— И еще. Если что-то пойдет не так… мы с вами не встречались. Эту папку, — он похлопал по саквояжу, — я сегодня не доставал. А вы вообще провели вечер в опере. Кажется, сегодня опять дают «Князя Игоря»?

Я кивнул. Вот мерзавец, сумел намекнуть, что знает, как я познакомился с Бауманом. Ладно. Главное, появился шанс выйти на Кагановича.

Я специально задержался у витрины букинистического магазина №14 на Малой Дмитровке, делая вид, что разглядываю корешки книг. Старинные напольные часы «Густав Беккер» в глубине зала показывали без четверти шесть. Время, когда по данным Рожкова должен появиться мой «клиент».

В витрине вперемешку с дореволюционными изданиями красовались новинки этого года: томик Маяковского «Хорошо!» в ярко-красной обложке работы Родченко, свежий номер журнала «Новый ЛЕФ», «Цемент» Гладкова в издании Госиздата, брошюры о первой пятилетке. На отдельной полке — технические новинки: «Курс электротехники» профессора Круга, «Основы доменного производства» Грум-Гржимайло, переводные немецкие справочники по металлургии.

Шел мелкий снег. По булыжной мостовой процокала пролетка, обдав грязью начищенные бока припаркованного у обочины «Форда-А». Судя по номерам, служебная машина какого-то советского учреждения.

Товарищ Добролюбский появился точно по расписанию. Я сразу узнал его по фотографиям из досье.

Худощавый, в сером костюме-тройке от Журкевича, с потертым портфелем из свиной кожи. Нервным жестом поправил узел галстука, украшенного булавкой с жемчужиной, типичный жест человека, который боится быть узнанным.

Он торопливо нырнул в полуподвал магазина. Я выждал пару минут и последовал за ним. Внутри пахло пылью и старыми книгами. Добролюбский уже скрылся за китайской ширмой с драконами. Там находился особый отдел «только для знатоков».

В магазине, несмотря на поздний час, было несколько посетителей. У полки с техническими книгами склонился молодой инженер в потертой кожанке, судя по въевшейся в руки смазке, с какого-то завода. Он внимательно листал последний номер журнала «Предприятие», делая пометки в блокноте.

В углу примостился пожилой учитель в чиненой гимназической тужурке. Из тех, кто продолжал преподавать и при новой власти. Он бережно перебирал старые издания классиков, видимо, подыскивая что-то для своих уроков. Его видавший виды портфель был перетянут бечевкой.

У прилавка спорили двое комсомольцев в полушубках, разглядывая только что вышедший сборник «Молодая гвардия». Один держал под мышкой «Капитал» Маркса в новом издании, судя по всему, слушатель рабфака. Второй, со значком ОСОАВИАХИМ на груди, листал брошюру «Воздушный флот страны Советов».

Не теряя времени, я последовал за Добролюбским. Он стоял у полки с книгами, ко мне спиной. Уже успел что-то взять и рассматривал, наклонив голову.

— Интересуетесь искусством, товарищ Добролюбский? — негромко произнес я, выступая из тени. Приблизился к объекту сбоку.

Он вздрогнул, чуть не выронив альбом в марокеновом переплете. На обложке золотом тисненые обнаженные нимфы.

— Вы… вы кто? — его голос дрогнул.

— Неважно. Важно другое. Что скажут в райкоме, узнав об увлечениях ближайшего помощника товарища Кагановича? Порнографическая литература, буржуазное разложение. Появятся многочисленные вопросы.

Краска схлынула с лица Добролюбского. Руки, державшие альбом, затряслись.

— Послушайте, это недоразумение. Я просто изучаю западное искусство исключительно с научной точки зрения.

— Да? — я достал из кармана стопку фотографий. — А это тоже научный интерес? Вы на прошлой неделе в салоне на Сретенке. И две недели назад — с альбомом «Девушки в саду».

Добролюбский тяжело опустился на стул. По его лбу стекали капли пота.

— Чего вы хотите? — глухо спросил он.

— Пустяк. Пропуск на закрытое партийное собрание по вопросам индустриализации. И ваше молчание о нашей встрече.

— Это невозможно! Там будет сам товарищ Сталин.

— Тогда, может быть, обсудим ваши художественные пристрастия на бюро райкома?

Он сломался. Я видел это по его глазам, загнанным, потухшим. Убежденный большевик, попавшийся на постыдной слабости.

— Хорошо, — прошептал он. — Я сделаю пропуск. Но больше никаких требований!

— Разумеется. Мне нужно только попасть на собрание.

Я протянул ему конверт:

— Здесь негативы тех фотографий. Получите после собрания, если все пройдет гладко. А сейчас, верните альбом на место и уходите. И помните, одно неверное движение, и фотографии окажутся на столе у товарища Кагановича.

Когда за ним закрылась дверь, я перевел дух. Рожков не подвел, информация оказалась точной. Теперь у меня появился пропуск в высокие кабинеты. Оставалось правильно им распорядиться.

Подождав немного, я вышел следом за Добролюбским.

Комсомольцы как раз расплачивались за книги, звеня медной мелочью. Учитель, так ничего и не купив, аккуратно положил томик Пушкина обратно на полку. Видимо, цена оказалась не по карману. Молодой инженер все еще делал выписки из технического журнала, иногда поглядывая на часы. Похоже, убивал время перед вечерней сменой.

За окном магазина в самом разгаре холодный зимний день. По Малой Дмитровке спешили прохожие, пряча лица от дождя.

Где-то вдалеке прогудел трамвай. Я вышел на улицу, поднял воротник пальто. Прошел пару кварталов, забрался в «Бьюик». Отправился на работу.

Мой кабинет в заводоуправлении напоминал штаб перед наступлением. Стол заставлен документами, чертежами и справками.

Английские часы «Хендерсон» на стене показывали начало одиннадцатого вечера. До собрания оставалось меньше суток.

— Давайте еще раз пройдемся по всем пунктам, — я обвел взглядом соратников.

Величковский сидел в кресле у окна, его седая бородка подрагивала от волнения. Рядом примостился Сорокин, то и дело протирая запотевшие очки. Котов раскладывал на столе финансовые документы, его въевшаяся привычка бухгалтера к порядку сейчас как нельзя кстати.

— Начнем с технической части, — я кивнул Величковскому. — Николай Александрович, ваш доклад должен быть предельно четким. Максимум пятнадцать минут.

— Я подготовил сравнительные таблицы, — профессор достал из потертого портфеля стопку бумаг. — Вот здесь наглядно видно разницу в структуре металла. А это — графики испытаний на разрыв. Даже неспециалисту понятно.

— Стоп, — прервал я его. — Никаких сложных терминов. Говорите простым языком. Сталин не любит наукообразности.

Величковский кивнул, делая пометки в блокноте.

— Александр Владимирович, — повернулся я к Сорокину, — ваша часть — экономические расчеты. Покажите, насколько наша технология эффективнее.

Молодой инженер раскрыл папку с диаграммами:

— Расход топлива меньше на двадцать пять процентов, производительность выше на сорок процентов. Вот сравнительные данные.

— Короче. И добавьте про оборонный заказ. Особо подчеркните риски использования стали Крестовского в военной технике.

Сорокин быстро записал что-то в блокнот.

— Василий Андреевич, — обратился я к Котову, — теперь финансовая часть.

Главбух разложил документы веером:

— Вот доказательства вывода валюты через рижские банки. Здесь поддельные накладные на оборудование. А это квитанции о переводах в швейцарские банки на подставных лиц.

— Хорошо. Но начнем не с этого. Сначала технические проблемы, потом экономика, и только потом махинации. Нужно, чтобы компромат выглядел не целью, а следствием проверки.

В дверь постучали. Вошел секретарь с подносом:

— Леонид Иванович, я вам чаю принесла. И бутерброды. Вы же с утра не ели.

— Спасибо, — я взглянул на часы. — Что там в приемной?

— Товарищ Глушков ждет. Говорит, срочные новости по Крестовскому.

— Пусть подождет еще десять минут. Закончим с документами.

Я достал папку с показаниями Колосова:

— Это прибережем напоследок. Если Крестовский начнет отбиваться, ударим по полной. Василий Андреевич, сделайте выписки, только самое важное.