— И мне нужно было посмотреть ближе, чтобы ответить, — продолжал Рэндал. — Меня же не было во время ритуала.

Последнее, что помнил Зеймар после битвы с демоном — это белое пятно, к которому он шагнул в надежде, что боль уйдет и плоть перестанет гореть. Но Рэндал не сделал ничего, это темные эльфы снова обернули в кожу его обожженную плоть. Пожалуй, стоит списать с них пару долгов за это… По крайней мере с тех, кто поклоняется Тиэли.

— Чем ты занимался все это время? — наконец подал голос Зеймар.

Опустив плечи, Рэндал вздохнул и помолчал немного, но потом все же ответил.

— Вымаливал прощение за то, что оставил служение… и вас, — он развернул ладонь, в которой все еще светился солнечный луч, указывающий направление. — Я не должен был.

— А я спала под дверьми храма, — фыркнула Трикси и уселась на землю прямо там, где стояла, — внутрь меня не пускали.

«Только не говори им, — голос Лииры поднялся из темноты, усталый и болезненный, — но весь этот бардак был похож на семью гораздо больше, чем все, что я за свою жизнь повидала».

* * *

Дни слились в бесконечную вереницу боли, страха и тьмы. Фаэрил не понравилось то, что ее пленница попыталась распорядиться своей смертью самостоятельно, и еще больше ей не понравилось, что она способна проникать в чей-то разум почти также, как она сама, и жрица… приняла меры. Плеть была страшным оружием даже для закаленных солдат, Лиире показалось, что она едва не переломила ее пополам. Следующие несколько дней она провела в бреду на дне какой-то повозки, которой эльфам удалось завладеть, перерезав неосторожных торговцев. Она едва могла различать то, что происходит вокруг и, разумеется, не могла больше поглотить ни одного сна, чтобы восстановить силы — Фаэрил приказала своим солдатам быть осторожнее.

Во всем, что делала жрица, угадывалась жестокая практичность. Фаэрил могла бы приказать отрубить пленнице несколько лишних частей тела, чтобы ее стало проще переносить, но в этом случае ей пришлось бы приложить слишком много усилий для того, чтобы она не умерла от ран и не свихнулась от боли, а также приставить к ней кого-то, кто тратил бы свое время и силы на обслуживание этого куска гниющей плоти. Высечь ее до беспамятства, а затем закрывать ей раны каждый раз, когда нужно уточнить направление, оказалось гораздо удобнее.

К тому моменту, как они добрались до окрестностей поместья, Лиира окончательно утратила волю к борьбе. Она отвечала на вопросы, когда ее спрашивали, ела, когда ей приказывали и пребывала в ужасе все остальное время. Но каждый раз, когда Фаэрил касалась ее разума, она пыталась объяснить, что культ нельзя победить, не всемером уж точно…

— Магию переоценивают, — с пренебрежением отвечала Фаэрил. — Забрать ее и что от вас останется?

Гул водопадов Клаудвотера пробивался сквозь тонкие стенки повозки, когда Лиира впервые открыла глаза и не почувствовала боли. В наступающих сумерках ярко сияли кроваво-красные глаза жрицы, она сидела рядом в полном боевом облачении.

— Дальше мы идем пешком, — произнесла она. — Мне нужно предупреждать тебя о последствиях непослушания или ты запомнила достаточно?

— Я запомнила… госпожа.

Влажный воздух тяжело ударил в ноздри, следом пришел запах леса, под ногами расстилалась сочная трава. Полнолюдный Клаудвотер остался позади, эльфы миновали его, пока она барахталась в своих хаотичных видениях. Повернув голову на шум воды, она узнала Нарью, один из водопадов по дороге к поместью. Он был также прекрасен, как тринадцать лет назад, когда она спускалась мимо него к городу и кровь текла по ее ногам.

— Две мили до поместья, — выдавила она.

Гаэрлинд стоял на обрыве над неглубокой, но бурной рекой, несущей свои воды с белоснежных горных вершин. Окна его были темны, но вовсе не потому, что его обитатели спали. В небе сегодня не взошла луна, а значит Нараэ под этой крышей проводит службу Темного Часа, довольно вдохновляющую, насколько Лиира сумела запомнить. Об избавлении от страданий, вечном покое и пустоте, наступление которых они облегчат для миллионов душ, если будут верны своему предназначению…

Поместье охранялось людьми, которые видели во тьме не хуже, чем эльфы, и потому она повела их другим путем, вдоль реки, где их было бы невозможно заметить сверху. В высокой траве, напоенной водой реки, можно было конницу спрятать, не то что небольшой перегороженный решеткой коллектор.

— Ты сказала, здесь есть вход, — жрица нахмурилась, и Лиира инстинктивно вжала голову в плечи.

— Это он, — сглотнув, сказала она и не узнала собственный голос. Когда она сбежала, ей было всего тринадцать лет, и она была настолько худой, что без труда протиснулась сквозь прутья. Теперь же ни она сама, ни жрица, ни ее солдаты сделать этого не смогли бы. — Не предполагается, что кто-то будет ходить здесь. Это дорога мертвых — сюда выливают растворенные тела.

Фаэрил чуть склонила голову набок и приподняла белоснежную бровь.

— Подумай об этом. Я хочу видеть.

Огромный железный чан стоит посреди темницы всегда, его видно из любой камеры, его не передвигают и не чистят — нет необходимости, плоть не задерживается в нем надолго. Когда здоровье пленницы становится слишком слабым для того, чтобы выносить очередного ребенка, один взмах руки Садии оканчивает ее жизнь и другие сиделки кладут тело в чан так, чтобы вода его полностью покрывала. Голос Садии затягивает протяжную молитву, настолько монотонную, что кажется, будто ее низкие звуки забираются под кожу и, должно быть, это действительно так, потому что вода в чане окрашивается кровью, с каждой новой фразой все более темной, и лицо пленницы скрывается под ней, а затем к поверхности поднимаются только бесформенные куски плоти, но вскоре растворяются и они.

Тогда тон молитвы меняется, становясь более пронзительным и чистым, и вода светлеет вместе с ним. Когда же чан переворачивают и вода уходит в коллектор, она так же чиста, как та, что наполняла емкость до того, как в нее положили тело.

— Пустая трата ресурсов, — проговорила Фаэрил и обернулась к своим солдатам. Подняв руки, она коснулась плеч двоих из них. Вздрогнув, мужчины подступили к решеткам коллектора и потянули их в стороны, сгибая с силой, которую невозможно было ожидать от их тел.

Затхлый воздух коллектора пробирался в легкие и, казалось, душил изнутри. Культисты уничтожали трупы, чтобы не создавать вокруг поместья захоронения, которые могли бы вызвать чьи бы то ни было подозрения, но остальных нечистот это не касалось. Стоило поставить подошву на скользкие камни, поросшие мхом и водорослями, как нога тут же подворачивалась, утопая в экскрементах, остатках пищи и одни боги ведают, чего еще.

Дом, милый дом. Прекрасные залы наверху должны быть на чем-то построены, и грязь из них должна куда-то деваться в конце концов. Как жаль что, будучи подростком, никто не задумывается о таких вещах.

Отряд остановился, когда один из мужчин подал знак посмотреть наверх. Тонкие полосы сливного люка не источали света, обитателям темницы он был не нужен. Поморщившись, Фаэрил сделала легкий жест в сторону Нира и, сбросив плащ, он подпрыгнул на месте и прилип руками к сводчатой стене. Добраться до люка в потолке ему не составило труда, и о том, что происходило после того, как он отодвинул его и исчез внутри, оставалось только догадываться по отголоскам предсмертных криков. Когда все стихло, он сбросил вниз лестницу из тонкого шелка.

Добро пожаловать домой, Белигестэль.

В отличие от двух надзирательниц, раскинувших руки на полу и невидящими глазами созерцающих тьму, пленницы были все еще живы. Сестры. Они сидели за решетками в камерах, обнаженные и дрожащие от ужаса. Девочки, едва достигшие зрелости, прячущие обнаженные тела и раздутые животы под рогожами подстилок. Родись у нее дочь, а не сын, она вполне могла бы быть среди них сейчас… Взгляд Лииры метался от одной к другой в поисках знакомых лиц тех, кто находился здесь вместе с ней много лет назад, но это были уже другие девочки… очень похожие, но другие. Ни одна из тех, с кем она разделила самые темные времена, не дожила до ее возвращения.