Ночь с 18 на 19 апреля 2005 года Ромул и Рем Я была Ромулом, ты был Ремом. Перемигнулись, создали Рим. Потом столкнула тебя в кювет. Привет. Я пахну тональным кремом. Ты разведён со своим гаремом. Мы вяло, медленно говорим. Кто сюзереном был, кто вассалом? Прошло как минимум пару эр. Друг другу, в общем, давно не снимся. Лоснимся. Статусом. Кожным салом. Ты пьёшь Варштайнер, я пью пуэр. Цивилизацию в сталь одело И хром – докуда хватает глаз. И, губы для поцелуя скомкав, Мы не найдём тут родных обломков. Я плохо помню, как было дело — Прочти учебник за пятый класс. И, кстати, в целости самовластье. Там пара наших с тобой имён. Ты был мне – истинный царь и бог. Но стены Рима сжевал грибок, А впрочем, кажется, увлеклась я Усталым трёпом в конце времен. Потомки высекли нас. В граните. Тысячелетьям дано на чай. Мы – как Джим Моррисон и Сед Вишез. Я выковыриваю, скривившись, Посредством нити В зубах завязнувшее «прощай». Ночь с 4 на 5 мая 2005 года
Благовест В этой мгле ничего кромешного нет — Лишь подлей в неё молока. В чашке неба Господь размешивает Капучинные облака. В этом мае у женщин вечером Поиск: чьё ж это я ребро? Я питаюсь копчёным чечилом. Сыр – и белое серебро. Этот город асфальтом влагу ест Будто кожей. А впереди Тётя встала послушать благовест, Что грохочет в моей груди. Ночь с 14 на 15 мая 2005 года «Лето в городе, пыль столбом…» Лето в городе, пыль столбом. Надо денег бы и грозу бы. Дни – как атомные грибы: Сил, накопленных для борьбы, Хватит, чтобы почистить зубы, В стену ванной уткнувшись лбом. Порастеряны прыть и стать. Пахнет зноем и свежим дёрном, Как за Крымским за перешейком. Мозг бессонницу тянет шейком — И о бритве как о снотворном Начинаешь почти мечтать. Как ты думаешь, не пора ль? Столько мучились, столько врали. Память вспухла уже, как вата — Или, может быть, рановато? Ты, наверное, ждёшь морали. Но какая уж тут мораль. 29 мая 2005 года «Что-то клинит в одной из схем…» Что-то клинит в одной из схем. Происходит программный сбой. И не хочется жить ни с кем, И в особенности с собой. Просто срезать у пяток тень. Притяжение превозмочь. После – будет всё время день. Или лучше всё время ночь. * * * Больно и связкам, и челюстным суставам: – Не приходи ко мне со своим уставом, Не приноси продуктов, проблем и денег — Да, мама, я, наверное, неврастеник, Эгоцентрист и злая лесная нежить — Только не надо холить меня и нежить, Плакать и благодарности ждать годами — Быть искрящими проводами, В руки врезавшимися туго. Мы хорошие, да – но мы Детонируем друг от друга, Как две Черные Фатимы. – Я пойду тогда. – Ну пока что ль. И в подъезде через момент Еёкаторжный грянет кашель Как единственный аргумент. * * * О, швыряемся так неловко мы — – Заработаю я! Найду! — Всеми жалкими сторублёвками, Что одолжены на еду, Всеми крошечными заначками, Что со вздохом отдал сосед — Потому что зачем иначе мы Вообще рождены на свет, Потому что мы золочёная, Но трущобная молодёжь. Потому что мы все учёные И большие поэты сплошь. Пропадёшь, Коли попадёшь в неё — Ведь она у нас ещё та — Наша вечная, безнадёжная, Неизбывная нищета. * * * Уж лучше думать, что ты злодей, Чем знать, что ты заурядней пня. Я перестала любить людей, — И люди стали любить меня. Вот странно – в драной ходи джинсе И рявкай в трубку, как на котят — И о тебе сразу вспомнят все, И тут же все тебя захотят. Ты независим и горд, как слон — Пройдёт по телу приятный зуд. Гиены верят, что ты силён — А после горло перегрызут. * * * Я совсем не давлю на жалость — Само нажалось. Половодьем накрыло веки, не удержалось. Я большая-большая куча своих пожалуйст — Подожгу их и маяком освещу пути. Так уютнее – будто с козырем в рукаве. С тополиной опухолью в листве; – Я остаюсь летовать в Москве. – Значит, лети. Лети. |
