Поль прокашлялась.

- Я, конечно, все понимаю, - как могла спокойно сказала она, - но какой нам смысл от информации сейчас?

- А вот это уже моя часть плана, - американка лукаво подмигнула и Поль с ужасом осознала, что подруга вынашивала эти мысли уже давно и уже прекрасно знала, каким образом собирается применять добытые данные.

Скорее всего, у нее уже есть четкий план и практически все готово для его осуществления. Не просто так она долго и методично налаживала функционирование подпольной сети в лагере. Но что она задумала? Зачем детали для оружия… Информация…

И все сразу встало на свои места. Вместе с догадкой на Поль опустилось холодное облако тревоги. Мысли о том, что ради задуманного Кэтрин готова была толкнуть ее в постель к врагу, каким бы он не был, даже тем самым жутким страшилищем из россказней заключенных быстро отошли на второй план.

Кэт планировала бунт в лагере. Она стремилась на свободу, жаждала покарать тюремщиков и вернуться к партизанской войне. Ей невыносимо было отсиживаться здесь, пока снаружи продолжаются боевые действия, с ее то беспокойной и страстной натурой. Она была слишком сильной, смелой и энергичной. И совершенно безрассудной, потому что в случае провала смерть грозила бы не только ей, но и всем, кого ей удалось склонить на свою сторону. Но сумасбродная американка относилась к числу тех людей, которые считали, что цель оправдывает средства и, разумеется, жертвы.

- Тебя казнят, - выдохнула Поль.

- Это лучше, чем сгнить тут заживо, - уверенно и гордо возразила Кэтрин и задрала подбородок, - я хочу умереть героиней, а не пленницей.

- Ты умрешь полной дурой, - сказала Поль и с грустью подумала о том, что Кэт в своей одержимости идеями и готовностью умереть за них напомнила ей Монстра.

Сама же Поль не могла, к несчастью, разделить такого энтузиазма бросаться грудью на амбразуру или умирать во имя чего-то великого. Она предпочла бы просто жить, и чтобы живы были ее друзья. И Монстр. Ему она тоже совершенно не желала смерти.

Теперь Поль не могла думать ни о чем другом, кроме самоубийственного плана Кэтрин. Конечно, подруга не посвятила ее в подробности, но не нужно было быть гением, чтобы из фрагментов сложить цельную картинку.

Глаза у американки горели, она словно выздоровела после долгой болезни и снова стала прежней собой. И в силу этих обстоятельств, Поль особенно боялась идти в допросную. Вдруг Монстр снова полезет в ее сознание и обнаружит там ее переживания на счет готовящегося бунта? Вряд ли ему это понравится.

Но Поль повезло: в следующую встречу Рихард принес с собой не только армейские пайки, но и толстые красивые альбомы по искусству. Видимо, именно так он расценил просьбу о книгах с картинками – очень буквально. И Поль было стыдно признаться в том, что она имела в виду обычные, художественные книги с иллюстрациями. Когда в Алжире она училась читать, что давалось ей довольно трудно, она предпочитала именно те издания, где были изображения, которые можно было разглядывать часами, спрятавшись в чулане лавки Гловача.

Но выбирать особенно не приходилось. К несчастью, альбомы по искусству были на немецком, хотя в них тоже нашлось много интересного для девушки – хорошая, красивая бумага, качественная печать и красочные цветные репродукции. Разглядывая эти сокровища, Поль даже забыла о своих переживаниях, связанных с Кэтрин. Монстр перевел ей несколько надписей и немного рассказал о художниках, чьим кистям принадлежали картины, а также о том, что все они представители романтизма, которому сильно симпатизировал Фюрер и военная верхушка. Когда мужчина попытался объяснить Поль, что такое романтизм, девушка обиженно надулась и возразила, что не настолько глупа. Все-таки ее соседом и другом был Фалих, учившийся в школе искусств и прожужжавший ей все уши об эпохах, жанрах и стилях.

Одна картина особенно позабавила Поль – она называлась «Италия и Германия» и девушка невольно представила вместо изображенных на ней юных красавиц, склонившихся друг к другу, двух диктаторов в такой же нелепо-нежной позе. Рихард расценил ее улыбку по-своему и потянулся к ней, словно хотел снова потрепать ее по щеке, но она так и не узнала его намерений, потому что во время отпрянула.

- Слушай, - вдруг вспомнила она, - ты… это ведь ты заставил задыхаться того охранника? Что он сделал?

Монстр, как обычно случалось после неловкого момента между ними, убрался от нее подальше к противоположной стене комнаты. Он делал так всегда, когда смущался или испытывал слишком сильные эмоции, которые привык скрывать за своей маской. Поль была уверена – ему неприятно, что кто-то может прочитать все написанное на его лице. А мимика его была слишком красноречивой.

- Да так, - отмахнулся он, но поймав любопытный взгляд девушки, все-таки решился на откровенность, - он… употребил в твой адрес не самую лестную характеристику.

Поль не стала уточнять, разных скабрезностей ей хватало и от Кэтрин. Да и самой ей некуда было спрятаться от возможной неловкости, а возвращаться в барак раньше времени не хотелось.

- Ну, я всего лишь заключенная, - беззаботно пожала она плечами, - а я так могу?

- Попробуй, - усмехнулся Шварц и развел руки в приглашающем жесте. Поль опешила от осознания того, что он предлагает ей сделать. Это было… жутко? И очень странно. Но она была по-настоящему заинтригована.

- Как? – выдохнула она и встала с места, отложив книги на стул. Монстр задумчиво почесал подбородок, подбирая слова.

- Даже не знаю, как тебе объяснить, - растерянно признался он, - я всему учился сам… попробуй представить, что душишь меня. Ты душила кого-нибудь?

Поль мрачно усмехнулась, что вероятнее всего, он невнимательно читал ее личное дело, если задает такие вопросы. Хотя, учитывая попытки вытянуть личную информацию Кэтрин о подруге, должен был зачитать его до дыр, и, видимо, просто не придал значения таким незначительным деталям. Да, Поль приходилось душить людей своими руками.

Перед глазами встало лицо того мерзкого француза, который оказался "крысой", и погиб, как это не забавно, от удушения скрипичной струной. Ничего лучшего Поль тогда на глаза не попалось, и она потом долго мысленно извинялась перед прекрасным инструментом, невольно ставшим сообщником в расправе над предателем.

Поль вытянула руку, как это прежде делал Монстр, и сжала пальцы. Она изо всех представляла себе, как мужчина начинает задыхаться, но ничего не происходило. Девушка тут же забеспокоилась о том, что в случае провала Рихард разочаруется в ней и передумает считать ее избранной, а значит, она лишится книг и дополнительной еды. И, конечно, возможности осуществить гадкий план Кэтрин.

Думая об этом, Поль разозлилась. И у нее получилось – злость придала ей сил. Монстр скривился от боли и стал судорожно ловить воздух ртом. Поль испугалась, но уже не знала, как это остановить. Она разжала пальцы и бросилась к осевшему по стене Шварцу. Девушка присела перед ним на корточки.

- Прости, - вырвалось у нее, хотя глупо было извиняться перед человеком, которого она чуть не убила. И все же осознание своего могущества вдохновляло… и подарило приятное осознание, что на самом деле она, тощая, слабая девчонка может одолеть этого рослого мужчину. Если в том появиться необходимость.

- Ничего, - хрипло проговорил Рихард, все еще тяжело дыша, - ты талантливая ученица. Жаль, что ты не хочешь узнать на что способна на самом деле…

Он смотрел на девушку с огромной гордостью и еще каким-то мало понятным ей чувством.

Его эмоциональное лицо было так близко сейчас, что она могла чувствовать на своих щеках его горячее, частое дыхание; пересчитать все родинки на коже. Поль невольно вспомнила разговор с Кэтрин и преисполнилась решимости – когда-то же нужно было начинать выполнять свою часть плана, как бы ей не хотелось забыть об этой идее, как о страшном сне.

Подруга была права и Поль все-таки была собой, она готова была неистово бороться за то, во что верила. И верила она в Кэтрин, а еще в то, что без ее помощи и участия, отчаянная американка просто глупо погибнет. К тому же Поль уже оценила перспективы с другой стороны – если ей удастся добиться более твердого расположения Монстра, в случае провала бунта Кэтрин, она сможет попробовать повлиять на решение участи маленькой революционерки. Как бы не было наивно на это надеяться. Но сопротивление вообще жило сплошными надеждами.