Гумберт Гумберт оказался в Рамздэле не просто так: он намеревался провести там «литературное лето», а вот к Гейзам, в дом 342 по Лоун-стрит, попал случайно. Изначально он собирался остановиться у Мак-Ку, у которых было две дочки, «одна совсем маленькая, а другая двенадцати лет»; вторую герой намеревался «учить по-французски и ласкать по-гумбертски»{114}. Но когда Гумберт Гумберт приехал в Рамздэль, оказалось, что дом Мак-Ку сгорел и придется искать другое пристанище.

Мак-Ку привез раздосадованного героя в «Гейзовский дом — досчатый, беленый, ужасный, потускневший от старости, скорее серый чем белый — тот род жилья, в котором знаешь, что найдешь вместо душа клистирную кишку, натягиваемую на ванный кран». Раздражение вызвал и «контральтовый голос госпожи Гейз», которая спросила: «Это мьсье Гумберт?»

Затем она спускается по лестнице — «сандалии, темно-красные штаны, желтая шелковая блузка, несколько прямоугольное лицо — в этом порядке… постукивая указательным пальцем по папиросе». По мнению Гумберта Гумберта, Шарлотта далеко не красавица: «Бедной этой даме было лет тридцать пять, у нее был гладкий лоб, выщипанные брови и совсем простые, хотя и довольно привлекательные черты лица того типа, который можно определить как слабый раствор Марлены Дитрих». Но потом он замечает Долорес, и ему кажется, будто «моя ривьерская любовь внимательно на меня глянула поверх темных очков»: «Четверть века с тех пор прожитая мной сузилась, образовала трепещущее острие и исчезла». Теперь, когда появился истинный предмет страсти Гумберта Гумберта, Шарлотта становится досадной помехой, которую приходится терпеть, используя при этом в собственных интересах.

Шарлотта признается ему в письме, что она «страстная и одинокая женщина», а он «любовь ее жизни», и он усматривает тут шанс: жениться на Шарлотте, чтобы заполучить Долорес. Одна из строчек бросается в глаза: Шарлотта пишет, что если он решил «завязать интрижку» с ней, то «это будет преступно — преступнее, чем было бы насилие над похищенным ребенком». Шарлотта не питает иллюзий, будто Гумберт Гумберт в нее влюблен, но при этом, как ни странно, заключает, что если он вдруг решит остаться в ее доме, то она истолкует это «только в одном смысле: что вы для меня хотите стать тем же, чем я хочу стать для вас — спутником жизни — и что вы готовы соединить навсегда свою жизнь с моей и быть отцом моей девочки». (Поскольку мы на все смотрим глазами Гумберта Гумберта, остается лишь поверить ему на слово, что Шарлотта действительно так написала.)

Вдова-американка и вдовец-европеец поспешно сочетаются браком; Долорес в это время отдыхает в летнем лагере. Разумеется, они не пара. Больше всего Гумберта Гумберта в новоиспеченной супруге раздражает ненависть к дочери. «В день двенадцатой годовщины рождения Лолиты» Шарлотта подчеркнула в книге «Знай своего ребенка» следующие эпитеты: «…агрессивный, буйный, вялый, негативистический (подчеркнуто дважды!), недоверчивый, нетерпеливый, привередливый, пронырливый, раздражительный, угрюмый».

Гумберт Гумберт задумал убить Шарлотту, выдав ее смерть за несчастный случай: например, утопить в относительно безлюдном месте, куда они ездили купаться («Лучшей декорации и придумать нельзя было для быстренького булькающего человекоубийства»). Когда Шарлотта сообщает ему, что решила отправить Долорес в пансионат, он возражает. Они ссорятся. Через некоторое время Шарлотта читает его дневник и сообщает Гумберту Гумберту, что знает правду: «Вы — чудовище. Вы отвратительный, подлый, преступный обманщик. Если вы подойдете ко мне, я закричу в окно. Прочь от меня!»

Гумберт Гумберт выходит из комнаты. Замечает, что лицо Шарлотты, «искаженное тем что она испытывала, не представляло собой приятного зрелища». Направляется на кухню. Открывает бутылку скотча. Пытается убедить Шарлотту, что ей все показалось: «Ты разбиваешь и мою жизнь и свою… Давая обсудим дело, как двое культурных людей. Это все твоя галлюцинация. Ты, Шарлотта, не в своем уме. Эти записи, которые ты нашла, всего лишь наброски для романа».

Шарлотта не отвечает, продолжает писать письмо. Гумберт Гумберт идет налить виски; он еще не знает, что Шарлотты больше нет. Раздается звонок: «Миссис Гумберт, сэр, попала под автомобиль, и вам бы лучше прийти поскорее». Судьба сыграла с нашим героем престранную штуку. Шарлотте уже не удастся спасти честь дочери: «Гейзиха» погибла. И не от руки Гумберта Гумберта, хотя тот уже и был готов ее убить.

Я вспомнила описание Шарлотты Гейз — «слабый раствор Марлены Дитрих», — разглядывая фотокарточки Эллы Хорнер, датированные 1948 годом, когда пропала ее дочь. Элле тогда был сорок один год, она часто зачесывала волосы назад, порой собирая в пучок (ср. «бронзоватый шиньон на затылке»), и выщипывала брови в ниточку. Прочие черты лица — глаза с набрякшими веками, волевой подбородок, крупный нос, высокие скулы — также напоминали Марлен Дитрих той поры, когда она еще не уехала из Германии в Америку и не стала звездой Голливуда. Я видела снимки Эллы до и после исчезновения Салли: у меня сложилось впечатление, что, когда Элла улыбалась, глаза ее чаще всего оставались серьезными (ср. Гумберт о Шарлотте: «Ее улыбка сводилась к вопросительному вскидыванию одной брови»).

У Шарлотты Гейз и Эллы Хорнер было еще одно сходство, случайное ли, нет ли: брак как способ заполучить их дочь. Гумберт Гумберт так и сделал. Фрэнк Ласалль же всем рассказывал, что якобы забрал Салли у матери. А девочке, чтобы выжить, приходилось подыгрывать ему в этой лжи и в Атлантик-Сити, и в Балтиморе, и еще много где.

В один прекрасный день в марте 1949 года Фрэнк Ласалль отвел Салли в сторону и сообщил, что они уезжают из Балтимора. Дескать, ФБР поручило ему новое дело, и для того чтобы провести расследование, ему придется отправиться на юго-запад страны. На тот момент Салли уже провела с ним девять месяцев. Она не знала, да и не могла знать, что настоящая причина, вынудившая их покинуть Балтимор, заключалась в том, что Митчелл Коэн, прокурор округа Кэмден, 17 марта ужесточил обвинение: отныне Ласалля разыскивали по подозрению в похищении и удержании ребенка против воли. А это значило, что теперь за увоз Салли ему грозило от тридцати до тридцати пяти лет тюрьмы. Полиция так и не напала на след пары, но такое обвинение, вдобавок к первоначальному, означало, что искать их будут с особой тщательностью, поскольку теперь для этого больше возможностей, так что Ласалля, скорее всего, в конце концов арестуют. В Балтиморе оставаться небезопасно, да и вообще на Восточном побережье. Новое обвинение не заставило Ласалля покинуть укрытие: оно вынудило его бежать.

От Балтимора до Далласа примерно 1366 миль. Сегодня это путь занимает порядка двадцати часов на автомобиле по шоссе I-81 и I-40. Но к 1949 году эти дороги еще не построили. Скорее всего, Ласалль и Салли покатили на юг по магистрали US 11, которая заканчивается в Новом Орлеане, штат Луизина, а потом свернули на US 80 и менее чем через 200 миль очутились в Далласе. Впрочем, какой бы маршрут они ни выбрали{115}, в Даллас Ласалль и Салли добрались около 22 апреля 1949 года. Следующие одиннадцать месяцев они продолжали притворяться отцом и дочерью, придерживаясь легенды, что фрэнк якобы забрал Салли у непутевой матери, чтобы растить дочь в нормальных условиях. Ни у кого из новых соседей эта история, казалось, не вызвала вопросов. По крайней мере, сразу после знакомства.

Они обосновались в тихом и ухоженном трейлерном парке на Вест-Коммерс-стрит, примерно в 400 футах от оживленного центра Далласа. Парк был устроен в форме подковы{116}, вдоль изгибов которой стояли трейлеры, в том числе и тот, который здесь же купил Ласалль. Всего в парке помещалось сто домов на колесах. Матери, как правило, вели хозяйство, отцы работали на фермах, сталелитейных заводах, бензоколонках. Соседи тут жили ближе друг к другу, чем в Балтиморе. А значит, могли заинтересоваться парой, узнать больше о Салли — по крайней мере, попытаться.