Серафима всё равно скучала и раза по три на неделе писала мне письма. И по мере того, как соскучивалась сильнее, письма становились всё нежнее и чувственнее. Вчера вот опрометчиво в обеденный перерыв открыл свежее… и никуда уж не пошёл. Потому как неловко по коридорам перемещаться в кондиции, несоответствующей публичному пространству. Кхм.

Однако, перед сном ещё раз перечитал. Мне, вообще-то, и без того она почти каждую ночь снится, а тут… прям ух! Просыпаться жалко было, право слово.

СВОИМ ЧЕРЕДОМ

Учёба вошла в привычную колею, всё как-то утряслось и более-менее устаканилось.

Оружейщики наперебой придумывали всё новые усовершенствования, и мы их испытывали одно за другим. Вот к примеру…

— Подождите, Илья. Нам нужно серьёзно поговорить.

Капитан-артиллерист, видимо, давно уже караулил перед ангаром с «Саранчой». По крайней мере, пока я шёл к ангару, и он меня ещё не заметил, успел раза три пройтись перед входом. Меня ждал. Ну а что? Надо — поговорим.

— Ну ежели так сильно надо, отчего же не побеседовать? Что у вас?

Капитан помялся. Нет, так мы каши не сварим… не могу же я полчаса ждать, пока он соизволит смущение своё преодолеть…

— Я прошу прощения, но говоря просторечным языком, может хватит титьки мять? Капитан, у нас изначально не сложилось понимание, но зачем-то вы меня ждали, значит вам надо? — я подчеркнул слова «вам» и «надо».

Он встряхнулся и, видимо, собравшись, продолжил:

— Хорунжий, вы правы, наше общение сначала не вызывало у меня положительных эмоций, но вы показали себя человеком слова. Всё, абсолютно всё что вы ранее говорили, оказалось правдой. Причём, подтверждённой фактами правдой. И поэтому я вынужден пересмотреть свой в корне неверный подход к общению с вами. Итак. Постараюсь начать всё заново. Дмитрий Павлович Рябушинский, капитан в отставке. И главный вопрос, к вам как к владельцу собственного шагохода — каким вы видите боевое применение «Саранчи»?

Я несколько потерялся.

— Капитан, Дмитрий Павлович, так боевое применение любого МЛШ обусловлено отсутствием брони и скоростью. Прибежал — разведал. Смог — как-то навредил, в силу своих невеликих возможностей.

— Вот о невеликих возможностях я и хотел поговорить. Не так давно в СИШ некий Клеланд Девис изобрёл безоткатную пушку, названную его же именем. Орудие весьма спорное и очень громоздкое. А главное — ненадёжное. — он помолчал, потом продолжил, — я на свои невеликие капиталы произвёл некоторые исследования, но наши чиновники от артиллерии не видят в безоткатной схеме будущего. А оно есть!

Он вскинул голову, и я увидел тот самый фанатичный взгляд учёного-исследователя. Оченно я такой взгляд уважаю, ежели человек идеей горит!

— Давайте пройдём к доске, и наша группа пояснит вам и сударю Ярроу общую идею.

Мы зашли в ангар, и посреди класса, на котором происходили прошлые прения была на специальном постаменте установлена странная труба, с расширением сзади. Капитан подошёл к чертёжной доске и взял указку.

— Итак, мы имеем Малый Легкобронированный Шагоход с увеличенной скоростью, — он помялся. — Каким способом, помимо увеличенного двигателя, это достигается — не вопрос сегодняшнего обсуждения.

Вообще, когда он взял в руки указку, Дмитрия словно подменили. Исчез стервоза-капитан. А перед нами стоял уверенный в своей правоте исследователь.

— Наша главная идея состояла в том, чтобы наделить легкую и быструю машину оружием, способным наносить тяжелые, а возможно, и фатальные повреждения даже тяжам. Главная проблема — легкость изначального шасси. Наши исследования показали, что отдача даже КПВТ способна сбивать прицел. Кстати, другая группа работает как раз над проектом уменьшения отдачи данного крупнокалиберного пулемёта. И не хочется лезть вперёд, но у них есть определённые успехи. Но наша исследовательская группа готова предоставить вам вот это.

Он ткнул указкой в нечто на постаменте.

— Мы назвали это оружие «свободной трубой». На сегодняшний день в данном виде она способна пробить до ста пятидесяти миллиметров бронекомпозита на дистанции до двухсот метров.

У меня вытянулось лицо. Да у самого тяжелого шагохода броня еле-еле двести миллиметров будет, и это во лбу, а в тылу и по бортам-то иногда и вовсе пятьдесят!

— Сколько-сколько⁈ Сто пятьдесят?

Капитан осёкся.

— Это в идеальных лабораторных условиях и при выстреле в броню под углом в девяносто градусов. Если вы позволите, мы установим несколько таких орудий на «Саранчу» и можно будет проводить уже полноценные исследования.

Я переглянулся с Хагеном. Тот так вообще смотрел на трубу с каким-то хищным, мечтательным видом. Ну ещё бы! Да ежели хоть одна такая штука на «Саранче» будет, выбежал, жахнул тяжу — ну, к примеру, в сустав манипулятора! — и сбёг, а его уж потом разберут, куда он обезноженный денется?

— И что? Совсем нет отдачи?

— Практически да. Правда выхлоп сзади сильно демаскирует, это если стрелять из засады.

— Это уже думать надо. Ставьте эту бандуру на шагоход. Подождите. А она однозарядная?

— Пока да, но мы работаем над этим. Есть различные варианты, но самым дешёвым будет простое кратное увеличение стреляющих труб.

— Ну вы оружейники, вам виднее.

Судя по радостным взглядам, которыми обменивались господа учёные, они не ожидали такого скорого принятия их изделия. Я вообще не понял, а куда господа из министерства смотрят? Это ж, ежели пехоту вот таким насытить — хана шагоходам будет. Я ж походил, посмотрел на эту «свободную трубу», там же ничего сложного… непонятно. Но будем посмотреть.

Испытания прошли… странно. У пушек обнаружились заметные проблемы с прицеливанием. То есть, пробить-то она пробьёт, да только попадает в цель в лучшем случае один выстрел из трёх.

После этих проб остались мы все закопчёные, как кочегары. Господа исследователи ушли понурые, сказали, что будут дорабатывать идею.

Однако размер сквозных дыр в бронемишенях впечатлял. Нам с Хагеном понравилось.

ВИТГЕНШТЕЙН В АЖИТАЦИИ

— Так, колись негодяй, чего ты с Иваном учудил?

Петро перехватил меня прямо у входа в столовую, перед завтраком.

— В смысле — учудил? — я отодвинул Витгенштейна и пошёл к привычному месту. Ежели ему так надо, он и за столом у меня всё выведает. Хотя я убей — не пойму, чего он от меня хочет?

Уселся, заказал щец и компот. Пётр плюхнулся на место Ивана и попросил приинести каких-то странно звучащих печенек и морсу. Выставил локти на стол, оперся о ладони и грустно спросил:

— Так и будешь в глухую несознанку уходить?

— Петя, да ты нормально можешь объяснить, чего тебе от меня надо-то? Вот предельно простыми словами, а?

— Хо-ро-шо, — по слогам выговорил Пётр. — Простыми словами, говоришь? Ла-а-адно. Что за снадобьем ты поделился с Великим князем? Ты учти, я перед этим разговором довел до истерики домашнего алхимика, пытался узнать о чём-то подобном у заведующей кафедры алхимии тут, в университете. Ноль! Зеро, с-сука! Никто ничего не знает. Мало того, не предполагают о возможности существования зелья удачи.

— Так может, и нету его, зелья-то?

— Ты мне мозги не засирай!

— Э-э, полегче, князь.

— Извини, — он хлебнул морса прямо из кувшина. Моргнул. Налил в стакан слегка подрагивающими руками. — Но ты тоже молодец. Мы с тобой вместе в театре бой приняли, а тут прям секреты какие-то! И Иван тоже, как и ты — гад! Иди, говорит к Коршуну, с него весь спрос, в ножки падай, умоляй, может, получишь… Мне в ноги упасть? Я могу!

— Алё! Петро, проснись! Ты дурака-то мне не валяй! Пьеро кукольный, блин! Для начала расскажи, чего там с князем?

— Чего с князем? А щас расскажу, если ты не знаешь. Итак, собирались мы с Гуриели на прогулку. Знаешь — по набережной, культурно, может, потом каких пирожных поесть, развлечь девушек. А он мне вдруг: «Свою машину вызывай!» И такой серьёзный, парадную форму надел, ордена все прицепил, и на своей машине укатил. Мой водитель немного замешкался, минуты на три-четыре — и этого хватило! Только мы подлетели ко входу, я выскочил и застал уже конец представления…