В правительственной ложе, куда мне удалось получить приглашение не без помощи знакомых в репертуарной комиссии, Карл Янович Бауман сидел особняком. Худощавая фигура в строгом темном костюме, казалось, излучала напряжение. Он явно чувствовал себя не в своей стихии среди театральной публики.

На сцене разворачивалась история заговорщиков-идеалистов, мечтавших о преобразовании России. Бауман рассеянно постукивал карандашом по бархатному барьеру ложи, изредка делая пометки в маленьком блокноте.

Судя по движению карандаша — не о спектакле. Даже здесь, в театре, его мысли явно были заняты производственными проблемами.

За спиной негромко переговаривались партийные работники, обсуждая новые веяния в искусстве. Кто-то хвалил революционный пафос постановки, кто-то критиковал либретто за недостаточную классовую четкость. Бауман не участвовал в разговоре, погруженный в записи.

В антракте после первого действия, когда публика потянулась в фойе, он остался в ложе один. Достал из потертого портфеля какие-то бумаги — похоже, сводки о выполнении промышленных планов. Типичный инженер старой школы, даже в опере думающий о производстве.

Это мой шанс. Я не мешкал. Подошел ближе, встал перед трудягой.

— Простите, товарищ Бауман, — я намеренно начал по-деловому, без театральных расшаркиваний. Сейчас времена такие. Можно без церемоний, если для пользы дела. — Не помешаю? Вижу, вы изучаете производственные сводки. Как раз хотел обсудить один технический вопрос.

Он поднял голову. В холодных серых глазах за стеклами пенсне мелькнуло раздражение.

Явно не любит, когда прерывают работу. Впрочем, кому это нравится?

Но я намеренно положил на барьер ложи чертеж. Технический рисунок был выполнен безупречно, в немецком стиле — таком, какому учили в Рижском политехникуме.

— А вы, простите…? — Его взгляд уже невольно скользил по линиям чертежа.

— Краснов, Леонид Иванович. Металлургический завод на Масловке. — Я протянул визитную карточку из плотного картона с простым типографским шрифтом. — Хотел показать проект нового рабочего клуба. С технической библиотекой и учебными мастерскими.

Бауман машинально поправил пенсне. Я заметил, как его длинные пальцы с чернильными пятнами чуть дрогнули. Верный признак пробудившегося интереса.

— И почему именно сейчас? — в его голосе появились привычные начальственные нотки.

— Знаете, — я кивнул на сцену, где только что отгремела ария о преобразовании России, — глядя на этих декабристов, подумал: они мечтали о переменах, но не знали, с чего начать. А мы знаем — с просвещения рабочих, с технического образования.

Бауман прищурился. Такой подход — от идеологии к конкретным делам — в его стиле.

— Продолжайте.

— Вот, смотрите, — я развернул чертеж. — Здесь библиотека с техническими журналами, включая немецкие. Тут — чертежная мастерская с кульманами «Рейсшинен». А здесь…

За сценой оркестр уже настраивал инструменты перед вторым действием. Но Бауман, забыв про оперу, впился глазами в схему. Я знал: для него, фаната технического прогресса, такой проект интереснее любого спектакля.

— Любопытно, — он достал карандаш. — А вот эта система вентиляции…

Он уже заинтересовался и пока что даже не спросил, откуда я знаю. И как с ним повстречался. Неужели поверил, что это случайно?

Нет, конечно. На самом деле ничего случайного в этой встрече не было.

За три дня до премьеры в моем кабинете появился Семен Артурович с объемистой папкой.

— Вот что удалось узнать о товарище Баумане, — он разложил на столе документы, фотографии, газетные вырезки. — Начнем с главного — сейчас он занят проектом культурного строительства в рабочих районах. Особенно его интересует создание образцового клуба на Пресне.

Я просматривал материалы. Выписка из стенограммы заседания МК.

Бауман резко критикует существующие рабочие клубы: «Примитивная агитация вместо настоящего технического просвещения». Докладная о необходимости создания современных технических библиотек. Проект типового рабочего клуба с чертежными мастерскими и лабораториями.

— А это особенно интересно, — Головачев достал пожелтевший номер рижской газеты за 1910 год. — Заметка о студенческом техническом кружке в Политехникуме. Среди организаторов — студент К. Бауман. Они собирали деньги на библиотеку технической литературы для рабочих.

Старая фотография: группа студентов у здания Политехникума. Молодой Бауман в студенческой тужурке.

Худой, острые черты лица, то же пенсне, тот же цепкий взгляд. Рядом на столе разложены немецкие технические журналы.

— Копайте глубже, — я отложил фотографию. — Что с его партийной работой того периода?

— Любопытная деталь, — Семен Артурович понизил голос. — В Риге он организовывал подпольные технические курсы для рабочих. Днем — легальные лекции по механике, вечером — нелегальные марксистские кружки. Преподавал сам, по отзывам — блестяще.

На стол легла еще одна папка — более поздние документы. Туркестан, 1920 год. Бауман, уже комиссар, создает сеть профессиональных школ. Даже в разгар борьбы с басмачами находит время для организации технических курсов.

— Он фанатик просвещения, — заметил Головачев. — Особенно технического. И еще деталь — всегда поддерживает тех, кто реально что-то делает, а не просто говорит.

Я задумчиво постукивал карандашом по столу:

— А где он бывает? Какие привычки?

— Каждую пятницу обедает в столовой Дома Союзов. По средам бывает в клубе ВСНХ. — Семен Артурович сверился с записями. — В театр ходит редко, только по обязанности. В Большом появляется раз в месяц — курирует культурную работу.

— Так-так… А что у нас с премьерами в ближайшее время?

— «Декабристы», новая постановка. Бауман должен присутствовать — в спектакле занят рабочий хор с Трехгорки, это его подшефное предприятие.

Я просмотрел список приглашенных:

— В правительственной ложе?

— Да, но… — секретарь замялся, — туда просто так не попасть.

— А если через Антонину Васильевну? — я улыбнулся. — Она в репертуарной комиссии, а мы в прошлом месяце помогли с материалами для декораций…

Головачев улыбнулся.

— Верно. А я и забыл. Обязательно свяжусь с ней и добуду.

Когда он вышел, я внимательно изучил материалы. Узнал много интересного.

Бауман оказался незаурядной личностью. Я читал его биографию, как приключенческий роман.

Рига, февраль 1908 года. Жандармы нагрянули под утро.

Бауман успел сжечь бумаги, когда в дверь уже ломились прикладами. Спустился по водосточной трубе, обжигая руки обледенелым металлом.

Пуля выбила крошку из кирпича у самого виска. В кармане студенческого пальто — чертежи подпольной типографии, замаскированные под курсовой проект по машиностроению.

На явочной квартире его ждала Анна, невеста, связная, соратница. Через неделю ее арестовали.

Два года Рижской губернской тюрьмы подорвали здоровье — чахотка. Умерла на руках у Карла в семнадцатом, уже после революции. На прикроватной тумбочке остался недочитанный технический журнал. Она до конца разделяла его страсть к инженерному делу.

Туркестан, лето 1920-го. Банда Ибрагим-бека зажала продотряд в глиняных развалинах старой крепости.

Третий день без воды, патроны на исходе. Бауман, сняв запотевшее пенсне, наладил из обломков арыка и старой керосиновой бочки систему охлаждения для единственного пулемета. «Максим» раскалялся на беспощадном солнце, но продолжал работать. К вечеру подоспела помощь — красноармейский эскадрон.

Через месяц — тиф. Бредил чертежами и формулами, в горячке пытался объяснять санитаркам принцип работы паровой турбины. Выжил чудом. Молодой военврач, качая головой, сказал: «Вас ваши формулы спасли — мозг работал, когда тело сдавалось».

Осень 1921-го. В кишлаке под Самаркандом открывали первую советскую школу. Басмачи налетели на рассвете.

Бауман организовал оборону, вооружив учителей и старших учеников. Отбились.