В 1997 году, тоже после долгих юридических перипетий, вышел фильм Эдриана Лайна, которому, как и Стэнли Кубрику, также пришлось побороться с цензурой. Сценарий, автором которого стал Стивен Шифф, довольно точно передает набоковский текст. Джереми Айронс стал, пожалуй, лучшим Гумбертом Гумбертом (к 50-летней годовщине выхода романа он также озвучил аудиокнигу). Доминик Суэйн очень убедительна в роли Долорес, так что даже гениальному Айронсу не удается ее затмить; Клэра Куильти сыграл Фрэнк Ланджелла.

За тридцать пять лет, что прошли с выхода «Лолиты» до появления экранизации Лайна, культурный климат не раз менялся с либерально-прогрессивного на консервативный и обратно, однако новую экранизацию в 1997 году встретили весьма прохладно. Этот фильм режиссер пытался сделать много лет, но безуспешно. А когда Лайн наконец закончил съемки, ему пришлось столкнуться с новыми юридическими препонами: в 1996 году приняли Закон о запрете распространения детской порнографии, согласно которому любое изображение детей, занимающихся сексом со взрослыми, оказалось под запретом, даже если участники съемок не были несовершеннолетними.

Лайну сперва пришлось сражаться с юристами, которые требовали вырезать из фильма массу сцен, а потом искать дистрибьютера, из-за чего «Лолита» вышла ми экраны кинотеатров Северной Америки лишь через год с лишним. Впрочем, в кинотеатрах фильм шел очень недолго (исключительно для того, чтобы картину можно было номинировать на премию киноакадемии): можно считать, что это была лишь прелюдия для показа по кабельному каналу Showtime. В итоге кассовые сборы у этой экранизации «Лолиты» оказались еще ниже, чем у предыдущей. Широкая публика и на этот раз не проявила особого желания наблюдать за Лолитой на экране, предпочитая следить за ее судьбой на страницах книги.

С момента публикации романа прошло более шестидесяти лет, и интерес к экранизациям (будь то новые или переделка старых), похоже, угас навсегда. Слишком трудно представить, как по такому роману вообще можно снимать кино, тем более считывая растущую поляризацию политического климата. Страшную суть «Лолиты», трагедию Долорес Гейз, уже вряд ли удастся превратить в развлекательное зрелище. Куда разумнее и трезвее помнить о маленькой девочке, главной героине романа, и всех реальных девочках, которые, как Салли Хорнер, страдали, боролись за жизнь — и побеждали.

В обе наши встречи племянница Салли Хорнер, Диана Чиеминго, забирала меня на станции наземного метро Берлингтон-Таун-Сентер в Нью-Джерси, и мы ехали в кафе Amy's Omelette House, которое, как можно судить по названию, специализируется на омлетах. В августе 2018‑го Диане исполнилось семьдесят. Она худая, голос у нее мягкий, но в интонациях звучит металл. Она сразу берет быка за рога и не любит болтать лишнего. Во время наших разговоров частенько повисало молчание: Диана думала, как лучше сформулировать то, что хочет сказать.

О Салли она не забывала никогда. Особенно это было ясно в первую нашу встречу, летом 2016 года. Мы принесли в кафе фотографии, чтобы показать друг другу. Диана захватила пухлую стопку черно-белых снимков Салли, Сьюзен, Эла, Эллы и прочих — Кэрол, лучшей подруги Салли, ее неизвестного ухажера, предполагаемых одноклассников из средней школы Берроу и возможных знакомых, с которыми она подружилась в последнее лето. Нас обеих привело в изумление, до чего же взрослой и оживленной выглядит Салли. И как мало ей отведено было времени, чтобы побыть такой.

Потом настала моя очередь. Мои фотографии, зернистые отсканированные изображения из статьи Courier-Post о спасении Салли, были гораздо худшего качества, чем снимки из пачки Дианы. Но я понимала, что она должна увидеть ту, на которой она сама (Диане тогда не было и двух лет) сидите родителями, а Сьюзен говорит с Салли по телефону через несколько часов после того, как девочку освободили в Сан-Хосе. Фотография Диану ошеломила: она никогда ее прежде не видела. Стоит всмотреться в этот старый снимок, на котором запечатлена Диана с родителями, и кажется, будто история с Салли случилась совсем недавно. Ведь помимо трагических, в ее жизни были и счастливые моменты. Салли вернулась домой, к родным, пусть и ненадолго.

Диана рассказывала мне о родителях, о бабушке Элле, о себе. О безвременной гибели Салли родные старались не упоминать: впрочем, умалчивать об этом не всегда удавалось. Салли превратилась в семейный фантом. Долгое время Диана понятия не имела, что ее история имеет какое-то отношение к «Лолите». Роман она не читала и, разумеется, не видела упоминания имени Салли в тексте. Об этой взаимосвязи она узнала, когда Брайан, ее брат, служивший техником по сбору доказательств в отделении полиции во Флоренсе, наткнулся в Википедии на краткую статью о Салли и на эссе Александра Долинина.

— Он был потрясен, — сказала мне Диана. — Да и я тоже. Не знаю, как объяснить. Подумать только, ведь это написали о нашей семье. Когда все это случилось, я была совсем маленькой, так что для меня очень валено, что о Салли кто-то пишет.

К нашей второй встрече, состоявшейся почти через год, у Дианы было больше времени поразмыслить о том, что история Салли — лишь фрагмент большой мозаики из девушек и женщин, которых подло обманывали и насиловали мужчины. Шрамы остаются надолго. Но чем больше Диана говорила о Салли, тем большее облегчение и радость она испытывала благодаря тому, что могла хоть как-то возместить ущерб, причиненный ей, ее родным и Салли.

О «Лолите» продолжали помнить и долгое время после публикации, так что Владимиру Набокову то и дело приходилось во время интервью отвечать на вопросы о романе. Его это раздражало. И досада давала о себе знать{286} в противоречивых ответах на вопрос о том, что же повлияло на роман. Писатель настаивал, что у Гумберта Гумберта не было реального прототипа{287}, несмотря на то что в Стэнфорде Набоков частенько играл в шахматы с Бруно Ланцем и читал исследование Хэвлока Эллиса: «Это выдуманный герой, герой, одержимый страстью, мне кажется, многие из моих персонажей подвержены внезапным и страстным увлечениям самого разного рода; но его никогда не существовало». Набоков отрицал, что прототипом образа Лолиты послужила реальная девочка, несмотря на то что в романе вскользь упомянута Салли Хорнер. Отрицал он и какую бы то ни было моральную проблематику — так, в интервью журналу The Paris Review писатель сказал: «Это не мне кажется, что эти отношения аморальны… а Гумберту. Его это волнует, меня — нет. Мне плевать на общественную мораль, будь то в Америке или где бы то ни было».

Признаться, что в основе романа лежит реальная история, для Набокова значило обесценить собственный текст. Умалить значение собственного искусства. И несмотря на то что общение с интервьюерами Набоков старался держать под контролем (вопросы ему присылали заранее, а ответы он тщательно редактировал), все равно порой читателя поджидали сюрпризы — в особенности в том, о чем Набоков, по своему обыкновению, умолчал, а не только в том, каким образом он сформулировал то, что хотел сказать.

В одном из интервью 1962 года Набоков яростно отрицает{288}, что у персонажей «Лолиты» были реальные прототипы, и тут же, буквально в следующей фразе, едва успев перевести дух, признается, что Гумберт все же существовал, но Набоков узнал об этом лишь после того, как написал «Лолиту». «Когда я писал роман, то и дело натыкался в газетах на рассказы о стариканах, приударявших за малолетними девочками: в общем, любопытное совпадение, но и только».

По сути, это автоматическое признание в том, что Набоков знал о реальных случаях, перекликавшихся с выдуманным им миром. Наподобие похищения Салли Хорнер Фрэнком Ласаллем. В тексте романа Набоков об этом упоминает, но в интервью не признался бы ни за что: вдруг слушатели или читатели догадаются, что к чему.