Я с трудом выбрался из машины, опираясь на полированную трость из черного дерева с серебряным набалдашником. Каждое движение отзывалось болью, но я старался держаться прямо. В моем времени показать слабость означало проиграть, и здесь, в 1928-м, правила были те же.

Впереди долгий день. Я должен узнать истинное состояние доставшегося мне хозяйства.

Мимо проходили рабочие в замасленных спецовках, с любопытством поглядывая на бледного хозяина в дорогом пальто. А я все думал об одном — кому понадобилось убивать Краснова именно сейчас, когда на заводах намечались серьезные перемены? И главное — не связано ли это с теми секретами, которые хранились в черных бухгалтерских книгах Василия Андреевича?

За спиной послышались шаги — к нам спешил Соколов, главный инженер, в поношенном драповом пальто и фетровой шляпе.

— Леонид Иванович, рады видеть вас на ногах! — Соколов энергично пожал мне руку. Главный инженер был типичным представителем старой технической интеллигенции: окладистая бородка с проседью, пенсне на шнурке, потертый, но опрятный костюм. — Хотя, может, вам еще рано…

— Потом отдохну, — я старался не морщиться от боли. — Ведите, Петр Николаевич. Начнем с мартеновского цеха.

Огромный корпус мартеновского цеха встретил нас жаром и грохотом. Под закопченными сводами двигались мостовые краны производства завода «Красный путиловец», разнося ковши с расплавленным металлом. Вдоль стен тянулись массивные печи системы «Сименс-Мартен» — сердце металлургического производства.

— Первая и третья печи требуют капитального ремонта, — Соколов перекрикивал производственный шум. — Регенераторы забиты, кладка разрушается. Немецкие огнеупоры кончились, а отечественные долго не держат.

Я внимательно осмотрел ближайшую печь. Даже сквозь внешнюю обмуровку были видны трещины. В моем времени такое состояние означало бы немедленную остановку агрегата.

— Температурный режим держите?

— Еле-еле. Расход кокса увеличился на сорок процентов. Вот график… — он протянул мне замасленный лист миллиметровки.

— А что с новыми печами Коломенского завода? — спросил я, изучая цифры. — Слышал, они предлагают модернизацию.

Соколов оживился:

— Их конструкция интересная. Головки новой системы, регенераторы увеличенного объема. Но главное — они под наш уголь спроектированы. Не нужно кокс переводить.

Мы прошли вдоль печей. Я отметил изношенные механизмы загрузки, устаревшую систему подачи топлива. В двадцать первом веке такое оборудование пустили бы на металлолом.

В разливочном пролете гудели паровые краны «Демаг». Ковши с металлом двигались над изложницами, оставляя в воздухе огненные брызги. Рабочие в брезентовых робах и защитных очках колдовали над струями расплавленной стали.

— Здесь тоже проблемы, — Соколов указал на изношенные тросы кранов. — Запчасти достать почти невозможно. Приходится самим точить в механическом цехе, но качество…

Я прислонился к стене, переводя дух. Плечо немилосердно ныло. Семен Артурович участливо посмотрел на меня, но я отмахнулся — нужно увидеть все своими глазами.

— Ведите в прокатный цех, — скомандовал я, когда боль немного утихла.

Прокатный встретил нас лязгом стана «Круппа» и запахом горячего металла. Здесь было чуть прохладнее — сквозь разбитые окна фонаря задувал январский ветер.

— Крыша течет, — пожаловался мастер прокатного цеха, пожилой рабочий в промасленной кепке. — Как дождь — вода прямо на оборудование. А летом жара — люди в обморок падают.

Я осмотрел немецкий прокатный стан. Сквозь свежую краску проступала ржавчина, подшипники подозрительно скрипели. В моем времени такое оборудование давно бы списали.

— Что с производительностью?

— Падает, — Соколов достал очередной график. — Раньше давали пятьсот тонн в сутки, теперь еле триста выходит. Валки изношены, замена нужна.

Мы прошли через механический цех, где стояли станки «Войт» и «Шкода» еще довоенной поставки. Большинство простаивало — то ли из-за поломок, то ли из-за отсутствия заказов.

В литейном собирались установить новую вагранку, но работы встали — не хватало огнеупоров. В инструментальном жаловались на качество инструментальной стали. В кузнечном старый паровой молот «Бехер» требовал срочного ремонта.

К концу обхода у меня кружилась голова от усталости и боли. Но картина была ясна — завод нуждался в серьезной модернизации. Причем не просто в замене отдельных агрегатов, а в комплексной реконструкции.

— Петр Николаевич, — я присел на табурет в заводской конторе, пока секретарь разливал чай из пузатого медного чайника. — Составьте мне полный список критических узлов. С указанием необходимых затрат и сроков ремонта.

— Уже готовлю, — кивнул главный инженер. — Но там суммы… пугающие.

— Ничего, я найду деньги, — я отхлебнул крепкий чай, чувствуя, как немного отступает боль. — Кстати, что вы думаете о предложении коломенцев?

Соколов оживился:

— Их проект очень перспективный. Новые печи дадут экономию топлива минимум на треть. Плюс можно будет варить качественные стали — они предлагают систему дожигания газов. А если поставить их нагревательные колодцы перед прокатным станом…

Я слушал технические подробности, отмечая про себя основные моменты. В памяти всплывал опыт модернизации заводов в двухтысячных. Тогда мы тоже решали похожие проблемы, только с импортным оборудованием. Здесь же можно было пойти другим путем — сделать ставку на отечественные разработки.

— Готовьте обоснование для модернизации, — прервал я технические рассуждения Соколова. — Со всеми расчетами. И еще… — я понизил голос. — Неофициально прикиньте, что можно будет получить от демонтажа старого оборудования. У меня есть выход на европейских скупщиков металлолома.

Главный инженер понимающе кивнул. Судя по его взгляду, такие схемы были ему не в новинку.

Когда мы возвращались к проходной, я еще раз окинул взглядом заводские корпуса. За облупившимися стенами и грязными окнами скрывался огромный потенциал. Нужно только правильно его использовать.

— Семен Артурович, — обратился я к секретарю, когда мы сели в машину. — Запишите. Первое — срочно связаться с коломенцами, нужна встреча на высшем уровне. Второе — поднять все документы по землеотводу под новые цеха. Третье. Прямо сейчас соберите руководство завода. Мне нужно поговорить.

Голова кружилась от усталости и боли, но мысли были ясными. Я точно знал, что нужно делать. В конце концов, кризис — это всегда возможность. Неважно, в каком году.

Мы медленно направились к местам дислокации администрации. Из заводской трубы вырвался сноп искр — очередная плавка подходила к концу.

Кабинет технического директора встретил нас теплом от голландской печи и запахом машинного масла, смешанным с ароматом «Капитанского» табака. Массивный дубовый стол, оставшийся еще с дореволюционных времен, был завален чертежами и техническими журналами. На стене висели схемы оборудования и диаграмма выполнения плана, а рядом — портрет Ленина в простой рамке.

Я с трудом опустился в директорское кресло с высокой спинкой, чувствуя, как немеет раненое плечо. Последний час обхода дался особенно тяжело. Семен Артурович молча положил на стол папку с документами и встал у окна, готовый вести протокол на портативном «Ремингтоне».

Постепенно кабинет заполнялся людьми. Первым явился Соколов, все еще возбужденный после осмотра цехов. За ним — начальники производств: Михаил Степанович Лебедев из мартеновского, грузный мужчина с окладистой бородой и золотой цепочкой от карманных часов; Виктор Карлович Штром из прокатного — худой, педантичный мужчина, оставшийся еще с довоенных времен; Николай Павлович Гришин из механического — молодой выдвиженец из рабочих, в кожаной тужурке и со свернутой в трубочку «Правдой» в кармане.

— Господа… то есть, товарищи, — начал я, внимательно глядя на собравшихся. — Сегодняшний обход показал, что завод нуждается в серьезной модернизации. Предлагаю обсудить первоочередные меры.