Его движения были скупыми, выверенными, ни одного лишнего жеста. Когда говорил, слегка картавил, но эта особенность произношения только придавала его речи дополнительную убедительность. Каганович принадлежал к новому типу партийных руководителей, железных администраторов, пришедших на смену пламенным революционерам.

На столе перед ним стояли нетронутый ужин и графин с нарзаном. Настольная лампа под зеленым абажуром отбрасывала резкие тени, подчеркивая его характерный профиль с крупным носом и тяжелым подбородком.

— Присаживайтесь, товарищ Краснов, — он указал на стул. — Наслышан о вас. Особенно о ваших разногласиях с товарищем Крестовским.

Я не стал отрицать, а воспользовался возможностью все объяснить.

— Это не разногласия, товарищ Каганович. Это вопрос государственной важности.

Я разложил перед ним документы:

— Вот доказательства. Технология Крестовского ведет к катастрофе. Через три месяца начнут рваться снаряды и ломаться танки.

Каганович внимательно просматривал бумаги. Его цепкий взгляд выхватывал ключевые цифры.

— А это что? — он указал на папку с финансовыми документами.

— Доказательства связей Крестовского с иностранным капиталом. Вывод валюты через Ригу, тайные встречи с немецкими промышленниками.

— Интересно, — Каганович забарабанил пальцами по столу. — Очень интересно. И что вы предлагаете?

— Разрешите выступить завтра на собрании. Дайте мне пятнадцать минут.

Он долго молчал, разглядывая меня поверх бумаг. За окном прогрохотал трамвай.

— Хорошо, — наконец произнес он. — Выступите. Но учтите: если ваши обвинения не подтвердятся, мы начнем расследование в отношении вас.

— Подтвердятся, товарищ Каганович. Каждое слово.

Когда я вышел из особняка, уже начало темнеть. Промозглый ветер гнал по мостовой обрывки газет. Впереди решающее собрание.

После встречи с Кагановичем я вернулся в свой особняк в Архангельском переулке. Несмотря на важность предстоящего дня, спал как убитый, привычка, выработанная еще в прошлой жизни. Перед серьезными переговорами нужно обязательно выспаться.

Встал пораньше, в шесть. На улице только начало светать. Я поглядел на оранжевое небо.

Солнце еще не видно. Но оно уже подсвечивало снизу сизое небо.

Агафья Петровна, как всегда, приготовила завтрак. Яйца всмятку, свежие булочки из французской пекарни на Мясницкой, кофе в серебряном кофейнике. Просматривая утренние газеты, я между делом просмотрел свежую почту.

Среди бумаг лежало письмо из наркомата. Запрос на техническую документацию по новой технологии.

Я усмехнулся. Елена явно специально подгадала, чтобы документы понадобились именно сегодня. Что ж, хороший предлог для встречи.

Поэтому я позвонил в наркомат:

— Добрый день. Краснов беспокоит. Получил ваш запрос. Да, могу подъехать прямо сейчас. Документы с собой.

Секретарша соединила меня с нужным отделом. Голос Елены в трубке звучал подчеркнуто официально:

— Хорошо, товарищ Краснов. Жду вас в девять в вестибюле. И да, постарайтесь не опаздывать, у некоторых, знаете ли, есть и другие дела кроме ваших.

Ох, ох, какие мы злые. Я быстро собрался и поехал на встречу с девушкой. А оттуда сразу на заседание.

Хоть и не суеверный, но подумалось, как пройдет встреча с девушкой, так и закончится заседание. Так что, надо помириться.

Елена ждала меня в вестибюле наркомата на Ильинке. Даже в этот ранний час она выглядела безупречно.

Серое шерстяное платье от Ламановой с белым воротничком, жемчужная нитка на шее, волосы уложены в модную стрижку «à la garçonne». На воротнике поблескивала неизменная брошь-молекула, подарок отца.

— О, кого я вижу! Сам товарищ Краснов снизошел до простых смертных, — она отложила свежий номер «Известий». — Решили проверить, все ли документы я достала, или есть еще что выжать из старых связей?

— Лена…

— Нет-нет, не утруждайтесь объяснениями. Я же понимаю, государственной важности дело! — она изобразила преувеличенно серьезное лицо. — Промышленность в опасности, партия зовет… А старые друзья подождут. Или поработают бесплатными осведомителями.

В вестибюле было пустынно. Только пожилой вахтер дремал за своей конторкой, да уборщица протирала массивные бронзовые перила лестницы. Где-то наверху стучала пишущая машинка.

— Послушай, я действительно…

— Собираетесь спасти отечественную металлургию? — она насмешливо приподняла бровь,но при этом нервно поправила брошь, старая привычка, выдающая волнение. — Знаешь, я все думала — почему ты так легко используешь людей? Сначала меня с архивами, теперь профессора и сотрудников. Интересно, кого еще вы успели вовлечь в свои комбинации?

— Перестань, — я подошел ближе. От нее пахло любимыми духами «Коти Шипр». — Ты же знаешь, все не так.

— Правда? — она взглянула мне в глаза. — А как? Объясните, товарищ директор. Только без этих ваших обычных недомолвок и экивоков. Я уже не та наивная девочка, что верила каждому вашему слову.

За окном прогрохотал грузовик. Утреннее солнце, пробившись сквозь пыльные стекла, заиграло в гранях хрустальной люстры.

— Хотя нет, не утруждайтесь, — она взглянула на изящные часики «Омега» на тонком ремешке. — У вас же скоро важное собрание. Не буду задерживать. Надеюсь, документы из секретного архива окажутся полезными.

Нет, она слишком обижена. Напрасно я сейчас приехал.

— Лена, после собрания я хочу встретиться с тобой.

Девушка покачала головой.

— После собрания у вас найдутся дела поважнее, — она взяла с кресла сумочку. — Знаете что? Не звоните мне больше. Ни до, ни после. И не просите помощи, ни для промышленности, ни для науки. Считайте, что связи в наркомате вам больше недоступны.

Она направилась к лестнице, но у первой ступеньки обернулась:

— И да, поздравляю с блестящей комбинацией с партийцами. Используете людей не хуже Крестовского. Даже лучше, он хотя бы не прикрывается высокими целями.

Цокот ее каблуков гулко разнесся по мраморным ступеням. Я смотрел вслед, понимая, что на этот раз все гораздо серьезнее.

Язвительность Лены всегда была защитной реакцией, чем больнее ей, тем острее становились ее шпильки. А сейчас она по-настоящему раздавлена моим пренебрежением.

После собрания, снова пообещал я себе. Обязательно все объясню. После собрания. Я не мог упускать такую классную девушку. Да и что кривить душой, связи у Лены действительно полезные.

Хотя, с другой стороны, может быть, есть смысл взять паузу в наших отношениях. Побыть подальше друг от друга. Что-то слишком быстро Лена с места взяла в карьер. Может, это она решила расстаться?

Во всяком случае, надо хотя бы остаться с ней друзьями. Нельзя, чтобы Лена перешла в стан моих врагов. Это будет слишком сильный удар. Она много знает о моих планах.

Часы на стене показывали без десяти девять. Пора ехать в ЦК.

Кстати, встреча с девушкой прошла неудачно. Неужели закрытое партийное собрание тоже пройдет по такому сценарию? Вот проклятье.

Здание ЦК ВКП(б) на Старой площади выглядело внушительно. Четыре этажа серого камня, тяжелые колонны у входа. У массивных дубовых дверей застыли часовые с винтовками.

Я приехал заранее, за час до начала. Степан остановил «Бьюик» за квартал, ближе подъезжать не рекомендовалось. Последние несколько сотен метров я шел пешком, чувствуя, как начинает ныть простреленное плечо. Папка с документами казалась неподъемной.

Первый пост охраны находился прямо на улице. Возле него меня уже ждали Величковский, Сорокин и Котов. Молодой красноармеец в идеально подогнанной форме придирчиво изучил наши пропуски, сверяясь со списком.

— Ваши документы, товарищи.

Я протянул новенький партбилет, полученный после перерегистрации. Красноармеец сверил фотографию, проверил печати. Мои спутники тоже показали документы.

— Пройдите через левый вход. К вам прикрепят сопровождающего.