Трубы и рожки. Торжественное шествие удаляется. Оставшиеся Брут и Сициний выходят вперед.
Брут
Лишь о нем и речь.
Чтоб разглядеть его, вооружились
Очками потускнелые глаза.
Младенец пусть от плача посинел,
Но нянька восхищенно заболталась,
Не слышит. Лучший свой платок-дерюжку
На шею закопченную надев,
Карабкается на стену кухарка.
Забив проемы окон, оседлав
Коньки домов и запрудивши кровли,
Везде густеет самый разный люд,
Но, как один, все пялятся. И даже
Всегда затворничавшие жрецы,
Пыхтя, протискиваются в народе.
С лиц покрывала убраны у дам,
И солнце бело-алые их щеки
Сжигает поцелуями. Такое
Творится, словно он не человек,
А мощный и красивый бог, хитро
Вошедший в тело своего любимца.
Сициний
Он с ходу станет консулом.
Брут
Тогда
Бай-баюшки-баю трибунство наше.
Сициний
Не сможет он гордыню обуздать
Свою надолго, потеряет вскоре
Сторонников.
Брут
Сициний
Народ наш подопечный – простолюдье,
К нему питающее неприязнь, –
Дай только повод, тотчас позабудет
Его заслуги новые. А повод
Уж он-то даст им.
Брут
Клялся он при мне,
Что, в консулы к избранью выставляясь,
Не станет облачаться ни за что
В потертую, смиренную одежду,
На рыночную площадь выходить
И, как ведется, раны обнажать
При всем народе, пред людьми простыми,
Чесночные их клянча голоса.
Сициний
Брут
Он именно сказал,
Что и не выставится, разве только
Патриции упросят.
Сициний
Брут
Сициний
И тем себя погубит навсегда.
Брут
Что ж, иль ему конец, иль нашей власти.
Напомнить надо людям, что не терпит
Он их и не считает за людей;
Что, рот зажав защитникам народа,
Его он хочет вольностей лишить,
В скотину, в мулов обратить покорных
И, как верблюдов вьючных на войне,
Кормить соломой, если тащат груз,
И палкой – если падают под грузом.
Сициний
Да, да, напомнить – именно тогда,
Когда его надменная горячность
Плебеев наших снова оскорбит.
А распалить его так же нетрудно,
Как натравить собаку на овец.
Он вспыхнет – и мгновенно подожжет
Народной ненависти сухотравье,
И в этом лютом пламени навек
Обуглится.
Входит гонец.
Брут
Гонец
Зовут на Капитолий. Не иначе
Как Марцию быть консулом. Он шел,
И на него теснились поглядеть
Глухонемые, а слепцы – послушать
Хоть голос. Дамы, девушки его
Платочками своими забросали
И лентами. Степенные матроны
Перчатками кидались, сняв с руки.
Патриции склонялись перед ним,
Как перед статуей Юпитера,
А простолюдье шапками и криком
Устраивало град и гром. Я в жизни
Подобного не видел.
Брут
Что ж, идем
На Капитолий – наблюдать и слушать,
И в сердце замысел растить.
Сициний
Уходят.
Сцена 2
Капитолий. Римский сенат. Входят два служителя, раскладывают подушки на сенаторских сиденьях.
Первый служитель. Быстрей, быстрей – сейчас придут. Сколько у нас кандидатов на консульство?
Второй служитель. Говорили, что трое. Но все считают, выбран будет Кориолан.
Первый служитель. Отважный человек, но страшно гордый и не любит простого народа.
Второй служитель. Да ведь сколько уж больших людей льстило народу, а народ ничуть их не любил. И скольких любил народ, сам не зная за что. А раз любит ни за что, то и ненавидеть может без причин. Так что если Кориолану все равно, любят они его или же ненавидят, то, стало быть, он их натуру знает, а действует нескрыто по своей благородной беззаботности.
Первый служитель. Будь ему все равно, любят его или нет, он бы равнодушно не стремился делать им ни худа, ни добра. А он ищет их ненависти с таким усердием, что они даже не поспевают отвечать ему этой ненавистью; он прямо всеми силами старается показать, что он им враг. Вот он лестью гнушается, – а ведь так упорно вызывать к себе вражду и неприязнь народа ничуть не лучше, чем лестью вызывать народную любовь.
Второй служитель
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
