Повернула лист на девяносто градусов и нарисовала вокруг жемчужины контур золотой рыбки с большим хвостовым плавником.

— Похоже, — проронил Ван дер Ваал. — Но жемчужина больше походит на камень, с какой стороны ни посмотри.

— Хорошо, пусть будет камень, который захватит кракен, — Ника использовала рисунок жемчужины во второй проекции, рисуя гигантского кальмара.

— Почему кракен?

— У него щупальца с присосками. Они хватают всё подряд. Ещё можно поместить на камень, если вы всё же видите камень, ящерицу. Вот такую… юркую… когтистую… вцепившуюся в камешек намертво… не оторвать, — рисовала быстро, уверенно, азартно.

— Сколько вы хотите за обе ваши картины? — вдруг спросил Ван дер Ваал.

Девушка от неожиданности перестала рисовать:

— Что?

— Я желаю купить обе ваши картины.

**

Ника посмотрела на мужчину долгим изучающим взглядом: «Шутит?» Она бы продала. Деньги ей нужны, очень нужны, а подобных картин она нарисует сколько пожелает. Вопрос в цене.

— Сколько вы готовы за них заплатить? — спросила в раздумье.

Ван дер Ваал забрал из её руки карандаш и написал в уголке листа цифру пятьдесят. Пододвинул лист ей:

— Столько.

Девушка вернула себе карандаш, стараясь не коснуться пальцев нувориша. Перед написанной им цифрой добавила единицу.

— Сто пятьдесят? — едко усмехнулся Ван дер Ваал. — Почему так мало?

Ника прищурилась. Пренебрежительный тон мужчины отдался пульсирующей болью в висках. Она приняла вызов — поджала губы и исправила единицу на четвёрку.

Ювелир насмешливо выдохнул:

— За эти деньги в Делфте можно купить небольшой приличный домик у канала.

— Всего-то? — с издёвкой уточнила девушка, копируя его ехидную усмешку, на что он снисходительно хмыкнул. Исправила четвёрку на девятку: — Продешевила малость. Пожалуй, соглашусь на домик побольше и желательно с садиком.

Не размыкая губ, Ван дер Ваал тихо нервно рассмеялся.

— Малость? За две крашеные доски… — не договорил, встретившись с убийственным взглядом собеседницы.

Ника отложила карандаш. Заговорила медленно, тщательно подбирая слова, гася в себе раздражение, сдерживаясь от резких выражений:

— Именно крашеные доски, как вы изволили выразиться и о которых говорите столь презрительно, вытащили вас из творческого застоя и доставили вам ни с чем несравнимое удовольствие. Именно доски подтолкнули вас творить снова, причём, весьма недурственно. За доставленное удовольствие следует платить.

Метнула взгляд в сторону зала. Убедилась, что не привлекла к себе лишнего внимания, за исключением компании кумушек, с нездоровым интересом следивших за ней и её собеседником. Вышла из-за стойки и направилась в коридор. Не глядя на мужчину, на ходу тихим ледяным тоном попрощалась:

— Всего доброго, господин Ван дер Ваал. Спасибо, что пришли выразить моей семье своё искреннее соболезнование.

Не сомневалась, что нувориш по негласному закону оказал семье усопшей материальную помощь и вручил тётушке Филиппине крупную сумму золотом.

Мужчина догнал Нику в полутёмном коридоре. Следуя за ней, виновато заговорил:

— Госпожа Руз, простите мне мою несдержанность. Я ни в коей мере не желал вас обидеть. Ваши картины прекрасны.

— Можете выйти через калитку во дворе, — показала она на нужную дверь.

Ван дер Ваал схватил девушку за руку и рывком развернул к себе:

— Да погодите вы! Куплю я ваши картины, чёрт бы их побрал! Они в самом деле подействовали на меня странным образом, пробудив в душе что-то давно позабытое, — горящим взором блуждал по её губам, скулам, носу, глазам, снова возвращался к губам.

Когда Ника поморщилась от боли в руке и попробовала её выдернуть, он ослабил хватку, но руку не выпустил.

— Ч-чёрт, простите, — проговорил глухо. — Я могу забрать картины уже сегодня?

— Они не продаются, — отчеканила Ника, вздёргивая подбородок и, наконец, вырывая руку. — Буду вам очень признательна, если вы сейчас же поки…

Она не договорила. Далее всё произошло в считанные секунды.

Ван дер Ваал обхватил её лицо ладонями и прижался своими губами к её губам.

Ника задохнулась от нехватки воздуха. В глазах потемнело. В стремлении вырваться, колотила нувориша по плечам, пинала ногами, возмущённо мычала, таращила глаза.

Зажав щёки упрямицы ладонями, словно клещами, не обращая внимания на удары и пинки, не позволяя отстраниться, мужчина жадно целовал её в губы.

Целовал не отрываясь.

Целовал дерзко, напористо, непристойно.

Когда, наконец, насытился и отпустил её, тяжело дыша и всё ещё глядя в лицо девушки лихорадочно блестевшими глазами, та не смогла произнести ни слова. Она облизнула саднящие губы, дотронулась до горящих щёк. Если на них от мужских пальцев останутся синяки…

В пощёчину Ника вложила всю силу Неженки. Удар вышел грубым и хлёстким, оставив на щеке Ван дер Ваала отпечаток ладони.

Девушка глотнула воздуха, отступила и со словами:

— Вам туда, — указала мужчине на выход.

Не ожидала, что нувориш самым наглым образом снова заключит её лицо в ладони и станет целовать.

Непредвиденный ответ мужчины на её рукоприкладство ошеломил Нику. Сердце грозилось выпрыгнуть из груди; тело напряглось; ноги стали ватными.

Она не сопротивлялась — потерпит, поцелуй не будет длиться бесконечно.

Широко открытыми глазами смотрела на закрытые веки ювелира, на его подрагивающие, удивительно длинные, загнутые ресницы, на разгладившуюся складку между бровями, упавшую на лоб длинную прядь волос.

Не встретив сопротивления, дыхание Ван дер Ваала выровнялось, поцелуй стал спокойнее, нежнее, скромнее.

Вторая пощёчина вышла не слабее первой, не менее звонкой и жгучей. Лишь предательски задрожали руки; ладонь запекло.

— Гадство, — прошипела Ника, морщась и тряся рукой. — Тронете меня ещё раз — закричу, — предупредила угрожающе.

Ван дер Ваал глубоко протяжно вздохнул и раздул ноздри; в глазах померк блеск. Не двигался, молчал, будто не знал, что сказать и как поступить дальше.

Не глядя на застывшего изваянием ювелира, прижав пальцы к болезненно покалывающим губам, Ника развернулась на пятках и устремилась в кухню, уверенная, что преследовать её не станут.

Она не ошиблась.

На удивление, в кухне было спокойно и тихо — ни суеты, ни споров, ни лишних людей. Справлялись своими силами.

София и Тёкла раскладывали по блюдам остывшие бутерброды с различными начинками и еле слышно переговаривались.

Лина вытирала вымытую посуду и бесшумно, с преувеличенной осторожностью составляла её на разделочный стол.

Гуго наливал в графины вино.

Хенни сидела за столом у окна, с аппетитом ела рисовую кашу с изюмом, сдобренную большим куском сливочного масла, и запивала молоком.

Ни на кого не глядя, Ника направилась к ней. Сев напротив, уставилась в окно. Подушечками пальцев поглаживала распухшие губы.

Чувствовала себя странно. Поцелуй растревожил. У него было не такое послевкусие, как после поцелуя с Кэптеном. Он был неудержимым, властным, требовательным, искушающим. Поцелуй опытного мужчины, который знает, чего хочет от понравившейся женщины.

«Я ему понравилась? — удивилась Ника внезапно пришедшей мысли. — Я?! Ему?! Он же старый! Руз на два года старше его дочери».

— Кто? — долетел до неё тихий голос Хенни.

Ника поняла, что произнесла последние слова вслух.

— Кто… старый? — повторила служанка заговорщицким тоном, вытирая рот полотенцем, подаваясь к молодой хозяйке.

Глаза Хенни подозрительно блестели; лицо покраснело. Видно, она от души помянула упокоившуюся любимую старую хозяйку.

— Так, никто, — Ника смотрела на пухлые губы служанки, ямочку на подбородке, нос уточкой, припухшие веки с короткими белёсыми ресницами.

— Кашу есть будете? — Хенни доедала рис, царапая ложкой по дну глиняной миски. — До чего вкусная, — облизала ложку.

— Давай, — не отказалась девушка.