Дороги. Я, конечно, знал, что эта Кампания уже не действует, и поезда напрямую не ходят, но был уверен, что путей никто не разбирал. И еще этот маршрут заманчив тем, что сразу за границей китайская провинция Хэй-Лун Цзян, в которой японцы распоряжаются, как у себя дома.

— Да, все так, — подтвердил Верховный, продолжая внимательно смотреть на карту, — и этот маршрут, действительно, оптимальный.

— Вот, пожалуй, и весь ход моих размышлений, товарищ Сталин, ничего сложного. Мне только оставалось выяснить в Наркомате Путей Сообщения, что по трассе КВЖД два раза в сутки ходят местные поезда — от узловой станции до конечной советской станции, и к ним же прицепляют вагоны прямого сообщения от поездов, двигающихся по Транссибирской магистрали. Я доложил все это товарищу Наркому, и он распорядился выделить самолет и группу захвата из тренированных бойцов ну и, разумеется, опытного врача.

— Ну, не скажите, товарищ Верховцев, что ничего сложного, — отозвался Верховной, — это только так кажется, что не сложно, когда вы рассказываете, а далеко не каждый человек смог бы построить такую логическую цепочку.

Верховный отошел от карты, и подошел к бывшему командиру Николая. — Я вас поздравляю, товарищ Верховцев, вы проявили себя с самой лучшей стороны. Мне кажется, что я неплохо разбираюсь в людях, но, к сожалению, и у меня бывают ошибки,  как у любого смертного человека, но мои ошибки очень дорого стоят, — и Верховный тяжело вздохнул.

— Да, товарищ Сталин, я забыл сказать, что я попросил у наркома разрешения участвовать в операции, и он согласился.

— Ну, вот, а вы говорили, что работая в Аналитической Службе, вам придется только сидеть кабинете. Вы и в задержании принимали участие?

— Нет, товарищ Сталин, я пообещал наркому, что участия в задержании принимать не буду, так как я не специалист в быстротечных схватках, для них нужно иметь специальный опыт. Вот, пограничники, храбрые ребята, но не «волкодавы», погибли на глазах у Исаева, когда остановили агентов на пути к границе, тем самым затормозив их движение, и наша группа захвата сумела устроить засаду, а могла и не успеть.

— Хорошо, что вы упомянули про погибших пограничников. Я вас попрошу, товарищ Верховцев, составить список лиц, отличившихся при проведении этой операции — для соответствующего награждения, в том числе, и посмертно. И у меня, пожалуй, последний вопрос — почему вы организовали засаду непосредственно у границы, а, допустим, не на железнодорожной станции.

— Мы, товарищ Сталин, когда прилетели на погранзаставу, провели рекогносцировку с начальником погранзаставы и командиром группы захвата. И, все взвесив, решили устроить засаду в самом оптимальном месте для перехода границы, то есть там, где агенты проявят свою сущность. Ведь у нас не было никаких точных данных ни о составе группы, ни об их внешности, да они и Исаева так закамуфлировали, что я его не узнал, когда мы встретились. На станции пришлось бы проводить поголовную проверку, для чего нужно много опытных контрразведчиков, и, наверняка, завязалась бы стрельба, и пострадали бы невинные граждане.

— Хорошо, я одобряю ваше решение, товарищ Верховцев. Да, товарищ Исаев, —  повернулся он к Николаю, — мы обдумали ваши слова о социалистическом реализме в журналистике, и поняли, что слишком подробные репортажи о наших стахановцах позволяют нашим противником выявлять наши секреты. Сами что-то делаем, не думая, а потом ищем виновных. Вы согласны, товарищ Исаев? — и Николай согласно кивнул.

— Мы это поправим в самое ближайшее время. Если у вас нет вопросов, товарищ Верховцев, мы закончим нашу беседу. Какие у вас планы?

— Прежде всего, мне нужно доставить Исаева в госпиталь Наркомата Обороны, ему там зарезервировано место.