— Илюш, а девочки спрашивают: с дойчем твоим можно как-то познакомиться?

— Познакомиться-то мо-ожно, — протянул я. — Но имей, Дашенька, в виду: если эти капризные барышни втравят Хагена в какую-нибудь историю, кто разгребать будет? А мне, как ты помнишь, не говоря уж об Иване, было что сказано? Никаких историй! Кто перед государем за нас впряжётся? Ты?

Ушла Даша озадаченная и больше на эту тему ко мне не подруливала.

На обед я пришёл в совершенно благостном настроении. Уже пять часов как ничего экстраординарного со мной не происходит! Прям тишь, да гладь, да Божья благодать. За нашим столиком — никого. Тоже хорошо, иногда в одиночестве покушать это ж прекрасно! Заказал себе толчёнки картофельной и печени тушёной со сметаной. Попробуем, сильно ли от матушкиной отличается? И только всё съел, компот допивал, как на стул напротив плюхнулся Антон Швец.

— Очень мне обидно, Илья!

— И тебе здравствуй.

— Да, извини, здравствуй! И приятного аппетита, заодно.

— Ну чего тебе обидно?

Он взлохматил чёрные кудри и продолжил:

— Шагоход твой, обещанный нам в маго-научное общество на изучение, когда прибыл?

— Э-э, вчера.

— А мы до него даже не дотронулись ещё!

— Стоп-стоп! — я предупреждающе поднял ладонь. — Успокойся! Во-первых, касаться, как ты сказал, вы будете только в моём или фон Ярроу присутствии, это раз! Второе. Вообще, как ты себе представляешь работу с «Саранчой», ну-ка, расскажи?

— Ну-у, мы планировали снимать какой-нибудь модуль и изучать его в деталях. А потом стараться усовершенствовать его… э-э-э… через натурные испытания.

— А у вас кто-нибудь обладает нужными техническими навыками? А то, ежели манипулятор снимать в капонире, где есть все приспособы для этого — краны там специальные, тали, тележки рабочие, ключи нужные — так это у бригады умелых техников полдня уходит! — я помолчал. — Это у умелых. А тут? Вы мне «Саранчу» разберёте по винтикам, а если завтра война, если завтра в поход? Мы с Хагеном пешедралом пойдём⁈ Не будет такого!

— А как ты предлагаешь?

— Сначала обсуждения, потом какую-нито неважную деталь снимаете, экспериментируете, потом назад ставим и смотрим, что получилось. Вот, к примеру, снимете саблю, да хоть заизгаляйтесь над ней! Её ж поставить обратно, восемь болтов и два шарнира.

— Ну-у-у не знаю… — протянул Швец. — Слушай, а ещё вопрос: тут кто-то обмолвился, что у тебя на шагоходе двигатель от «Святогора»?

— Да, Дегтярёвский Д-18, с усиленным магическим контуром. Что, не утерпели, таки залезли в потроха?

— Это было в присутствии фон Ярроу! И никто ничего не трогал! — сразу отмазался Швец.

— Ну если так, то хорошо. А чего спросить-то хотел?

— А где старый, «Локустовский» двигатель?

— Так в Иркутске, в ремонтном железнодорожном депо, около складов, где станция погрузки-сортировки. Я его продал мастерам, что мне наш ЗиДовский двигун установили. У ковровцев же и сильнее, и ресурс выше. Да и где я запчасти, ежели что, на «локустовский» родной найду?

— Что же вы, батенька о российской науке-то не подумали, как же так⁈ — трагически возопил Швец. — Его же изучать надо!

— Ну уж извини, мы, знаешь, больше практически думаем, не выжить на войне без этого! Да и вообще, денег у тебя теперь — завались! — Антон поморщился. — Дай телефонограмму в Иркутск, может, и не продали двигатель-то. Вещь неходовая, вдруг он на складе так и пылится?

— А вот это очень хорошая идея! Так и сделаем! — он привстал и опёрся руками о стол: — Так когда мы сможем саблю «Саранчовскую» посмотреть?

— Да завтра после занятий и посмотрите.

— А почему не сегодня?

Ну и фанатичный взгляд у этих оружейщиков! Но я, извините, нее подписывался с ними с ума сходить.

— Сегодня у меня в планах после учёбы ранний ужин и от-бой, — раздельно сказал я. — Я не спал полночи и, извините, ещё письма из дома не прочитал. Завтра. Всё завтра.

Швец помолчал. Подумал, верно, что я и передумать могу. Нарочито жизнерадостно потёр ладоши:

— Отлично! Пойду обрадую ребят!

Ну а я прошёлся до нашего деканата. Надо как-то вопрос с Хагеном утрясти, а то привезли, пристроили на птичьих правах…

Но оказалось, что какое-то распоряжение наше учебное начальство уже получило, и Хаген оформлен в качестве вспомогательного технического персонала, сопровождающего экспериментальную технику. Вот и ладно.

Потом сел в саду, от всяких глаз подальше, письма из дома перечитал, да по два раза. К Серафимино письмо было украшено контуром старательно обведённой детской ручонки. Растрогался я что-то аж до слёз. И понял, что соскучился по ним, сил нет. Хоть бросай эту учёбу дурацкую да домой мчись! Да ещё и нервотрёпка эта сплошная…

Одним словом, еле собрался, чтоб нормально вторую половину дня отучиться.

А в спальный корпус зашёл — Семёныч из своей будки выглядвает:

— Илюх, зайди-ка! — и таинственный, главное, такой.

А, ПРЕССА!

Я зашёл:

— Что такое, Фёдор Семёныч?

— Две новости у меня для тебя. Одна хорошая, а другая — поди знай… Я почему-то так думаю, что не очень…

— Да пень горелый! Чего опять⁈

— Ты давай не голоси, — он деловито заглянул в свой шкафчик. — Что, с плохой начнём?

— Давай с плохой.

Семёныч появился из-за дверцы с газеткой:

— Глянь-ка.

На развороте крупно было распечатано здание злополучного театра, в котором представляли «Красную Аиду», на заднем фоне можно было рассмотреть висящую на каменных пиках «Амнерис», а на переднем — крупно, успели сволочи! — меня с повисшей на мне кем-то из Гуриели, на фотке не разберёшь, которая.

— Ты подпись-то почитай, — пробурчал Семёныч.

Прочитал.

«Старшая дочь владетельных князей Гуриели замечена на скандальной постановке „Красной Аиды“ в компании нового кавалера»

Я аж зубами заскрежетал.

— И давно это?..

— Сегодняшний тираж. По честности сказать, бульварная газетёнка, серьёзные люди на неё и не взглянут. Однако ж, поосторожнее бы ты, Илюх, с такими фотками. Хорошо, что супружница у тебя в другом городе…

— Да какой я кавалер⁈ — я в сердцах затряс газетой.

— Это оно понятно. Только женщина увидит — переживать будет… — он кинул газетку обратно в шкаф. — Знал бы, утром сказал бы. Чтоб тираж скупили аль как. Поздно у Петровича увидел.

Я молча злился. Вот же паскуда газетная. Знать бы, кто меня подловил, уж я б тому навешал люлей!

— А вот хорошая, — Семёныч вытащил другую газету. — Эту тебе вручаю. И память, и при случае похвастать можно. Да и газета эта приличная, «Губернские ведомости», чай, а не «Жёлтый фонарь».

На первой странице тоже была статья про «Красную Аиду», только фото — то, парадное, для которого император фотографа лично выдернул.

— Спасибо, Семёныч.

— На здоровье! Туточки и статья хорошая, про героических студентов, которые помогли обезвредить террористов. Все вы поимённо упомянуты.

Вторая газета немного подняла мне настроение, но червячок досады продолжал грызть изнутри.

— Ладно, пошёл я.

— Чуть не забыл! — крикнул комендант мне вдогон. — Там тебе бандероль принесли, в комнате на столе лежит. Охрана проверила, сказала, опасности нет.

— Охрана? — не понял я.

— Охрана-охрана. Декан велел. Говорит, больно много вокруг тебя ажитации, взять на особый контроль, во избежание…

Ну, спасибо, как говорится.

В комнате на столе лежал пакет — явно вскрытый и аккуратно завёрнутый почти как было. А внутри пакета… мать моя женщина! Это батя у меня точно отберёт, в позолоченный оклад поместит и будет всем при случае хвастаться!

Фотография моя с государем-императором, как он мне руку пожимает. А в придачу — письмо небольшое. Мол, с благодарностью за отвагу и самоотверженность в противодействии террористам, государь-император Всероссийский Андрей. И подпись размашистая с гербовой печатью! Это письмо батяня во вторую рамку вставит, зуб даю! И в гостиной посередь большой стены на центральное место повесит!