Поприветствовав очередного эльфа в роскошной мантии волшебника, девушка завернула за угол и Рэндал, наконец, не выдержал.

— Почему ты до сих пор не?.. — проговорил он и запнулся, когда она резко обернулась к нему, распахнув красные глаза. — Это неправильный вопрос?

— Правильный, — несколько ошарашенно ответила она, но в итоге решила, что ничего страшного в небольшом отступлении от старых привычек нет. — Единственное, в чем воины Ксалисс превосходят адептов Тиэли — это сила и жестокость. Я могу пройти обряд в любой момент, но кто тогда защитит остальных?

Рэндал закусил губу и промолчал, хотя ему было что сказать. Например, о том, что если она погибнет, исполняя обязанности, которые сама же на себя возложила, ее душа отправится прямиком в сети Ксалисс и та никогда не забудет предательства, и не позволит ей переродиться. Или о том, что любая достаточно сильная жрица может приказать ей бросить оружие и эхо голоса богини в ее собственной крови заставит ее подчиниться с большей вероятностью, чем если бы Тиэли стояла за ее спиной. Или о том, что если она решит завести детей, они будут принадлежать Ксалисс до тех пор, пока не смогут пройти обряд самостоятельно, а это лет двести!

— Дайнис, — сказала эльфийка и остановилась.

Потерявшись в своих мыслях, он ответил не сразу и выглядел несколько растерянным, когда поднял глаза.

— Мое имя, — пояснила она, толкая красивую резную дверь, — а твое?

— У меня его нет.

* * *

Оставшись без сопровождающей, Лиира предложила пропустить все ее рекомендации и сразу перейти к последней — она устала, она голодна и она еле волочит ноги. С молчаливого одобрения Зеймара они повернули к гостевому дому, но когда подошли к площади снова, он остановился, болезненно морщась, и Трикси обернулась, как только перестала чувствовать его за своей спиной.

— Зеймар?

— Все нормально, — выдавил он, отворачиваясь от площади и вены на его шее вздулись пугающим узором. — Здесь просто… шумно. Я найду вас позже.

И прежде, чем Трикси успела сказать, что нихрена не нормально и оставлять ее одну со взрывоопасной колдуньей посреди поселения темных эльфов — это очень плохая идея, Зеймар свернул в сторону и скрылся в лесу. Оставшись посреди толпы вместе с Лиирой, Трикси прикрыла глаза, вздохнула и направилась к гостевому дому. Даже если бы она бросила колдунью и побежала за ним, счет остался бы прежним — два из четырех.

Небольшой обеденный зал на первом этаже просторного деревянного дома был набит битком, и с нарастающим раздражением Трикси поняла, что говорят там в основном на подземном. Только чудом успев занять освободившийся столик, она поняла, что не способна больше ни на что, и когда она уже подумала, что хуже быть не может, обнаружила, что расположившаяся рядом Лиира с энтузиазмом втирает сажу в ухо.

— Тебе понадобится пара фунтов этой дряни, чтоб сойти за свою, — фыркнула Трикси, но колдунья только отмахнулась.

Спустя полчаса и один крайне неловкий диалог с тавернщиком, скверно говорящем на общем, Трикси удалось раздобыть овощную похлебку и два куска вполне сносного хлеба, на то, чтобы заказать вина или эля, ее талантов в области пантомимы уже не хватило.

— Все плохо, — пробормотала Лиира, когда Трикси водрузила свою добычу на стол.

— Да ты даже не попробовала!

— Здесь у них только и разговоров, что о людях, засыпающих целыми городами, — потирая грязное ухо, сказала Лиира. — Клаудвотер, Неверлунд, Голденфилд…

Услышав последнее название, Трикси вздрогнула, как от удара кнута, и тут же постаралась сделать вид, что просто поперхнулась. Вот почему гостиница переполнена: темные эльфы бегут с насиженных мест, они напуганы так же, как и все остальные, и не хотят попасться под руку обезумевшей толпе, которая ищет виноватых. В Голденфилде отродясь не начинали охоту на ведьм, друиды всегда держали местных в узде, но посреди всеобщей паники соблазн обвинить своих врагов так велик, что им только святой не воспользуется.

— Это террор, дорогуша, — облизывая ложку и стараясь выглядеть как можно менее обеспокоенной, промурлыкала Трикси. — Старо как мир и всегда работает.

* * *

Главой общины оказался высокий темный эльф в мантии, расшитой серебром, он не нуждался в маскировке здесь, в пещерах, и, должно быть, редко покидал их. Судя по шкафам с книгами, которые заполняли его кабинет, он не был ни воином, ни охотником.

Он представился, как Малаггар Фарн, и Рэндал снова растерялся, не зная, что на это ответить. Имя, которое дали ему служители Камадара, чтобы просто знать, как к нему обращаться, было пустым звуком в этих стенах, а родители, которых он смутно помнил, обращались к нему детскими прозвищами. Собственное имя он должен был получить от них когда немного подрастет и проявит склонности и характер, но они не дожили до этого момента, а у него самого не было ни единого предположения о том, какое имя ему подойдет.

Но, казалось, самого Малаггара это ничуть не смутило, и когда с официальной частью было покончено, он обошел свой роскошный дубовый стол, встал напротив Рэндала и улыбнулся.

— Удивительно, — качнув головой, сказал он, — если бы кто-то другой сказал мне, что темный эльф получил сан в церкви Камадара, я бы решил, что это какая-то ошибка…

На его богатом одеянии не было видно магических узоров, позволяющих видеть скрытое, но Дайнис, которая была обязана иметь подобные чары, доложила ему об этом полчаса назад, так что утруждаться и не стоило.

— Церковь наверняка решила бы так же, — сдержанно ответил Рэндал.

Улыбка господина Фарна стала еще шире, и не будь он так хорошо воспитан, засмеялся бы в голос. Очевидно, мысль о том, что священники Камадара понятия не имели, кого приняли в свои ряды, казалась ему забавной. Тем не менее, справившись с собой, он добавил уже серьезнее:

— Но сам Камадар ошибиться не может.

— Нет, — подтвердил Рэндал, и это было единственное, в чем он был абсолютно уверен.

Повисла долгая пауза и он решил, что это подходящее время для просьбы об убежище. Пришлось признаться в том, что его отношения с церковью сейчас в лучшем случае неоднозначны, но это не тронуло главу общины, гораздо больше он заинтересовался причинами, по которым отряд во главе со жрицей Ксалисс вообще преследует их. И, скрепя сердце, Рэндал соврал, что не знает.

— Фаэрил из дома Сол’Рендан — это не просто жрица, — прищурив светлые глаза, сказал Малаггар, — это жрица, уничтожившая общину шестьдесят лет назад. Один из погибших знал ее имя, потому что, как и я, был свидетелем ее триумфа в Мензоберранзане. Она даже не сражалась с ними, — его тонкие пальцы, отчетливо хрустнув, сжались в кулаки, — она их просто отравила…

Рэндал покачнулся бы, но почувствовал, как сквозь время его обнимает рука матери, услышал шепот ее бледных растрескавшихся губ.

«Вниз по реке стоит белый храм, полный целителей, — дрожащей рукой она указывала на блестящую под луной водную гладь. — Идти придется долго, но ты не останавливайся, мой свет…»

Рэндал был единственным, кто не заболел, и мать обманула его, сказав, что он может помочь. Она знала, что ребенку вовремя не успеть, она просто хотела, чтобы он ушел. И он бежал три дня и три ночи, задыхаясь, падая, теряя сознание от усталости и поднимаясь снова. Он не останавливался даже днем, когда Солнце жгло глаза так сильно, что казалось, будто они горят.

Но когда он упал на пороге храма без сил, в бреду повторяя свою единственную просьбу, оказалось, что никто не знает его языка. Еще сутки ушли на то, чтобы один из священников испросил у Камадара способность понимать языки, а затем еще трое на то, чтобы собрать отряд для помощи общине. Служители этого храма не были воинами, они молились об урожае и благоденствии крестьян, но все же собрали все, что у них было, чтобы прийти на помощь. И, конечно, опоздали.

Когда они вернулись в испачканных копотью белых одеждах, ни один не мог объяснить, что произошло, все что у них было для него — это мягкие улыбки и неловкие объятия. Несколько раз он пытался сбежать обратно, пока не понял по виноватым выражениям лиц и мягким жестам, что в общине больше никого нет. Только несколько лет спустя, когда он начал лучше понимать язык и научился спрашивать, он узнал, что ослабленные ядом эльфы были перерезаны все до единого и все, что оставалось служителям — это сжечь тела и молиться, чтобы богиня беглецов не была слишком строга к ним.