Благодаря врожденному упорству Томпсона лучшего детектива для поисков Салли Хорнер и Фрэнка Ласалля нельзя было и придумать. За время расследования Томпсон многое узнал о похитителе Салли — начиная от любимой стрижки до «количества сахара и сливок, которые он добавляет в кофе»{54}. Томпсон проверял все зацепки и наводки. Как-то раз ему позвонили и сообщили, что Ласалль якобы скрывается в доме на углу Трентон-авеню и Вашингтон-стрит в центре Кэмдена. Потом полиция штата передала по телетайпу, что Ласалль, предположительно, обитает в доме на углу Третьей и Самнер-авеню в городе Флоренс, где прошло детство Салли. Ни первое, ни второе не подтвердилось.

Томпсон занялся расследованием вплотную, и вся его жизнь оказалась подчинена этой цели. Он общался, как лично, так и по телефону, с сотрудниками ФБР, государственной и городской полицией Коламбуса, Ньютона, Ривертона и Лэнгхорна, штат Пенсильвания, с государственными инспекторами по надзору за условно-досрочно освобожденными в Трентоне и Кэмдене, с подразделениями уголовного розыска полиции Филадельфии и почтовым отделением Трентона. Через несколько месяцев после исчезновения Салли Томпсону сообщали, что Ласалля якобы видели в Филадельфии, на севере штата Нью-Джерси, в курортных городках на побережье на юге Нью-Джерси; опознала официантка в ресторане в Хаддонфилде. Томпсон проверял каждую зацепку, но поиски так ни к чему и не приводили.

Томпсон раскидывал сети шире и глубже — во всех соседние штатах. Он поддерживал связь с государственной и городской полицией Абсекона, Плезантвилла, Мейпл-Шейда, Ньюарка, Оринджа и Патерсона в Нью-Джерси, с государственными инспекторами по надзору за условно-досрочно освобожденными в Атлантик-Сити и с фермой при тюрьме штата в Лисбурге, с Бюро компенсационных выплат в Трентоне (на случай, если Ласалль выпишет или попытается обналичить чек из числа тех, что ему выдавали в счет жалованья).

Порой Томпсон работал сутки и более без перерыва. Найти Салли Хорнер было важнее отдыха. В Портленде, штат Мэн, он разыскал первую жену Ласалля, но ей оказалось ничего не известно о его местонахождении. Детектив нанес визит и второй жене Ласалля, которая ныне жила в Делавэре с дочерью, новым мужем и их маленьким сыном. Женщина в красках расписала Томпсону биографию и криминальные наклонности непутевого бывшего мужа, упомянув и о том, как драматически начался и скандально завершился их брак.

Томпсон не прерывал расследования даже во время отдыха. В один из таких шестидневных «отпусков» он отправился на ярмарку штата в Трентоне и каждый день все утро простаивал у входа в надежде, что Ласалль заедет сюда в поисках работы. А может, с ним будет и Салли.

Но поиски ни к чему не вели. Как и наводки из многочисленных анонимных писем и звонков. Детектив Маршалл Томпсон проверял все зацепки, но ни одна из них не давала ответа на вопрос, над которым он бился: где же все-таки Салли Хорнер?

Что ж, сперва надеяться, а потом отчаиваться — суть работы детектива. Многие его коллеги верили, что девочка мертва. Но не Томпсон. Он сдаваться не собирался. Он нутром чуял, что в один прекрасный день разыщет Салли живой и вернет ее в Кэмден к матери и родным.

И что Фрэнк Ласалль получит по заслугам.

В то время как Маршалл Томпсон безуспешно пытался разыскать Фрэнка Ласалля, Владимир Набоков старался проникнуть в сознание вымышленного персонажа, которого, как и Ласалля, влекло к девочкам-подросткам. И пока тоже без особого успеха. Он давным-давно мог бы все бросить — впрочем, и пытался: хватало и других литературных проектов. Но стремление осмыслить эту историю было продиктовано отнюдь не желанием только поупражняться в стиле. Иначе зачем бы Набоков в течение двадцати лет снова и снова возвращался к этой теме? Практически на всех этапах творчества писателя занимал сюжет, в котором мужчина средних лет одержим девочкой-подростком.

Как писал в 2011 году Мартин Эмис в эссе для журнала Times Literary Supplement, «из девятнадцати романов Набокова минимум шесть частично или полностью посвящены теме сексуальности девочек-подростков… скажу прямо: обилие нимфеток, на которое невозможно не обратить внимание… связано не с моралью, а с эстетикой. Но все равно их слишком много»{55}.

Что ж, допустим, дело в эстетике. Роберт Роупер в вышедшей в 2015 году книге «Набоков в Америке» предложил более вероятное объяснение: одержимость — «литературный эквивалент сладострастной навязчивости педофила». Как ни пытались исследователи и биографы Набокова отыскать доказательства сексуальных связей с детьми, но так ничего и не нашли. Им руководили мотивы литературные, но никак не личные: так «уравновешенный» писатель упорно повествует о самых страшных преступлениях. Ведь мы же не подозреваем ни в чем авторов, которые пишут о серийных убийцах? Никому и в голову не придет, что Томас Харрис способен на те же злодейства, что и Ганнибал Лектер, несмотря на то что Харрис описал их с леденящей психологичностью.

Разумеется, Набоков отдавал себе отчет, что эта тема частенько всплывает в его произведениях. Потому, наверное, и отрицал какую-либо взаимосвязь между персонажами «Лолиты» и реальными людьми, а впоследствии и вовсе утверждал, что замысел романа почерпнул из коротенькой заметки в одной французской газете об «обезьяне в парижском зоопарке, которая, после многих недель улещиванья со стороны какого-то ученого, набросала углем первый рисунок когда-либо исполненный животным: набросок изображал решетку клетки, в которой бедный зверь был заключен»{56}.

Обойти молчанием глубокую одержимость, которая снова и снова встречается в произведениях Набокова, не получится. Я читала ранние его произведения, еще написанные по-русски, и исследования современных литературных критиков, чтобы понять, чем его так привлекала эта возмутительная тема.

Первая попытка автора осмыслить мотив противоестественного влечения взрослого мужчины к девочке, еще даже не вступившей в подростковый возраст, была опубликована в 1926 году: Набоков всего лишь год как начал писать прозу, прежде же посвящал себя исключительно поэзии. Быть может, проза позволяла как-то справиться с клубившейся вокруг Набокова темнотой и смутой? Четырьмя годами ранее убили его отца, Владимира Николаевича Набокова, правоведа и журналиста; Набоков-младший год как женился на Вере Слоним, эмигрантке, с которой познакомился в Берлине, куда она вместе с другими русскими бежала от революции. Ни Владимиру, ни Вере город особенно не нравился, однако же они прожили в Берлине пятнадцать лет. Помимо сочинительства, Набоков зарабатывал на жизнь уроками тенниса, бокса и иностранных языков{57}.

Первый роман, «Машенька», Набоков выпустил в 1926 году под псевдонимом В. Сирин, под которым публиковал прозу и стихи до самого переезда в Америку. В том же году Набоков-Сирин опубликовал рассказ «Сказка». В нем, помимо прочего, он описывает четырнадцатилетнюю девочку «в темном нарядном платье, очень открытом на груди», хотя и непонятно, замечает ли это рассказчик, Эрвин: «И взгляд Эрвина, дрогнув, перешел на лицо девочки… что-то было в этом лице странное, странно скользнули ее слишком блестящие глаза — и если б это была не девочка — внучка, верно, старика, — можно было подумать, что губы, ее тронуты кармином. Она шла, едва-едва поводя бедрами, тесно передвигая ноги, она что-то звонко спрашивала у своего спутника, — и Эрвин ничего мысленно не приказал, но вдруг почувствовал, что его тайное мгновенное желание исполнено».