Литмир - Электронная Библиотека

Тит Ларций

А как звать его?

Кориолан

Забыл, клянусь Юпитером. Устал я,
И память притомилась. Мне б вина.

Коминий

Идем в шатер. Твой лик запекся кровью.
Пора вниманье ранам уделить.
Идем же.

Уходят.

Сцена 10

В стане вольсков. Трубы и рожки. Входит окровавленный Тулл Авфидий с двумя-тремя воинами.

Авфидий

А город взят.

Первый воин

Рим возвратит его
На легких, выгодных для нас условьях.

Авфидий

«На выгодных»?
Плохой я вольск, я уронил себя.
Уж лучше б я был римлянин. «На легких»?
Какие тут условия, когда мы
На милости врага? Пять раз уже
С тобою, Марций, дрался я. Пять раз
Ты побеждал. И, видимо, рубись мы
Хоть ежечасно, будешь побеждать.
Водою, воздухом, огнем, землею
Клянусь, еще пусть раз лицом к лицу
Столкнемся – и один из нас поляжет.
Я или он. Уж не о чести речь.
Я думал в честном одолеть бою, –
Теперь же вероломством, злым обманом –
Любым путем убью его.

Первый воин

Он – дьявол.

Авфидий

Храбрее дьявола, но не хитер.
На доблести моей из-за него
Теперь пятно; замаран, не могу я
Самим собою быть и принужден
Оподлиться. От ярости моей
Ничто не будет Марцию защитой
Теперь: ни святость храмовых убежищ
У алтаря, под сению жрецов
Молящихся и жертвоприносящих,
Ни величавые чертоги власти.
Обычай дряхлый мне уж не указ.
Больным застигну, безоружным, спящим –
Не пощажу его. Где ни найду, –
Пусть даже в доме брата моего, –
Переступлю закон гостеприимства,
Омою руку гневную в крови.
Вы проберитесь в город. Как охрана
Размещена и отправляют в Рим
Кого заложниками, вызнать надо.

Первый воин

А ты не с нами разве?

Авфидий

Ждут меня
У рощи кипарисовой. Та роща
Южнее мельниц городских; туда вы
Доставьте мне известия, чтоб я
Свои шаги мог соразмерить с ними.

Первый воин

Будет исполнено.

Уходят.

Акт II

Сцена 1

Площадь в Риме. Входят Менений и два народных трибуна – Сициний и Брут.

Менений. Авгур мне предсказал – к вечеру будут вести.

Брут. Хорошие или плохие?

Менений. Простонародью придутся не по нраву: оно Марция не любит.

Сициний. Природа учит земную тварь знать и любить тех, кто ей друг.

Менений. А скажите-ка, волк кого любит?

Сициний. Ягненка.

Менений. Да, ягнятину волк любит. Вот так и несытое плебейство не прочь бы сожрать благородного Марция.

Брут. Ну, этот ягненок чистым медведем ревет.

Менений. Нет, этот медведь, как чистый ягненок, живет. Вот вы оба уже люди старые; ответьте мне на один вопрос.

Оба трибуна. Изволь.

Менений. Назовите мне такой грех, такой порок, какими Марций не был бы нищ, а вы не обиловали бы?

Брут. Да он во всех пороках и грехах повинен.

Сициний. Особенно в гордости.

Брут. И всех переплюнул бахвальством.

Менений. Бахвальством? Странно это слышать. А знаете вы оба, как о вас судят здесь в городе – то есть как мы, люди знатные, судим?

Оба трибуна. Как же вы о нас судите?

Менений. Вот вы о гордости упомянули – а сами не рассердитесь?

Оба трибуна. Да уж говори, говори, почтенный.

Менений. А и рассердитесь, так горе небольшое: ведь чашу вашего терпения любой пустяк-воробышек способен опрокинуть. Что ж, опрокидывайтесь, злобьтесь на здоровье, раз вам это здорово. Вы обвиняете Марция в гордости?

Брут. Не мы одни.

Менений. Знаю, что вы одни – упряжка квелая; пособников многих имеете, а иначе сирые из вас были бы деятели. Силенка у вас у одних-то сиротская. На гордость чью-то жалуетесь. Ох, если б могли вы повернуть зрачки свои к затылку и обозреть драгоценную внутренность вашу! Если б только могли вы!

Брут. И что бы тогда?

Менений. А тогда бы обнаружили вы пару никчемных, спесивых, склочных, скандальных должностных дураков, каких поискать в Риме.

Сициний. А ты что за птица, Менений, тоже всем известно.

Менений. Всем известно, что я шутник-причудник и не любитель разбавлять крепкое вино хоть каплею тибрской воды. И не любитель отказывать жалобщику – и в этом видят изъян мой, а также и в том, что поспешен бываю и вспыльчив, и знакомей мне глухие зады ночи, чем рассветные ланиты утра. Что у меня на уме, то и на языке, и зла на людей не держу, расходую тут же в словах. Таких государственных мужей, как вы, не величаю мудрыми законодателями, и если от питья, каким потчуете меня, во рту кисло, то морщусь откровенно. Когда слышу в речах ваших всякие «зане» и «поелику», сбивающие с панталыку, то не хвалю вас за такое спотыкливо-ослиное ораторство. И хотя оспаривать не стану, что возраст ваш серьезный и года у вас почтенные, но обличу в постыдной лжи того, кто скажет, что у вас и лица почтенные. И если все это читается на карте моего микрокосма, то я «птица», по-вашему? А если всем известно, что я за птица, то какую тут зловредность могут высмотреть ваши закисшие органы зрения?

Брут. Ну, ну, ну, знаем мы тебя.

Менений. Вы ни меня и ни себя и ни шута не знаете. Вам одно надо – чтоб голытьба перед вами шапки ломала в поклонах. Вы целое утро погожее тратите на разбор трехгрошовой ругни между лотошницей и продавцом затычек, и еще на завтра назначаете дослушиванье. А случится разбирательство серьезнее и схватит вдруг у вас живот, то корчите гримасы, точно актеры в пантомиме, теряете последний свой терпеж и, убегая на истошно затребованный горшок, вырявкиваете решение, еще только запутывающее тяжбу. Вся уладка дела к тому сводится у вас, что обоих тяжущихся честите подлецами. Славные из вас миротворцы!

Брут. Все знают, что насмешничать в хмельном застолье тебе сподручней, чем державные дела решать на Капитолии.

Менений. Тут и степенный жрец станет насмешником, когда посталкивается с такими умницами, как вы. Самые мудрые ваши суждения не стоят того, чтоб, изрекая их, вам разевать свои брадатые уста, а ваши бороды со всем их волосом не годны даже и в подушку под портняжий зад или во вьючное ослиное седло. А еще обидно вам, что Марций горд; да он в любой базарный день дороже стоит всех ваших прародителей и предков со времен потопа, даже если лучшие из них, возможно, были потомственными палачами. Желаю здравствовать вашим милостям. А то как бы не подхватил я скотскую чуму от разговоров с вами – пастухами плебейского стада. Так что уж не смею вас удерживать. (Брут и Сициний отходят в сторону.)

9
{"b":"931885","o":1}