Бауман понимающе усмехнулся.

— Второе, — продолжил я, — нужно подготовить почву. Через вашего человека в секретариате ЦК организовать случайное знакомство с документами для кого-то из ближнего круга товарища Сталина.

— Есть определенные возможности, — Бауман задумчиво потер переносицу. — Кагановичу как раз поручено курировать вопросы промышленности.

Он встал, прошелся по кабинету. Его шаги заглушал толстый ковер с геометрическим орнаментом, единственная роскошь в аскетичной обстановке:

— А третье?

— Третье — подготовить показательные испытания нашей технологии. Так, чтобы результаты были абсолютно неоспоримы. Пригласить военную приемку, представителей ВСНХ, научно-технический совет и другие заинтересованные стороны.

Бауман кивнул:

— А Крестовский?

— А Крестовский пусть тоже присутствует, — я позволил себе легкую улыбку. — Вместе со своими покровителями из правой оппозиции. Пусть сами убедятся в провале своей технологии.

Бауман остановился у окна, его силуэт четко вырисовывался на фоне падающего снега:

— Вы понимаете, на что идете, Леонид Иванович? — он говорил очень тихо. — Это не просто аппаратная борьба. Вы бьете по серьезным интересам. У Крестовского покровители не только среди правых.

Он повернулся, его лицо в полутьме кабинета казалось осунувшимся:

— Если… — он запнулся, подбирая слова, — если вы провалитесь, все будет очень плохо. Обвинения в саботаже, арест, приговор. В лучшем случае срок. Мало ли что может произойти.

Я молча кивнул. Прекрасно понимал, что рискую головой. В самом прямом смысле. Слишком уж густая заварилась каша.

— И еще, — Бауман нервно поправил пенсне. — Серго… товарищ Орджоникидзе. Если ваш план не сработает, если товарищ Сталин не поддержит предложение… — он покачал головой. — Серго не прощает тех, кто действует через его голову. Он сотрет нас в порошок. Всех. И меня, и вас, и ваших людей.

В кабинете повисла тяжелая тишина. Где-то в коридоре часы пробили полночь.

— Решайте сами, Леонид Иванович, — Бауман вернулся к столу. — Я… постараюсь помочь, чем смогу. Но официально наш разговор не состоялся. Вы же понимаете?

Он начал собирать документы:

— И еще. Если решитесь, действовать надо быстро. Пока Крестовский не успел закрепить свой успех. У нас есть еще один шанс, — Бауман понизил голос почти до шепота. — Через неделю закрытое партийное собрание по вопросам индустриализации. Каганович будет делать основной доклад.

Он оставил документы, повернулся, отошел и достал из сейфа «Моссер» тонкую папку:

— Вот предварительная повестка. Лазарь Моисеевич особенно интересуется темой технологической независимости от Запада. Если ваши материалы попадут к нему до собрания, можно будет встретиться с ним.

— А Сталин будет? — я старался говорить как можно безразличнее.

— Обычно он присутствует на таких собраниях, — Бауман снова нервно поправил пенсне. — Слушает, почти не вмешивается. Но потом… потом принимает решения.

Он вдруг улыбнулся какой-то невеселой улыбкой:

— Знаете, у товарища Сталина есть интересная особенность. Он очень внимательно относится к техническим деталям. Особенно когда речь идет об оборонной промышленности.

Я встал, собирая документы в портфель. За окном все еще темно, до зимнего утра далеко, ночь кажется невозможно долгой.

— Спасибо, Карл Янович, — я протянул руку. — За все.

— Не благодарите, — он ответил крепким рукопожатием. — И будьте осторожны. Очень осторожны.

Когда я вышел из здания райкома, снег уже прекратился. Степан дремал за рулем «Бьюика», укутавшись в пальто с поднятым воротником.

Я постучал в окошко, чтобы разбудить его. Из райкома мы поехали домой. Несколько часов сна не принесли отдыха. В голове крутились варианты выхода на Кагановича.

К семи утра я уже сидел в кабинете. На столе дымился крепкий чай. Агафья Петровна знала, что нужно после таких ночей.

Первый вариант казался самым очевидным. Через технический совет ВСНХ.

У нас там связи, особенно после того случая с поставками немецкого оборудования. Я позвонил Штрому, но тот огорчил. Все подходы к секретариату Кагановича перекрыты после недавней чистки аппарата.

Второй путь, через Промакадемию, тоже оказался тупиковым. Величковский связался с знакомыми профессорами, но выяснилось, что научно-технический совет сейчас в опале, после критики со стороны партийного руководства. Тьфу ты, тут тоже глухо.

К вечеру я попробовал третий вариант, через профсоюзы. Глушков организовал встречу с председателем месткома ВСНХ, но тот только развел руками. Каганович сейчас занят чисткой партийного аппарата, к нему не пробиться.

В обед я сидел в кабинете, рассеянно глядя на падающий за окном снег. На столе лежали бесполезные пока документы о махинациях Крестовского.

И тут память услужливо подбросила эпизод из прошлой жизни. 2019 год, такая же безвыходная ситуация с конкурентом. И толковый совет знакомого полковника ФСБ. Иногда к высоким кабинетам ведет неожиданная тропинка.

Я потянулся к телефону:

— Будьте добры, соедините с товарищем Рожковым из ОГПУ. Да, я понимаю, что занят. Скажите, звонит Краснов, по срочному вопросу.

Через пять минут в трубке раздался знакомый бесцветный голос:

— Слушаю вас, Леонид Иванович.

— Нужно встретиться. Сегодня.

Пауза была совсем короткой:

— Вы знаете, где именно. Через час.

Да, я знал. Тоже конспиративная квартира. Покровка, семнадцать. Квартира восемь.

Дверь открылась без скрипа, Рожков следил за такими мелочами. В прихожей пахло сыростью, дешевым табаком и почему-то яблоками. На вешалке несколько потертых пальто, все неприметных цветов и фасонов.

— Проходите, Леонид Иванович, — Рожков говорил обычным бесцветным голосом. — Чай? Или что покрепче? У меня тут есть любопытный экземпляр, конфискованный «Камю», еще довоенной выдержки.

Я улыбнулся, его страсть к изъятому алкоголю хорошо известна. Каждая бутылка имела историю, и Рожков любил их рассказывать.

— Спасибо, но лучше чай. День выдался тяжелый.

— Как угодно, — он достал из буфета пузатый чайник с отбитым носиком. — Между прочим, китайский. Из личных запасов бывшего торгпреда в Харбине. Интересная история вышла с этим чайником.

Мы устроились за колченогим столом. Рожков заварил чай какими-то особыми движениями. В его исполнении даже это выглядело как спецоперация.

— Ну-с, — он разлил чай по стаканам в мельхиоровых подстаканниках, — рассказывайте, что там у вас за срочность такая. Не просто же так вы меня от вечернего чтения отчетов оторвали?

Я знал эту его манеру, начинать серьезный разговор с бытовых мелочей. За неприметной внешностью и показной простотой скрывался очень непростой человек.

Мы еще минут десять говорили о книгах, китайском чае и последних театральных премьерах. И только когда чай в стаканах остыл, Рожков вдруг резко сменил тон:

— Ну, теперь о деле. Что там у вас с Крестовским?

Я молча выложил на стол первый документ, квитанцию рижского банка.

— Любопытно, — он взял бумагу двумя пальцами, будто та могла испачкать. — А это весьма любопытно.

Второй документ, шифровка из берлинского торгпредства, заставила его чуть приподнять брови. А когда я разложил схему движения средств через подставные фирмы, он впервые за вечер проявил явное удивление:

— Вот оно что… — Рожков рассеянно потрепал шевелюру. — А мы-то думали, он через Стокгольм работает. У нас там целая разработка была.

Он помолчал, разглядывая документы:

— И давно вы за ним следите?

— Материалы свежие, — я отхлебнул остывший чай. — Есть еще кое-что интересное. Например, его встречи с представителями «Круппа». Неофициальные встречи.

Рожков покачал головой:

— Знаете, Леонид Иванович, а ведь мы его пасли больше года. И ничего такого не раскопали, — он постучал пальцем по квитанции. — А вы за пару недель раскопали все его схемы. Даже неудобно как-то.

Я заметил, как его рука машинально потянулась к карману, где лежал портсигар с «Герцеговиной Флор», но остановилась на полпути: