Рогов кивнул, его седые усы шевельнулись с интересом.

— «Метод, предложенный заводом Краснова, принципиально отличается от всех известных технологий. Впервые достигнуто сочетание высокой прочности с пластичностью при критических нагрузках…»

Николаев нахмурился, вновь просматривая немецкие журналы. Я продолжал:

— Более того, наша технология позволяет снизить себестоимость на сорок процентов по сравнению с существующими методами. Вот расчеты…

Котов раздал экономические выкладки. Даже Крестовский, славившийся своей коммерческой хваткой, удивленно поднял брови, увидев цифры.

— И последнее, — я выдержал паузу. — Мы готовы запустить производство немедленно. Все оборудование уже смонтировано, персонал обучен. Первую партию сможем выдать через две недели после получения заказа.

Рогов удовлетворенно кивнул. Для военного сроки имели решающее значение. Я видел, как члены комиссии переглядываются, явно впечатленные презентацией.

Елена едва заметно улыбнулась. Соколов перестал нервно протирать пенсне. Даже Величковский позволил себе довольно погладить бородку.

— Товарищи члены комиссии, — Рогов поднялся, одергивая китель. — Предлагаю сделать перерыв на полчаса. После обсудим все детали и примем решение.

В коридоре ВСНХ стоял густой дым, все курили, нервы у всех на пределе. Я стоял у окна, глядя на заснеженную Варварку, когда ко мне подошел Дубровский.

— Леонид Иванович, — профессор говорил вполголоса, — можно вас на минуту?

Мы отошли в нишу окна. Дубровский, оглянувшись, понизил голос еще больше:

— Только что говорил с Роговым. Неофициально, конечно… — он чуть улыбнулся. — Ваше выступление произвело сильнейшее впечатление. Даже Николаев, при всем его скепсисе, признал техническое превосходство вашей технологии.

Я почувствовал, как внутреннее напряжение начинает отпускать. Я хорошо знал это ощущение из будущего. Когда после блестящей презентации уже понимаешь, что контракт твой.

— Рогов прямо сказал, такой уровень проработки он давно не видел, — продолжал Дубровский. — И главное, готовность к немедленному запуску производства. Для военных это решающий аргумент.

Елена, стоявшая неподалеку, делала вид, что изучает какие-то бумаги, но я видел, как радостно блеснули ее глаза. Соколов с Величковским о чем-то оживленно беседовали в углу, старые инженеры уже почувствовали вкус победы.

— Можете считать, что заказ у вас в кармане, — Дубровский похлопал меня по плечу. — Формальности, конечно, еще остались, но результат, я думаю, очевиден.

В этот момент я заметил Крестовского. Конкурент стоял в другом конце коридора, о чем-то напряженно разговаривая с помощником. Обычная самоуверенность куда-то исчезла.

«Наконец-то», — подумал я. После всех интриг, после покушения, после попыток дискредитировать нашу технологию, справедливость наконец восторжествовала. Теперь можно много чего сделать.

Звонок возвестил об окончании перерыва. Члены комиссии потянулись обратно в зал. Николаев, проходя мимо, чуть заметно кивнул, еще один хороший знак.

Рогов вновь занял председательское место, привычным жестом расправив китель. В зале установилась та особая тишина, которая бывает перед важными решениями.

— Товарищи, — его командирский баритон звучал как-то особенно официально. — Комиссия детально рассмотрела все представленные материалы. Технические характеристики, производственные возможности, экономические показатели…

Я поймал одобрительный взгляд Дубровского, профессор едва заметно подмигнул. Елена рядом со мной чуть напряглась, ожидая вердикта.

— Должен отметить высочайший уровень подготовки документации завода товарища Краснова, — продолжал Рогов. — Особенно впечатляют результаты испытаний и готовность к немедленному запуску производства.

Крестовский, сидевший напротив, заметно побледнел. Его помощник что-то быстро записывал в блокнот, но рука заметно дрожала.

— Таким образом, изучив поступившие заявки… — Рогов сделал паузу, и я почувствовал, как что-то неуловимо изменилось в атмосфере зала. — И после тщательного обсуждения комиссия приняла следующее решение…

Николаев подал ему какую-то папку. В полной тишине было слышно только тиканье настенных часов да шелест бумаг.

— С учетом всех факторов, — Рогов говорил размеренно, чеканя каждое слово, — комиссия постановила: утвердить исполнителем оборонного заказа… завод «Металлообработка» товарища Крестовского.

В первую секунду мне показалось, что я ослышался. Елена рядом со мной резко выпрямилась. Соколов машинально протер пенсне, словно не веря своим глазам. Даже невозмутимый Котов побледнел.

— При всех технических достоинствах технологии товарища Краснова, — Рогов старательно избегал смотреть в мою сторону, — комиссия сочла более надежным использовать проверенные временем методы производства.

Крестовский едва сдерживал торжествующую улыбку. Николаев что-то быстро записывал в блокнот, по-прежнему не поднимая глаз.

Я сидел, внешне сохраняя спокойствие, но внутри все кипело. Что-то здесь было не так. Слишком резкий поворот, слишком неожиданное решение. В будущем я не раз сталкивался с подтасовками тендеров, но здесь явный подвох.

— На этом заседание комиссии объявляю закрытым, — Рогов поднялся, давая понять, что обсуждений не будет.

Когда мы выходили из зала, я заметил, как Крестовский пожимает руку какому-то человеку в сером костюме. Тот самый «инженер», которого видели входящим в особняк накануне. Теперь все встало на свои места.

— Леонид Иванович, — Дубровский догнал меня в коридоре, его лицо выражало искреннее недоумение, — я не понимаю… Это какая-то ошибка…

Я молча покачал головой. Это не ошибка. Это игра, правила которой я еще не до конца понял. Но я обязательно в них разберусь.

В вестибюле ВСНХ было шумно, комиссия закончила работу, все расходились. За окнами падал мокрый снег, на Варварке зажигались первые фонари. День, который должен был стать триумфальным, превратился в начало новой борьбы.

Ничего, товарищ Крестовский, это еще не конец. Это только начало.

Я откинулся в кожаном кресле, глядя на команду. В кабинете стояла звенящая тишина, нарушаемая только мерным тиканьем английских часов «Хендерсон» и потрескиванием поленьев в старинном кафельном камине.

Семь вечера. За окнами уже стемнело, и в морозной мгле едва виднелись силуэты заводских труб, из которых поднимались столбы дыма.

Соколов нервно протирал пенсне батистовым платком, его пальцы слегка подрагивали. В девяностых я видел такое же состояние у технарей старой школы, когда их проекты проваливались из-за политических игр.

Елена закурила «Герцеговину Флор». Я раньше за ней такого не замечал. Девушка тоже сильно переживает.

В тусклом свете настольной лампы под зеленым абажуром ее лицо казалось особенно бледным, но в глазах читалась не растерянность, а злость. Брошь-молекула на воротнике темно-синего платья поблескивала при каждом движении.

Величковский, устроившись в глубоком кожаном кресле у камина, задумчиво теребил седую бородку. Его дореволюционный сюртук казался особенно смятым и старым в этот вечер. На столике рядом с ним стоял нетронутый стакан коньяка «Шустов».

Котов молча перебирал документы в своей черной конторской книге. Даже сейчас главбух оставался педантичным. Каждая бумага аккуратно разложена, каждая цифра на своем месте. Только желтоватая бледность лица выдавала его состояние.

У окна застыл Сорокин, сжимая в руках логарифмическую линейку как спасательный круг. Молодой инженер выглядел совершенно потерянным. Еще бы, первый серьезный проект, и такой удар.

Я достал из ящика стола коробку «Казбека»:

— Угощайтесь, товарищи.

Соколов благодарно кивнул, достал из серебряного портсигара папиросу. Его руки все еще дрожали, когда он прикуривал от настольной зажигалки «Ронсон».

— Леонид Иванович, — наконец нарушил тишину Величковский, — я не понимаю. Наши испытания… все расчеты… Это какая-то ошибка.