Я внимательно рассматривал характерный рисунок излома. За спиной негромко шипел электрический чайник «AEG», который профессор использовал для своих кофейных экспериментов. Величковский тем временем разложил на столе графики испытаний:

— Три месяца работы при температуре около тысячи градусов, и металл начинает разрушаться. В условиях реального производства, при вибрациях и дополнительных нагрузках, процесс пойдет еще быстрее.

Он снял пенсне и устало протер глаза:

— Крестовский просто скопировал старую немецкую технологию, даже не разобравшись в ее недостатках. А когда проблемы вылезли при испытаниях, попытался замаскировать их под «погрешности измерений».

Я взглянул на часы, стрелки показывали начало одиннадцатого. За окном лаборатории давно стемнело, только огни мартеновского цеха освещали заводской двор.

— Значит, — я аккуратно собрал документы, — мы можем официально доказать не только плагиат технологии, но и ее неработоспособность?

— Абсолютно, — Величковский решительно завязал тесемки папки с патентами. — Более того, я готов лично выступить перед любой комиссией. Это уже не просто техническая ошибка, это преступная халатность, которая может привести к катастрофе.

Когда мы выходили из лаборатории, я мысленно прикинул расклад. Лена должна была уже закончить работу в архиве наркомата.

Если и там нашлись нужные документы, у нас на руках будет полный комплект доказательств, и технических, и финансовых. Похоже, Крестовский серьезно просчитался, понадеявшись, что никто не станет копаться в старых немецких патентах.

Величковский запер дверь лаборатории своим особым способом. Два оборота ключа, поворот ручки, еще пол-оборота. Эту привычку он тоже привез из Фрайберга, как и особый рецепт кофе.

От завода мы поехали по домам. Вместе со Степаном мы подбросили профессора домой, затем поехали сами.

Я только успел снять пальто, когда в дверь особняка решительно позвонили. Елена стремительно вошла в холл, на ее щеках играл румянец от мороза и возбуждения. Агафья Петровна помогла ей снять элегантное зимнее пальто от «Ломана».

— У меня потрясающие находки, — она на ходу поправила брошь-молекулу, слегка сбившуюся набок. — Нужно срочно все обсудить.

Мы прошли в мой кабинет. Массивная бронзовая люстра «Лайолайт» с матовыми плафонами отбрасывала теплый свет на темные дубовые панели стен. У камина поблескивал бронзой старинный самовар «Баташева», оставшийся еще от отца особняка.

На столе красного дерева возвышался новенький телефонный аппарат «Эриксон» с никелированными деталями, последняя модель, только что установленная взамен старого «Сименса».

Елена быстро достала из изящной сумочки «Гермес» блокнот в сафьяновом переплете:

— Смотри, что я нашла в архиве наркомата. Крестовский создал целую сеть подставных фирм в Риге. Вот доказательства.

Пока она раскладывала документы на столе, я уловил тонкий аромат ее духов «Коти Шипр», смешивающийся с запахом архивной пыли. На ее платье от Ламановой, цвета топленого молока, падал свет настольной лампы с зеленым абажуром.

— Вот здесь, — она выложила квитанции рижского банка, — переводы в швейцарских франках. А подпись… — Елена торжествующе взглянула на меня, — подпись принадлежит члену комиссии ВСНХ.

Я склонился над документами. За окном проехал последний трамвай, его звон донесся приглушенно сквозь двойные рамы с бронзовыми шпингалетами. В углу кабинета негромко шипел радиоприемник «Телефункен», настроенный на волну московской радиостанции.

— И это еще не все, — она достала еще несколько бумаг. — Посмотри на даты таможенных деклараций. Они оформлены задним числом, а суммы не сходятся с официальными контрактами почти на сорок процентов, — она достала еще один документ. — Смотри, вот накладные на оборудование через «Металлоимпорт». А вот параллельные поставки через «Остбалт-Индустри».

Я внимательно изучал цифры. Схема была элегантной, Крестовский использовал разницу в курсах между рижскими и московскими банками.

— И самое интересное, — Елена понизила голос, хотя в кабинете были только мы вдвоем, — я нашла шифровку из берлинского торгпредства. Крестовский встречался с людьми от Круппа. Неофициально.

— Где?

— В Риге. В ресторане «Отто Шварц». Дата совпадает с подписанием контракта на поставку оборудования.

Она изящным движением достала из сумочки еще один конверт:

— А это, пожалуй, самая любопытная находка. Квитанции из рижского отделения «Дойче Банка». Посмотри на подпись.

Я взял тонкий листок бумаги. Почерк показался знакомым.

— Да, — Лена удовлетворенно кивнула, заметив мою реакцию. — Это подпись нашего «принципиального» товарища из комиссии ВСНХ. Того самого, что так рьяно отстаивал интересы Крестовского.

— Ты проверила подлинность подписи?

Елена чуть приподняла бровь:

— Естественно. У меня есть с чем сравнить, пять его резолюций на документах наркомата. Экспертизу можно провести хоть сейчас.

Она говорила спокойно, но я видел, как чуть подрагивают ее пальцы от возбуждения удачной охоты. Профессиональный азарт превращал ее из светской дамы в увлеченного следователя.

— Думаю, нам стоит поужинать, — я нажал кнопку звонка для Агафьи Петровны. — За едой ты расскажешь мне подробнее о берлинской встрече Крестовского. И о том, как тебе удалось добраться до секретной переписки торгпредства.

Следующий час мы провели, разбирая документы. Агафья Петровна принесла ужин, котлеты по-пожарски и легкий овощной салат. Елена элегантно промокнула губы батистовой салфеткой:

— А знаешь, эта история с рижскими банками напомнила мне один случай в Берлине, — она рассказывала что-то забавное о торгпредстве, и я поймал себя на том, что любуюсь ею больше, чем слушаю.

После ужина мы перешли на диван у камина. Огонь отбрасывал теплые блики на ее лицо, а тонкие пальцы рассеянно теребили брошь. Разговор плавно ушел от деловых тем. Когда она потянулась поправить выбившуюся прядь волос, я перехватил ее руку.

Пальцы у девушки прохладные, но я чувствовал, как бьется пульс на тонком запястье. Елена не отняла руку, лишь чуть повернула голову, и отблески камина заиграли в ее глазах. Разговор прервался на полуслове, повисла та особая тишина, когда слова уже не нужны.

Я осторожно привлек ее к себе. Она подалась навстречу, и я уловил тонкий аромат «Коти Шипр», смешанный с чуть заметным запахом ее волос. Первый поцелуй был почти невесомым, второй уже увереннее. Елена ответила с неожиданной страстью, ее пальцы скользнули по моей шее, зарылись в волосы.

Брошь-молекула звякнула, падая на ковер. Краем сознания я отметил, как сбилось ее дыхание, как дрогнули ресницы. Она прильнула ближе, и я почувствовал тепло ее тела сквозь тонкую ткань платья от Ламановой.

— Леня… — прошептала она, и в этом шепоте была такая нежность, что у меня перехватило дыхание.

Ее волосы рассыпались по плечам, когда я начал целовать ее шею. Она тихо вздохнула, ее руки скользнули под мой пиджак.

Телефонный звонок прозвучал как выстрел. Мы замерли.

Елена медленно отстранилась, и я увидел, как потемнели от разочарования ее глаза. Она молча наблюдала, как я поднимаю трубку «Эриксона».

— Краснов слушает.

— Леонид Иванович? — голос Баумана звучал отрывисто. — Как продвигается работа с документами?

Я кратко обрисовал ситуацию.

— Так, — в его голосе появился металл. — Через полчаса жду вас в райкоме. Это срочно.

Когда я положил трубку после разговора с Бауманом, Елена уже застегнула все пуговицы на платье и подняла с ковра брошь. Ее движения стали подчеркнуто четкими, будто между нами вдруг выросла невидимая стена.

В ее позе, в том, как она поправляла растрепавшиеся волосы, читалось плохо скрываемое раздражение. Она явно рассчитывала на другое завершение вечера — и я ее прекрасно понимал. Ее находки заслуживали более обстоятельной благодарности.

Лицо девушки стало непроницаемым:

— Что ж, не смею задерживать, — в голосе прозвучала легкая ирония. — Работа, разумеется, превыше всего.