Я подумал, что надо бы ещё номер газеты прикупить. А то ведь и газету отнимут, «для лучшей сохранности», а так себе хоть вторая останется. Хагена завтра в город заслать, что ли?

Я чуть не собрался дойти до его комнаты да выдать поручение — и вдруг у порога передумал. Ну, нахрен! С нашим везением попрётся Хаген и встрянет в очередной конфуз. А я спокойствия хочу. Вот что! Я лучше Семёныча попрошу.

И попросил. Семёныч к просьбе отнёсся с пониманием… и тут же выдал мне вторую газету.

— Себе хотел оставить — да ладно, бери уж. Я бы тоже хотел такой номер иметь, где сын мой с государем на одном снимке, да с росписью героических подвигов. А себе я завтра у газетчика спрошу, может, ещё остались.

— Если остались, возьми мне ещё три номера. Сёстры-то тоже, поди, захотят.

В общем, маленько настроение моё поднялось.

Я вернулся в комнату, завалился на кровать и ещё на раз перечитал Серафимино письмо, поцеловал контур маленькой ладошки…

Нет, довольно уж! Домой хочу. Карантин мой до выходных кончится — вот и сгоняю дирижбанделем, уж какой-нибудь попутный проходящий в пятницу вечером или хоть в субботу утром всё равно будет.

СЛЕДУЮЩИЙ ВЕЧЕР. МАНИПУЛЯТОР И ПРОЧЕЕ

Вечером я, преисполненный бодрости, зашёл в ангар к «Саранче». Повод у меня был, и сейчас вы узнаете какой. А там — гляжу! — процесс уже в полном разгаре!

Господа студиозусы-изобретатели приволокли откуда-то большое кожаное кресло. Не простое, как у них для диспутов стояли, а прям профессорское. В кресле — тоже важно, натурально по-профессорски, да с кружкой (судя по плывущему запаху) кофе — восседал Хаген. А у шагохода вокруг выдвинутой сабли суетилось человек пятнадцать. Периодически то один, то другой подбегали к фон Ярроу, чего-то спрашивали, убегали, и процесс кружения вокруг сабли продолжался. Самое забавное, что на лице обычно флегматичного дойча горел живейший интерес, и он, по-видимому, искренне наслаждался процессом и общим вниманием.

— Та-ак! — протянул я специальным командным голосом для нижних чинов — одновременно очень громко и очень гулко. Эти научные изобретатели такого, поди, и не слыхали никогда. Ну, накатило, понимаете? Кружение мальков вокруг приманки мгновенно остановилось. — И что тут происходит? Хаген, доклад!

Дойч мгновенно подорвался из кресла, вытянулся и доложил:

— Фрайгерр Коршунов! Военно-магонаучным комитетом происходит принятие временно вверенного им имущества! Доклад закончил!

— Вольно! — я прошёлся по ангару, с трудом сдерживаясь, чтоб не заржать. — Что, господа студенты, не выдержали? Без меня начали?

— Так господин Ярроу же тут, — обескуражено пробормотал Пушкин.

— А я, по-вашему, хрен собачий? Ярроу, шагоход чей? — рявкнул я.

— Ваш, фрайгерр Коршунов!

— А ты чей вассал?

— Ваш вассал, фрайгерр Коршунов! — вытянулся дойч.

— Так, порядок навёл, теперь слушайте сюда! Хозяин шагохода «Саранча», то есть я, нанял в местном депо боевых машин бригаду квалифицированных механиков, чтобы помочь вам с вашими изысканиями.

Идея, вообще-то, была не моя. Это всё Петя Витгенштейн, ввалившийся ко мне в комнату прям с утра и выдавший это гениальное предложение. Полагаю, Петю надоумил папа, но Петя об этом тактично умолчал. А я вот умолчу о том, что меня надоумил Петя — типа я сам красавчик такой, ума палата.

Но, спасибо Витгенштейнам, иначе хрен бы маго-научники получили механиков.

На самом деле, я думаю, папаня-Витгенштейн всё надеялся получить артефакт ускорения, заместо непонятного горлового пения. Пение-то — оно, конечно, прекрасно, однако артефакт как-то всяко надёжней будет. Так что механиков мы получили, прям самых высококлассных.

Ну а ежели они ничего не найдут — я тут причём? Я сразу сказал: дело в пении. Учитесь, братцы-маги!

В ангар зашло десять мужиков. Именно, что мужиков — по виду. Как я их с утра проводил через голубой домик с двумя охранниками — это отдельная песня. Можно я её сейчас петь не буду? Самое забавное, как старательно они пытались предстать перед студентами обычными работягами. Этакими, знаете. Которые всё лето пашут, а зимой в городе приработок ищут. Рожи такие посконные… У троих лапти на ногах были, мать честная! Лапти! Оне на кого аффектацию собрались производить? Ну, перебор же! Хотя и студенты, и, по-моему, Хаген вполне купились на этот простонародный вид.

Ну, концерт.

И вот эти деятели «от сохи» мгновенно аккуратно открутили саблю и выложили её на стол, для исследований и усовершенствований. А главный техник подошёл ко мне и максимально вежливо спросил:

— Барин, мы вот сняли сабель, так, можа, и ещё чево сделаем? Ну там… масло поменяем?

Я подозвал к себе старшего. Подтянул его к своему лицу и ухватил за ухо.

— Как тебя, Евлампий? Слушай сюда, Евлампий! Ты и твоя «бригада ух, работаем до двух!» будете делать ровно то, что я сказал, а не то, что вам что-то там, — я кивнул вверх, — приказали! Ясно⁈

Он судорожно кивнул.

— Вот и молодец. Потому как, ежели вы накосячите, я ж вас мгновенно уволю, и тогда — прощай премия, внеочередной отпуск и прочие поощрения от начальства, усёк? Кивни, ежели понял… — Евлампий ещё раз кивнул, медленно и осторожно. — Маладца!

Я отпустил ухо.

— Евлампий, я тебе сразу, вот сейчас, говорю: нету артефакта ускорителя. Я потом генерал-адьютанту сам всё поясню, — старший механик обиженно вздохнул. Я повысил голос: — А тебе ничего объяснять не буду! Понял? Задача твоей бригады, чтоб студенты довольны были! Ещё раз — понял?

Самое забавное, что ни студенты, ни Швец, за нашей душевной беседой с бригадиром особо и не следили, а вот Хаген понимающе кивнул мне, отставил свой расслабленный вид и с обычной цепкостью продолжил наблюдать не только за манипуляциями вокруг сабли, но и за «крестьянами»-техниками.

Пока я разбирался с командой приданных техников, изобретатели приволокли магоупорные щиты, обставили ими саблю и принялись выполнять первые манипуляции. Сквозь стыки сияли какие-то магические всполохи.

САБЛИ, КЛЕВЦЫ, ДИРИЖАБЛИ…

Ну, что хочу сказать, господа. Не такое это уж простое дело — техномагический кружок. За первый вечер мы меч дважды размонтировали, потом обратно монтировали и проверяли — как оно в деле будет? Нашлись у них и стенды специальные, и кой-какие детали… — нет, куски, честно скажем — подбитых вражеских машин, на которых мы и пробовали — был ли толк от произведённых изменений, иль так себе.

Пока меня не особо впечатляло, но изобретатели уверяли, что это только начало. На третий день у меня сперва по расписанию были стрельбы, так что всю ответственность за присмотр я свалил на Хагена, а явившись в ангар, обнаружил, что дойч сидит в профессорском кресле (рядом, кстати, поджидает меня второе) и снова флегматично попивает кофеёк, бригада «крестьян»-техников скучает, а господа изобретатели собрались в неровный круг и голосят, словно торговки, не поделившие место на базаре.

— Что за шум, а драки нет?

Моё появление не осталось незамеченным, однако спор разгорелся ещё яростнее. И тут ко мне подскочил Пушкин:

— Илья, послушайте, почему сабля?

Я аж потерялся немного.

— В смысле — «почему сабля»? Я ж говорил: потому что её снимать-ставить легко.

— Ах, нет, сударь, не в этом смысле! Скажите нам, как практик: почему в качестве дополнительного вооружения «Саранче» придана именно сабля?

Вопрос, если честно, застал меня врасплох.

— Так… у всех же шагоходов сабли. Ну, иль навроде меча, но суть-то одна: клинок.

— А почему бы нам не опробовать иной вариант? — Пушкин по-птичьи склонил голову.

— Хм. А какие варианты ещё есть?

— Да множество! — он зачастил, видимо, боясь, что я потеряю интерес: — Смотрите, вам же с бронированными соперниками приходится воевать? Так?

— Так-то так… И что же?

— Я, батенька, клоню к тому, что нам надо бы творчески использовать наследие предков!