— Переоденься.

Мила подняла глаза. Рядом стоял Жанат. В джинсах, босой, с голой грудью.

— Отвернитесь, — прохрипела Мила, непослушными пальцами откидывая назад волосы.

Жанат недоуменно глядел на нее, словно она попросила его преклонить колени для посвящения в рыцари.

— Отвернитесь, — так твердо, насколько смогла, повторила Мила.

Жанат усмехнулся, отступил на два шага вбок, отвернулся и встал к ней спиной.

Мила трясущимися руками сняла футболку, расстегнула джинсы и стянула тяжелую ткань. Ночной ветерок обдул мокрое тело и Мила содрогнулась.

— Почему вы встали именно там? — спросила Мила, натягивая широкую мягкую футболку.

— Камеры.

Мила застыла на секунду. Еще быстрее натянула джинсы. Они, как и футболка, оказались больше на несколько размеров. Но сухая теплая ткань намного приятнее для озябшего тела, даже если и висит мешком.

Как только Мила застегнула пуговицу на джинсах, Жанат обернулся. Мила порадовалась, что поторопилась с переодеванием, так как видимо терпение не входило в число добродетелей Жаната.

Мила накинула на плечи огромное махровое полотенце и поджала ноги. Мягкая ткань окутала ее плотной теплой завесой. Тело начало наливаться теплотой, по градусу приближаясь к нормальной температуре.

Семен принес пузатую бутылку с янтарной жидкостью и два бокала.

— Вам принести еще полотенец?

Мила не поняла, что Семен обращается к ней.

— Нет, Семен, я уже согреваюсь. Спасибо вам.

Жанату он лишь кивнул и зашел в дом.

Они остались вдвоем.

Мила сидела на шезлонге, сжавшись в комок под полотенцем и наблюдала за мужчиной широко раскрытыми глазами. Мила молчала. Кто-то должен сделать первый шаг, и она отказывалась быть этим кем-то.

Жанат тоже молчал. Он не смотрел на Милу, словно ее здесь и не было. Жанат вытер руки полотенцем. Откупорил бутылку и разлил напиток в два бокала, достал сигарету, прикурил.

Затем поднял на нее взгляд.

Появившееся в теле тепло стало стремительно пропадать. Жанат смотрел на нее, не открываясь. Он не пытался ее осмотреть полностью, не выражал никакой заинтересованности, а смотрел прямо в глаза и от этого взгляда показалось, что воздух вокруг застыл, время замерло, а вода в бассейне покрылась тонким льдом. Мила стиснула зубы, пытаясь удержать вновь начавшуюся чечётку.

— Пей.

Подвинул Миле один бокал.

— Я не пью алкоголь.

— Тебе надо согреться.

Затянулся сигаретой.

— Я уже согрелась, честно, — проблеяла Мила.

— Сейчас тело вырабатывает тепло, используя весь запас энергии. Надо разогнать кровь, помочь организму согреться.

— Я не …

Ох, как он на нее глянул! Глаза из карих превратились в черные, черты лица окаменели. Градус ее тела скатывался все ниже и ниже нормальной отметки.

— Ты слишком быстро расходуешь мое терпение.

Очередная глубокая затяжка. Тон безразличный и спокойный. Спокойный до ломоты в костях. Безразличный, как айсберг в ледяном океане. Но слова словно легкой изморозью ложатся на вены и капилляры, замораживая непослушание.

Мила схватила бокал. Зажмурилась и сделала глоток. Напиток оказался не таким гадким, как она ожидала. Горечь и запах алкоголя скрылись за глубоким сладковатым вкусом, с ореховыми и дымными нотками. Мила прикрыла глаза и почувствовала теплое и приятное послевкусие. В глаза бросилась цифра «21» на бутылке.

Жанат тоже сделал глоток. Затянулся сигаретой и выдул дым в сторону. Вместе с ночным ветром до Милы пришел аромат хереса, терпкий и копченый. Видимо заметил жадный взгляд Милы, потому что пальцем подвинул пачку в ее сторону.

Первая затяжка наполнила легкие густым, тягучим дымом. Мила не торопилась выдыхать дым. Она держала его в себе, наслаждалась секундным балансом между вдохом и выдохом. Выпустила дым, наблюдая, как он тает в ночном воздухе. Во рту не осталось противного послевкусия, как после дешевых сигарет, а лишь легкий налет, как после вина высшей пробы. Когда-то давно, в прошлой жизни, где Мила играла роль послушной дочери родителей, она пила только такое вино. Высшей пробы.

После второго глотка виски и очередной затяжки Мила почувствовала, как истома теплой лавой разливается в груди, растекается по конечностям. Глаза налились свинцом, а мысли в голове перестали биться и завывать, а повисли в невесомости, слегка покачиваясь.

— Что случилось с Женей? — шепотом спросила Мила.

Мила не любила алкоголь. Он расслаблял ее. Он обнажал мысли.

Он развязывал язык и ослаблял контроль. Намерение молчать стерлось и перестало быть важным после третьего глотка.

— Он умер.

Безразличные слова, как сухие строки из некролога.

Мила прикрыла глаза и прижала бокал к груди, вдыхая его пряный аромат.

Все вдруг стало … безразлично. Плоско.

Чувства задержались в легких вместе с глубокой затяжкой. На секунду. Потом ушли. Растворились вместе с сизым дымком. Растаяли в глотке виски, как слеза в расплавленном меду̀.

Жанат одним движением впечатал окурок в пепельницу.

— Это я его убила?

Слова слетели с губ подобно перышкам под дуновением. Легко и просто. Невесомо повисли в воздухе между Милой и Жанатом, словно потерянные души.

— Да.

Ненужный вопрос, ненужный ответ.

Мила с некоторым удивлением почувствовала, как по щеке потекла слеза. Одинокая и прозрачная. Мила поморщилась, когда слеза скатилась по скуле. Пальцы нащупали ссадину.

— Ох, черт, — пробормотала Мила, когда увидела кровь на кончиках пальцев. Жанат молча наблюдал за ней. — Вы не задели случайно мою рану?

Жанат лишь помотал головой.

Милу нервировал его взгляд — тяжелый и пугающий. Даже виски не помогло избавиться от напряжения в его присутствия. Видимо, он умеет действовать на людей в любой кондиции.

Молчание давило. Оно окутывало плотнее кокона, заставляя затуманенный мозг желать как-то заполнить паузу. Даже звуки ночи потерялись в этом молчании, утих ветерок, замолкли цикады. Казалось, по немой воле Жаната все замерло в этом моменте для того, чтобы Мила в полной мере ощутила свою вину перед ним.

— Извините, — ей не понравилось, как звучал ее голос. Виновато и обреченно. И немного пьяно.

— Простите, — произнесла по слогам и помолчала. — Вы фильтруете воду в бассейне? — Жанат не ответил. — Надо фильтровать ее. Отфильтровывать.

Миле стало смешно от того, что она смогла произнести длинное слово без запинки.

— А-чи-щать, — зачем-то добавила Мила.

— Я понял.

— Тем более после того, как возможно, — Мила подняла вверх указательный палец и выделила голосом, — возможно, моя кровь попала в ваш бассейн. Хотя, знаете сколько живет вирус вне организма?

Жанат молчал наблюдал за ней.

— Конечно, знаете, — выдохнула Мила и сделала очередной глоток виски. — Вы все знаете. Все-е-е мои грязные секретики, — Мила глупо захихикала, почему-то представив лицо отца, если бы он увидел, в какое положение попала его никчемная дочь.

— Что случилось в квартире Жени? — спросил Жанат.

Мила упустила те самые опасные нотки, которые в нормальном состоянии заставили бы трепетать от страха. Хмель задушила чувство самосохранения. И Мила пропустил последний вопрос Жаната.

— Вирус вне организма живет всего пару минут. Так что все басни о заражениях шприцами в автобусах и кинотеатрах, это всего лишь… басни, — Мила задумалась и поморщилась. — Тавтология какая-то.

Жанат подался вперед и выдвинул шезлонг Милы ближе к себе. Теперь они сидели в нескольких сантиметрах друг от друга. Слабая подсветка бассейна подчеркивала строгие линии мужского лица, скрывая в полумраке линии губ и подчеркивая жесткость подбородка.

Мила всматривалась в глаза Жаната. Они, как всегда, были непроницаемы.

Мила не могла вспомнить, когда она уделяла мужчинам достаточное внимание. Уделяла ли она его вообще? Каждая минута ее жизни до страшного диагноза была наполнена попытками угодить родителям, оправдать надежды, которых на нее и не возлагали. Лишь на короткий момент она позволила себе сблизиться с Болатом, и эта связь, эта ее попытка получить немного любви для себя, эта встреча подтолкнули ее к пропасти. И Мила до сих пор балансировала на краю, не находя вокруг никакой опоры, никакой поддержки, ни одного голоса, который мог бы ей прошептать «ты мне нужна».