Часы пробили полночь. Завтра решающий день. От него зависит не только судьба завода — судьба всего дела, которому я отдал столько сил. И пусть я знаю, что через сто лет все будет иначе — сейчас, в 1928 году, надо выиграть этот бой.

А там посмотрим, кто кого переиграет, товарищ Крестовский…

Рассвет едва занимался, когда я приехал в заводоуправление. В кабинете зябко — Михеич еще не растопил печи. Я включил настольную лампу под зеленым абажуром, достал папку с документами для комиссии.

Головачев принес чашку крепким кофе, я уже приучил его к этой привычке начинать важные дни. Английские часы «Хендерсон» на стене показывали шесть утра. До заседания в ВСНХ оставалось четыре часа.

Я в третий раз перечитывал текст доклада, когда в дверь деликатно постучал Котов. Главбух, как всегда безупречный в своем дореволюционном костюме-тройке, принес последние сводки по производству.

— Все готово, Леонид Иванович, — он положил на стол аккуратную стопку бумаг. — Образцы опечатаны, акты испытаний заверены. Степан уже погрузил их в «Бьюик».

Я кивнул, разглядывая графики производительности. В будущем такие презентации делались на компьютере, но суть оставалась той же, надо убедительно показать наши преимущества.

— Как думаете, Василий Андреевич, что Крестовский приготовил?

Котов присел в кресло, машинально поправляя пенсне:

— Ходят слухи… — он понизил голос. — В бухгалтерии «Металлообработки» какое-то оживление. Вроде крупный перевод прошел через Промбанк.

Я внимательно посмотрел на Котова. За его внешним спокойствием явно скрывалось напряжение. Выдавали чуть подрагивающие пальцы, которыми он протирал пенсне. Такие люди не привыкли показывать эмоции, но внутренне переживают не меньше других.

— Крупный перевод, говорите? — я отхлебнул кофе. — И кому?

— Пока не удалось выяснить. Но сумма солидная, около ста тысяч.

В кабинет вошел Соколов, главный инженер. По его осунувшемуся лицу было видно, что не спал всю ночь.

Наверняка в сотый раз перепроверял расчеты. В руках он держал папку с техническими чертежами.

— Присаживайтесь, Петр Николаевич, — я указал на кресло. — Как настроение?

— Рабочее, — он устало улыбнулся. — Величковский еще раз проверил все формулы. Придраться не к чему.

Я понимал его состояние. Для технической интеллигенции важнее всего научная истина. Соколов искренне верил, что комиссия будет оценивать только технические достоинства. Эх, если бы все было так просто.

В приемной послышался знакомый стук «Ундервуда», там уже работал Головачев. Он сегодня ночью тоже не спал, готовил документы.

Преданный секретарь, каких сейчас уже не найти. В будущем такие вопросы решали целые отделы, а здесь все держится на отдельных людях.

— Василий Андреевич, — я повернулся к Котову, — а что с нашими неофициальными источниками? Есть информация о составе комиссии?

Главбух достал из внутреннего кармана потертую записную книжку:

— Кое-что удалось узнать. Николаев вчера до поздней ночи сидел в наркомате. С ним был человек от Крестовского.

Я мысленно чертыхнулся. Похоже, наш принципиальный куратор из ВСНХ уже обработан конкурентами.

Интересно, чем они его взяли? Крестовский не дурак, просто так с деньгами не полезет. Репутация Николаева как честного коммуниста известна всем.

За окном послышался шум подъезжающего автомобиля. Я узнал характерное урчание мотора «Рено», это приехала Елена. Несмотря на ранний час, она вызвалась помочь с подготовкой документов.

Девушка вошла в кабинет, внеся с собой легкий аромат «Коти Шипр» и свежий зимний воздух. На ней было элегантное темно-синее платье и знакомая брошь-молекула. Несмотря на ранний час, она выглядела безупречно.

— Доброе утро, товарищи инженеры, — она слегка улыбнулась, заметив, как все невольно подтянулись при ее появлении. Даже Котов машинально одернул жилет. — Я просмотрела немецкие технические журналы за последние пять лет, — она достала из портфеля несколько страниц с пометками. — Ничего похожего на нашу технологию. Даже в «Stahl und Eisen» только общие рассуждения о легированных сталях.

Я поймал себя на мысли, что слово «нашу» она произнесла с особым чувством. Для нее это тоже стало личным делом, не просто служебным заданием.

— А что в довоенных номерах? — спросил я, вспоминая намек Баумана.

— В библиотеке Промакадемии подшивки только с 1922 года, — она нахмурилась. — Но я связалась с коллегами в торгпредстве и узнала, что…

В этот момент в кабинет буквально влетел Сорокин, размахивая какими-то графиками:

— Леонид Иванович! Я перепроверил расчеты прочности! У нас коэффициент выше на тридцать процентов!

Молодой инженер осекся, заметив Елену, слегка покраснел. Я невольно улыбнулся. Перед Леной многие терялись.

— Так, — я взглянул на часы «Павел Буре». — Через час выезжаем. Василий Андреевич, проверьте еще раз финансовые показатели. Петр Николаевич, подготовьте образцы. Александр, — это уже Сорокину, — сведите все расчеты в единую таблицу.

Елена подошла к моему столу:

— А что с Крестовским? Мои источники в наркомате говорят, он очень уверен в победе.

Я посмотрел в окно. Над заводскими трубами поднималось зимнее солнце.

Где-то там, в здании ВСНХ, уже собиралась комиссия. Крестовский наверняка готовил свой coup de grâce. Но у нас есть козыри.

— Ничего, прорвемся.

Без двадцати десять мы выехали. Степан вел «Бьюик» по заснеженным улицам, ловко лавируя между пролетками. В машине пахло кожей сидений и свежими типографскими чернилами от папок с документами.

В боковое окно я видел свое отражение: строгий костюм от лучшего московского портного, безупречно повязанный галстук. В будущем на такие презентации ходили в дорогих итальянских костюмах, здесь приходилось довольствоваться местным пошивом.

Хотя качество отменное. Мастера еще помнили, как шить для купцов первой гильдии.

Елена сидела рядом, в сотый раз просматривая бумаги. На заднем сидении Соколов вполголоса обсуждал детали заказа с Котовым. Величковский должен сам подъехать прямо к месту заседания комиссии.

Здание ВСНХ на Варварке впечатляло монументальностью. Бывший доходный дом купца Чижова теперь олицетворял собой советскую власть над промышленностью. У входа дежурил вооруженный наряд, проверяя пропуска.

В вестибюле толпились люди. Я сразу заметил группу от «Металлообработки». Крестовский в отличном костюме английского сукна что-то негромко говорил спутникам. Заметив нас, он слегка наклонил голову в приветствии, но в глазах читалась плохо скрываемая усмешка.

Откуда-то появился Величковский, как всегда, в дореволюционном сюртуке. Профессор выглядел бодрым, несмотря на бессонную ночь. Только покрасневшие глаза выдавали усталость.

— Комиссия уже собралась, — шепнул он. — Николаев с утра изучает какие-то старые немецкие журналы.

Я почувствовал, как внутри все напряглось. Значит, Крестовский действительно приготовил этот козырь. Что ж, посмотрим, чьи аргументы окажутся весомее.

Массивная дверь зала заседаний медленно открылась. Молодой человек в гимнастерке начал вызывать представителей заводов.

В высоком вестибюле с лепным потолком гулко отдавались шаги. Массивная мраморная лестница, по которой когда-то поднимались купцы первой гильдии, теперь вела к кабинетам советских чиновников. Я отметил, что позолота на перилах местами потускнела, а паркет изрядно истерся — новая власть экономила на ремонте.

Зал, где проходило заседание, располагался на втором этаже. Это было просторное помещение с высокими окнами, выходящими на Варварку. Тяжелые бархатные шторы цвета бордо, еще дореволюционные, чуть колыхались от сквозняка. Под потолком ярко горели хрустальные люстры, тут не экономили электричество.

Длинный стол красного дерева, покрытый зеленым сукном, был развернут буквой «П». В центре уже расположились члены комиссии. Я внимательно рассматривал их, пытаясь уловить настроение каждого.